В заявлении В.А. Хахлова в Академию наук в 1914 г. был описан, видимо, другой случай поимки «дикого человека»; здесь ряд подробностей отличается. Сначала приводится запись рассказа одного из двенадцати табунщиков, который, оставшись ночью один при костре, был перепуган до обморока появившимся голым человеком. Приводимая далее запись слов его товарища гласит, что, прибежав на крик, остальные могли только уразуметь, что в камышах скрылся какой-то человек, и, растянув веревку вокруг камышей, сидя на лошадях, стали загонять, скоро кто-то сильно дернул веревку в руках рассказчика, он чуть не упал с лошади, но подоспевшие остальные киргизы набросили веревку на шею и вытащили из камышей голого обросшего полосами человека. Связавши ему руки назад, полагая, очевидно, что он конокрад, его стали бить нагайками, добиваясь от него, кто он, но истязание не помогло – он только кричал как заяц. Лишь наутро пришедший старик объяснил табунщикам, что это «дикий человек» и говорить не может. Однако дальнейшее описание пойманного совпадает с данными о том самце, поимка которого описана выше.

Другой очевидец, разысканный В.А. Хахловым, несколько месяцев наблюдал «дикого человека» в районе реки Манас, или Дамь, впрочем в письме к П.П. Сушкину (1914) В.А. Хахлов пояснял, что это скорее направление, откуда идут сведения, а рассказы очевидцев более точно могут быть приурочены к берегам озера Аир-нор или Таш-нор, и урочищу Торгоут-уткуль. Объект наблюдения на этот раз – существо женского пола, жившее прикованным на цепи на какой-то небольшой мельнице, пока, наконец, не было отпущено на волю. Это существо очень редко подавало голос и было тихим и молчаливым. Только при приближении к нему оно скалило зубы и издавало визг. Лежало и спало оно очень своеобразно – «как верблюд» по выражению рассказчика, а именно на подогнутых под себя коленях и локтях, немного расставленных, положив голову лбом на землю, причем кисти рук располагались на затылке (в этой позе подчас спят маленькие дети, имеются сведения, что так спят тибетцы). Очевидно, именно таким положением во время сна на каменистой почве объясняется, что у данного экземпляра на локтях, коленях и лбу кожа была грубая «как подошва у верблюда». Из предлагаемой ей пищи пленная самка «дикого человека» ела только сырое мясо, некоторые овощи и зерно, причем последним главным образом ее и кормили. К вареному мясу не прикасалась, к хлебным лепешкам начала привыкать позднее. Иногда схватывала и ела появлявшихся поблизости насекомые. Пила или припав к воде, («как лошадь»), или макая руку и слизывая стекающую воду. Когда невольницу отпустили на свободу, она, неуклюже переступая, болтая длинными руками, убежала в камыши, где и скрылась.

Приводит В.А. Хахлов и запись рассказа проживавшего на Алтае отставного солдата, которому в 60-х годах пришлось побывать в Джунгарии, южнее оз. Улюнгур, и во время охоты на кабанов в тростниках вместе с офицером увидеть и схватить вышедшую из тростников странную дикую женщину, всю покрытую волосами. У нее были покатый лоб, глубоко впавшие глаза, большие челюсти, короткая шея. Руки ее выглядели длинными, ступни ног были широки, «как растоптанные башмаки», – таких ног никогда не увидишь у людей. Пойманная вырывалась, издавая визг. Как только ее отпустили, она убежала в камыши, широко расставляя ноги, «как будто у нее на каждой ноге было привязано что-то тяжелое».

Однако главное значение для сравнительно-анатомического описания имела опросная работа с первыми двумя очевидцами. В.А. Хахлов изобретательно использовал различные приемы, чтобы перевести сообщения казахов-кочевников па язык современной науки. Тем более он был поражен: выдумать все это рассказчики не могли, не могла бы полностью совпасть фантазия двух человек, совершенно незнакомых к тому же с зоологией и антропологией, да и не знавших до того друг друга. Для дополнительной проверки Хахлов сфотографировал из книг изображения гиббона, шимпанзе, гориллы и реконструкцию доисторического человека и дал эти снимки обоим очевидцам с просьбой показать, какая из фотографий больше напоминает виденного ими «дикого человека». И тот и другой указали на последнюю, оговорившись что виденное ими существо «больше похоже» на это изображение, однако отличается от него. Следует попутно отметить, что сорок лет спустя ту же методику применяли исследователи проблемы «снежного человека» в Гималаях, и примерно с тем же результатом.

