Трудно было бы уверенно сказать, почему утверждение Егорова о наблюдении им диких волосатых человекоподобных существ на южных склонах Нань-шаня дошло до нас лишь из третьих рук. Все же в пользу его достоверности можно высказать предположение, что Егоров видел тех самых «хун-гурэсу», о которых в этих горах уже слышал Пржевальский (при описании их внешности может быть краски были несколько сгущены) и которые на этот раз обнаружились из-за интенсивного пищевого стимула – долго бредшего и умершего от раны дикого яка, вблизи которого как раз был Егоров.
В четвертом путешествии, в 1883 г., Пржевальский узнал о незнакомых с огнем и одеждой «людях», живущих в тростниках Лоб-нора и болотах Нижнего Тарима в «состоянии полной дикости». Более подробные сведения в рукописях Пржевальского еще не разысканы. В печатном тексте Пржевальский не привел имевшихся у него конкретных данных, имеющихся в его письмах, по словам Г.В. Парфенова. На этот раз он связал указанные сведения не с медведем-пищухоедом, а с преданиями о беглых буддистах, в Х1У в. укрывшихся в тростниках Лоб-нора от преследователей магометан (Пржевальский Н.М. От Кяхты на истоки Желтой реки. 1948, с.186.). Однако кое-какие имеющиеся сейчас сведения об обитании «дикого человека» («снежного человеке») и в горах Нань-шань и в тростниках Лоб-нора, может быть, позволяют думать, что на Лоб-норе Пржевальский был в третий раз вблизи «хун-гурэсу», в третий раз на пороге несостоявшегося открытия…
Шли годы. Изредка появлялись на страницах русских научно-популярных журналов своеобразные вести из зарубежных стран. То журнал «Природа и люди» публикует в 1899–1900 гг. корреспонденции о якобы привезенном из Гималаев в Европу неведомом человекоподобном существе (что оказалось неверным). То журнал «Живописное обозрение» в 1904 г. перепечатывает заметку из «Дэйли мейл»: корреспондент из Лхасы сообщает, что, по рассказам тибетцев, в какой-то местности по р. Брахмапутре живут такие дикие люди, которые ходят без одежды, не обладают никакой членораздельной речью, не имеют орудий или оружия, так что в драках пускают в ход зубы и ногти (позволительно высказать удивление, как это корреспондент газеты «Дейли мэйл» Ралф Иэзард, собравший в своей книге о «Снежном человеке» множество сообщений со всего света, в том числе далеко не первоклассных, упустил это сообщение собственной газеты.). Но это не были самостоятельные исследования отечественных ученых.
В данном отношении гораздо важнее отметить хотя бы и стоящее совсем особняком выступление в 1899 г. в печати видного зоолога К.А. Сатунина: «Биабан-гули». Речь здесь шла о диком человекоподобном животном на юге Кавказа, в Талышских горах. К.А. Сатунин был крупнейшим исследователем фауны Кавказа, в первую очередь млекопитающих, и описал большое количество новых видов. Поэтому, казалось бы, не могла не привлечь внимания статья этого опытного полевого исследователя, в которой он привел не только рассказы населения, частью сказочные, частью реалистические, но и одно собственное наблюдение, к которому он счел возможным применить слова «я ясно увидел» (Сатунин К.А. «Биабан-гули» // Природа и охота. М., 1899, кн. VII, с. 28–35.). Однако тема, затронутая Сатуниным, не была подхвачена никем из зоологов-кавказоведов. Эта нить надолго оборвалась.
В 1906 г. произошло событие, значение которого, тоже было оценено лишь много позже. Молодой ученый-востоковед, бурят по национальности, Б.Б. Барадийн в 1905–1907 гг. получил от Российского географического общества в Петербурге командировку для путешествия через Монголию в Тибет. Как он впоследствии сообщил своему другу, ученому-монголоведу Ц.Ж. Жамцарано, на пути следования в тибетский монастырь Лавран, во время прохождения каравана через пустыню Алашань в апреле 1906 г., в урочище Бадын-джаран, он близко и ясно видел необычайное существо. Описание случая, сделанное Барадийном, до нас не дошло, и мы можем восстанавливать картину только сопоставляя несколько записей, сделанных разными лицами по рассказам проф. Жамцарано.
