- Все хорошо, Хирудзен-сама, - Ирука с благодарностью посмотрел на старика. – Мне поначалу, конечно, было тяжело, но у меня был достойный учитель, и, благодаря вашим наставлениям, я быстро освоился

- Я никогда не сомневался в тебе, Ирука-кун, - Сарутоби одобрительно улыбнулся, но тут же посерьезнел. – Но тебя ко мне привело совершенно другое, ведь так?

- Простите, Хирудзен-сама, что не сказал сразу, - Умино виновато опустил глаза. – Один наш воспитанник заинтересовал полицию и…

- Присаживайся, Хатаке-кун, - старик пригласительным жестом указал на место напротив себя, которое пепельноволосый незамедлительно и занял

- Я не сомневался, что вы меня вспомните, Сарутоби-сама, - Какаши незаметно под столом сжал руку брюнета, пресекая его попытку задать вопрос, и тут же отпустил

- Ты ведь был первым напарником моего сына, хорошим напарником, - Хирудзен задумчиво затянулся и, медленно выдохнув дым, спросил. – Так что же тебя ко мне привело, Хатаке-кун?

- Расскажите мне об Узумаки Наруто, - твердо попросил Какаши. – Расскажите мне настоящую историю Узумаки Наруто

- Что ж, - Сарутоби слегка нахмурился, от чего морщины на его лице стали ещё более отчетливыми, - как говорится, шила в мешке не утаишь, - старик замолчал, заново забил трубку и продолжил.

- Думаю, стоит начать с того, что помимо Асумы, моего родного сына, у меня был ещё и приемный – Казума. Мальчик попал в приют «Коноха» в двенадцать лет, но уж тогда он был проблемным. Ребёнок, с ранних лет знавший только насилие и боль, был похож на дикого волчонка, такой же неприступный, озлобленный, отвергающий любую помощь и не подпускающий к себе. Тогда, тридцать лет назад, я был ещё слишком молод, воспитатель приюта, который верил, что своей добротой могу менять человеческие судьбы. Жена была против, но Казума мне настолько приглянулся, я так хотел защитить его и помочь забыть всю ту боль, что он испытал в детстве, что настоял, и, когда мальчику было пятнадцать, мы его усыновили, - Хирудзен вновь замолчал, переводя дух, настраиваясь на продолжение рассказа.

– Знаете, я воспитал много детей и всеми ими я очень горжусь, но Казума… Как бы я ни старался, сколько бы усилий ни прилагал, природа Казумы оказалась сильнее. Он не изменился, остался все таким же диким и отчужденным, правда стал более умным, хитрым и изворотливым. В девятнадцать он ушел из дома. Я знал, что он вернулся в свою старую банду, пытался поговорить, образумить, наставить на путь истинный, но тщетно. Я его слишком любил, был нерешителен в своих действиях, все ещё видел в нем затравленного жизненной несправедливостью ребёнка вместо того, чтобы принять более жесткие меры, чтобы пресечь неизбежное. В том, что произошло двадцать лет назад, виноват не только Казума, но и я

- Что же произошло, Сарутоби-сама? – настоятельно спросил Какаши. – Что произошло двадцать лет назад?

- Он пришел внезапно, ночью, - с грустью в голосе продолжил Хирудзен. – Судя по ранам, Казума был уже не жилец, но он так отчаянно прижимал к своей груди малыша, завернутого в какие-то тряпки, что я вновь дал слабину и впустил его в дом. Казума умер часа через два от потери крови, но прежде он успел мне рассказать, что же произошло. Его банда взялась за крупное и гнусное дело – похищение. По его словам, они бы отпустили и женщину, и ребёнка сразу же, как только получили бы выкуп, но из-за вмешательства полиции началась перестрелка, а на заводе, где они укрывались, все ещё сберегались легковоспламеняющиеся вещества. Женщину он спасти не смог, она погибла в огне, а вот мальчика… Об этом событии потом ещё долго сообщали в прессе, показывали фотографии, просили помочь в поисках, но я умолчал

- Хирудзен-сама, но почему? – шокировано возмутился Ирука, с болью всматриваясь в грустное лицо старика. – Его ведь искали. У него же отец остался