Особенно важным представлялось зоологу выведать у очевидцев все отличия в строении тела этого существа от человека.

Прежде всего – голова. Зоолог был поражен, что при расспросах о лице очевидцы описывали не лоб, глаза, нос, а указывали на то, что им более бросилось в глаза: вместо лба – массивные надбровные дуги; выдающиеся скуловые части; вместо губ и подбородка – выпячивающиеся вперед массивные челюсти с большим в длину ртом и мощными, но схожими с человеческими, зубами. В.А. Хахлов придает большое значение тому психологическому факту, что именно эти черты обратили на себя внимание и ярко запечатлелись. Остальные детали приходилось выяснять расспросами. На вопрос: «А лба разве нет у дикого человека?» – рассказчик отвечал, что лоб есть, но он мало заметен, так как очень покатый и за надбровными дугами покрыт мозолистой кожей, за которой растут волосы. Для уточнения формы головы пришлось прибегнуть к рисунку на земле, к сравнениям, к показу на людях и животных. Посадив на землю собаку и опустив ей морду, рассказчик показал, что именно он имел в виду говоря, что голова у «ксы-гыик» заострена на затылке, а шея толстая, с выдающимися возле затылка мышцами. Окончательный набросок на земле, сделанный зоологом, подтвердил, что все понято в общем правильно.

Точно так же, и рассказом и показом, были выяснены и другие детали. Надбровные дуги рассказчик изобразил приложив к своим бровям немного согнутые указательные пальцы. Описание носа, небольшого, но с большими ноздрями, очевидцы пояснили указанием на нос одного больного сифилисом односельчанина. Держась за свой подбородок, очевидцы говорили: «Вот такого подбородка у ксы-гыик нет», и показывали, как срезана нижняя челюсть. Вместе с этим они подчеркивали выдающиеся вперед челюсти и большой рот. Для демонстрации ширины разреза рта они пальцами растягивали свой рот, насколько это было возможно, прибавляя, что рот у «дикого человека» еще шире, и сравнивали со ртом верблюда. Губы «дикого человека», по их описанию, очень узкие, темные и снаружи почти незаметны, а обнаруживаются только тогда, когда он оскаливает зубы. Зубы значительно крупнее человеческих, прикус резцов под углом выдается вперед, «как у лошади», клыки у пойманного самца, особенно верхние, были большие и раньше других зубов выступали из под губ. Кожа лица – голая, темного цвета. Об ушах удалось выспросить немногое: они довольно большие, без мочек, кажутся заостренными, может быть, из-за направления роста волос на них. Один рассказчик ясно припомнил длинные черные ресницы на глазах.

Необходимо остановиться на единственном существенном расхождении данных В.А. Хахлова с подавляющей массой имеющихся других данных: в его записях нет никаких показаний о характере волос на голове (а также о бровях), из чего он делает вывод, что раз волосяной покров на голове никак не бросился в глаза, значит он почти отсутствует, во всяком случае значительно меньше, чем у человека. Но позволительно спросить, не вина ли тут самого опрашивающего, не забыл ли он расспросить своих информаторов о волосах на голове столь же настойчиво и изобразительно, как он делал это в отношении многих других деталей?

На основе расспросов В.А. Хахлов сделал набросок головы «дикого человека». Сам В.А. Хахлов подчеркивает, что этот набросок получил лишь некоторое, но не полное одобрение очевидца, с которым шел тогда разговор: «было впечатление, что рисунок и напоминал, и расходился с реальным диким человеком». Эта заметка свидетельствует об объективности исследователя. Но он не нашел объяснения неполноты своего успеха. Думается, она может быть объяснена стремлением В.А. Хахлова выявлять только черты отличия «ксы-гыик» от человека, преуменьшая или игнорируя черты их сходства.