Правда, в такой попытке имелся известный риск ошибки: сходное – не обязательно тождественное, даже не обязательно родственное. Но, кажется, сейчас уже можно считать эту опасность ошибки миновавшей. Путь оказался плодотворным, приведшим к новому этапу в разработке проблемы «снежного человека». Когда в газете «Комсомольская правда» в июле 1958 г. появилась статья автора этих строк об аналогах «снежного человека», давно описанных на территории Монгольской Народной Республики под именем «алмасов», одна парижская газета заметила, что тем самым вопрос о «снежном человеке» впервые поставлен на научную почву. Поскольку догадка оправдалась, в огромной степени расширилось поле исследования. Это был прорыв с узко-ограниченного участка сбора научной информации, южных склонов Гималаев и прилегающих хребтов, на широкий «оперативный простор». Теперь в один ряд с данными по Гималаям, собранными Тильманом и Шиптоном, Стонором и Иззардом, Эвельмансом и Борде, встали данные многих других натуралистов, географов, краеведов, собранные в разное время в иных азиатских географических областях. Тем самым во много раз расширились возможности применения к ним сравнительного метода, а, следовательно, возросла и надежность его результатов.
Достаточно сказать, что если Эвельманс подверг сравнительному изучению 18 сообщений, мы сейчас располагаем более чем 1000. Значительная часть их опубликована в качестве сырого исходного материала для исследователей в форме небольших сборников: «Информационные материалы Комиссии по изучению вопроса о «снежном человеке», под ред. Б.Ф.Поршнева и А.А. Шмакова» (вып.1–4, М., 1958–1959. В дальнейшем всюду сокращенно обозначаются: ИМ.).
В предисловиях ко всем выпускам «Информационных материалов» составители неизменно отмечали, что ими включаются в эти сборники сообщения и документы весьма различной степени достоверности и независимо от оценки ими каждого в отдельности. Иначе говоря, это – как бы раскрытое для обозрения и использования досье о «снежном человеке» или свод всей первичной документации. Исследователи вправе подвергать эти материалы сомнению, критике, опровержению, но они впервые имеют перед глазами все, что так или иначе претендует на характер фактических сведений.
Четыре выпуска «Информационных материалов» – главный итог первых двух лет нашего исследования вопроса о «снежном человеке». Дальнейшие собранные материалы (готовы выпуски 5 и 6) еще ждут опубликования. Сборы свидетельских показаний и сообщений в пределах СССР производились в значительной степени благодаря помощи широкой советской печати, – активным откликам населения на появлявшиеся время от времени заметки о проблеме «снежного человека». Письма, поступавшие в редакции газет и журналов, концентрировались в Комиссии по изучению вопроса о «снежном человеке». В них оказывалась подчас очень ценная информация, не дававшая основания думать, что она хотя бы косвенно внушена газетными заметками или слухами о поисках «снежного человека». Вообще же отличить немногочисленные сообщения, действительно навеянные прессой и слухами, т. е. вымышленные, очень легко всякому специалисту: ведь изобретательность человеческого ума далеко не безгранична. Подавляющая масса корреспонденции, как и устных сообщений, свидетельствует о чувстве ответственности и долга, о полной незаинтересованности в опубликовании, в известности, вознаграждении. «Считаю своим долгом перед наукой сообщить…», «считаю своим гражданским долгом…», «может быть, мое скромное сообщение пригодится нашим ученым…» – так нередко мотивируют свой поступок авторы писем. Наряду с этим притоком добровольной информации Комиссия постепенно создала в ряде областей сеть корреспондентов из местных ученых, краеведов, охотников, производящих опросную работу среди населения. Их бескорыстная помощь существенно помогла ходу исследования. Наконец, опросная работа производилась и путем направления специальных экспедиций из центра в некоторые горные районы СССР. Что касается зарубежной информации, то Комиссия получала ее из ряда стран от специалистов, занимающихся исследованием проблемы «снежного человека». Их сотрудничество дало возможность делать наши сводки максимально полными.