В 1930 г. корреспондент газеты «Комсомольская правда» М.К. Розенфельд, разумеется, ничего не слышавший о «снежном человеке», в своей книге «На автомобиле по Монголии» (позже, в вольном пересказе и в книге «Ущелье алмасов») привел следующую запись рассказа проф. Жамцарано. Последний говорил об одном недавнем случае появления «дикого человека» – «алмаса» возле монгольского кочевья. «Я мог бы рассказать множество подобных историй, но боюсь, что вам они покажутся легендами, суевериями темных людей», – продолжал ученый. «Однако меня эти рассказы убеждают, что «алмасы» действительно существуют. В описаниях путешествий по Центральной Азии часто встречаются упоминания о «диких людях»… Все эти факты идут из древности. Впрочем, есть источники и совсем недавнего времени. В 1906 г. профессор Барадийн шел со своим караваном в песках Алашани. Однажды вечером, незадолго до захода солнца, когда пора было уже остановиться на ночлег, каравановожатый, посмотрев на холмы, вдруг испуганно закричал. Караван остановился, и все увидели на песчаном бугре фигуру волосатого человека, похожего на обезьяну. Он стоял на гребне песков, освещенный лучами заходящего солнца, согнувшись и опустив длинные руки. Алмас с минуту смотрел на людей, но заметив, что караван увидел его, скрылся в холмах. Барадийн просил нагнать его, но никто из проводников не решился» (ИМ, I, № 4).
В последнем пункте запись Розенфельда расходится с записями ученика проф. Жамцарано – видного монголоведа проф. Ринчена. «Покойный ныне профессор Б. Барадийн был единственным русским ученым, которому посчастливилось во время своего путешествия встретиться с алмасом. В караване, шедшем в буддийские монастыри Тибета Гумбун и Лавран, вместе с проф. Барадийном ехал и ученый монах ургинского монастыря Шараб Сиплый, славившийся необычайной физической силой. В урочище Бадын-Джаран во (36/37) внутренней Монголии Барадийн был изумлен появлением волосатого человека, перебежавшего путь каравану и поднявшегося на бархан. Шараб Сиплый объяснил ученому, что это дикий человек – алмас, и, соскочив с верблюда, бросился вслед уже поднимавшемуся на бархан необычайному существу. Однако в тяжелой обуви и одежде Шарабу не удалось настичь алмаса, который быстро скрылся за барханом. Преследовать его один Шараб не решился, и караван продолжал путь. Для всех монголов – спутников Барадийна – встреча с алмасом была такой же обычной, как встреча с дикой лошадью или диким яком. Об этой встрече с алмасом профессор Барадийн рассказывал своему другу профессору Жамцарано, от которого я узнал в 1927 г. об этом. В 1936 г. проф. Барадийн в Ленинграде справлялся у меня – жив ли его спутник Шараб Сиплый, который пытался догнать и схватить алмаса» (ИМ, III, № 72). «Ургинские ламы, к которым я обратился с просьбой сообщить, где теперь этот Шараб, сообщили мне, что он умер недавно почти 80-летним старцем и рассказали мне, что это был человек огромной силы и смелости и мог бы бесстрашно вступить в единоборство с алмасом» (ИМ, I, № 5.).
Стоит отметить, что в цитированной опубликованной статье «Алмас – монгольский родич снежного человека» проф. Ринчен объясняет отсутствие упоминания об этой удивительной встрече в опубликованном отчете о путешествии проф. Барадийна тем, что в распоряжений последнего не было фотоаппарата, он не мог зафиксировать алмаса на пленке; но в более раннем сообщении проф. Ринчен писал, может быть, откровеннее: «Жамцарано рассказывал, что Барадийн хотел включить это происшествие в урочище Бадын-джаран в свой отчет, но С.Ф. Ольденбург (председатель Российского Географического Общества, в дальнейшем непременный секретарь АН СССР. – Б.П.), отсоветовал, сказав, что никто не поверит и поэтому во избежание конфуза не следует упоминать об этом случае» (Ibidem). Если это так, навряд ли стоит замалчивать то, что для истории науки может оказаться полезным. По тем же мотивам нужно отметить и третью возможную причину умолчания в печатном отчете Барадийна (Барадийн Б.// Известия Российского Географического Общества., 1908,) о его встрече в Алашани: как показывает переписанный им начисто экземпляр путешествия, сданный на хранение в архив (где тоже опущен указанный эпизод), Барадийн называл себя буддистом, и, как таковой, может быть, мог получить в Петербурге разъяснения от буддистов более высокой ступени о том, что данное животное, хотя оно и не является, собственно говоря, священным, все же не рекомендуется описывать.