Итак, были приложены все усилия к тому, чтобы свести до минимума роль индукции, т. е. внушения, подсказки при сборе сведений о «снежном человеке». Действительно, можно с уверенностью. сказать, что она ничтожна. Трудно было бы также объяснить, зачем значительное число людей, не сговариваясь и не извлекая из этого никакой выгоды, вздумало бы обманывать горстку ученых или даже широкую общественность. Исходить из постулата о лживости всех людей, кроме разве себя самого, довольно безрассудно. При этом, если бы наши информаторы просто сочиняли (или, допустим, ошибались), их показания неминуемо разошлись бы между собой. Поскольку существенного расхождения нет, решающим контрольным фактом для определения проверки возможной роли индукции является обнаружение довольно большого числа старых записей и материалов, по большей части давно забытых, которые, как оказалось, не расходятся, а, напротив, в основном совпадают с современными.
Собранный информационный материал может быть подвергнут широкому сравнению и количественной (если не сказать статистической) обработке. На такой базе результаты сравнительного метода имеют довольно высокую степень доказательности.
Объективно доказательным является совпадение (хотя бы в основном) сведений, исходящих из очень далеких друг от друга территорий, от сильно разобщенных в культурном и языковом отношении народов; зафиксированных в разное историческое время и остававшихся забытыми; сообщенных, с одной стороны, представителями местного населения, с другой – лицами приезжими, не принадлежащими к местному населению и не успевшими получить сведении от населения. Такие совпадения нельзя истолковать иначе, как доказательство того, что за этими сведениями лежит наблюдение объективно существующего явления природы. О том же говорит и соответствие подавляющей части этой устной информации имеющимся налицо, хотя бы и немногочисленным, вещественным данным (следы, кисть руки, волосы и др.), как и наличие в устной информации многих морфологических и экологических деталей, совершенно несущественных в глазах информаторов, но приобретающих явный биологический смысл при обобщении разнообразной информации зоологом. Важно также, что собранные устные сведения о наблюдениях «снежного человека», при всем своем многообразии, как правило, не опровергают друг друга, расхождение же отдельных деталей вполне укладывается в рамки биологических представлений о внутривидовых вариациях. При этом получаемое в конце концов исследователем представление о морфологии и биологии «снежного человека», как увидим, вполне рационально в глазах натуралиста.
Такова научная основа сильно возросшей уверенности в реальности «снежного человека».
Любое из сообщений, приведенных в «Информационных материалах», рассматриваемое по отдельности, может быть взято под сомнение скептиками, но, кажется, никто из прочитавших четыре выпуска подряд не смог предложить другого удовлетворительного объяснения единства и непротиворечивости этого материала, взятого в совокупности. Таким образом, после пятилетнего периода ориентировки в смутной массе разнообразных сведений мы все более уверенно видим лежащий под ними твердый гранит факта.
Если биологическое истолкование проблемы «снежного человека» делает новые и новые успехи, то тем яснее видно фиаско попыток мифологического ее истолкования. Мысль о том, что все сообщения о «снежном человеке», «диком человеке» и т. п. относятся исключительно к области народной фантазии, противоречит прежде всего науке о мифологии и фольклоре. Надо очень плохо знать современное состояние этнографии и мифологии, чтобы думать, будто вопрос о народных поверьях – невспаханная полоса в науке. В наше время, во второй половине XX в., произвести крупное открытие в области народных поверий не менее трудно, чем в любой другой отрасли науки. Еще труднее – опрокинуть ее коренные общие положения, ее представления о культурно-этнических связях, о закономерностях распространения легендарных сюжетов и образов. Между тем тезис о том, что «снежный человек» представляет собою единый цикл легенд, распространенный среди множества народов Азии, принадлежащих к разным культурно-историческим, языковым, религиозным группам, цикл легенд, каким-то образом оставшийся «незамеченным» фольклористами, – этот тезис поистине означает переворот в фольклористике.