- Страх, мой дорогой ученик, - Сарутоби обессилено и виновато выдохнул. – Я, как отец, попытался защитить своего сына, Казуму, даже после его смерти, но это было лишь оправдание для моей совести. На самом деле я испугался, испугался последствий, той тени, которую в обязательном порядке бросил бы этот инцидент и на приют, и на мою семью, и на меня лично. Я оставил найденыша в приюте, но я сделал все, чтобы его смогли найти – имя, фамилия, дата рождения – и ждал, когда же за ним придут. Но никто так и не пришел, спустя год поиски прекратились, а я все пустил на самотек, и Узумаки Наруто так и остался в приюте. Ирука-кун, - Хирудзен с сожалением посмотрел на своего ученика, - ты в праве меня осуждать, ведь я совершил непоправимую ошибку, но только спустя годы я понял это, понял, что забрал у мальчика нормальную жизнь только ради того, чтобы не попасть под удар самому. В то время Асуме было только шестнадцать, и я обменял судьбу Наруто Узумаки на судьбу своего сына, который уже тогда мечтал работать в полиции и которого туда бы ни за что не приняли, если бы всплыли факты о преступной деятельности его брата и моих собственных злодеяниях

- Так вы подтверждаете, что Узумаки Наруто – сын Минато и Кушины Намикадзе? – как итог, уточнил Какаши

- Подтверждаю, - Сарутоби отложил трубку, - и надеюсь, что ещё не поздно исправить мою ошибку

- Благодарю вас, Хирудзен-сама, - Хатаке поднялся и заставил встать Умино, который все никак не мог прийти в себя. – Всего хорошего

- И вам, - Сарутоби кивнул. – Прости, Ирука-кун, я недостойный учитель

- Все мы совершаем ошибки, - опустошенно произнес брюнет, - но мы же за них и расплачиваемся

Умино, даже не попрощавшись, покинул беседку, а Хатаке, извинившись, торопливо пошел догонять брюнета. Оставшись один, Сарутоби вновь посмотрел на безоблачное, яркое в своей синеве, небо. Наконец-то он раскрыл свою тайну, но от этого груз вины не стал легче, наоборот, появился разъедающий изнутри осадок горечи и раскаяния, который будет терзать душу старика до самой его смерти.

Какаши нагнал Ируку уже возле самой машины. Брюнет, хмурясь, уперся руками в капот, медленно вдыхая-выдыхая

- Ирука-кун, не вините старика, - Хатаке успокаивающе положил руку мужчине на плечо, - его искупление ещё придет за ним

- Я не в праве его винить потому, что сам не был в такой ситуации и не знаю, как поступил бы сам, но, - Умино выпрямился и в поисках понимания взглянул на пепельноволосого, - все равно виню

- Со временем это пройдет, - Какаши приободряюще улыбнулся. – Садитесь в машину, нам ещё домой возвращаться

Ирука кивнул и торопливо забрался на переднее сидение, Хатаке занял водительское место и, развернув машину, выверено прибавил скорости, спешно покидая посёлок Хинокару.

В Токио мужчины вернулись уже поздним вечером, промолчав практически всю дорогу. Какаши остановился возле ворот, ведущих к приюту, и придержал уже собравшегося покинуть авто брюнета за руку

- Скажите, Ирука-кун, - Хатаке лукаво прищурился, - а вы бы не хотели ещё раз встретиться со мной?

- Зачем? – Умино нахмурился и ловко освободил руку из захвата

- Скажем так, - Какаши чуть приблизился к брюнету, но расстояние сохранил приличное, дабы не спугнуть уже и так сжавшегося мужчину, - вы мне понравились, и я приглашаю вас на свидание

- Хатаке-сан, - Ирука медленно сглотнул и, очевидно, собравшись, продолжил. – Вашу заинтересованность во мне я заметил сразу же и я не осуждаю людей с нетрадиционной ориентацией, но сам таковым не являюсь, так что можете зря не стараться

- Думаете, я отступлю? – Какаши предвкушающе улыбнулся и наклонился ещё ближе, уже не заботясь о сохранности личного пространства брюнета. – Я не просто заинтересован в вас, Ирука-кун, и поэтому буду вас добиваться

- Ваше право, - Умино, пытаясь сохранить спокойствие, открыл дверцу и спешно выскользнул из авто, - но взаимности от меня вы никогда не дождетесь, даже друзьями, судя по вашим намерениям, нам уже не быть, - брюнет с жесткой категоричностью в движениях захлопнул дверцу и твердой походкой, не оборачиваясь, скрылся за воротами

- Не говорили бы вы «никогда», Ирука-кун, - вглядываясь в темноту улицы, чуть слышно произнес Хатаке, - ведь «никогда» зачастую превращается в «вопреки», - ещё с минуту постояв у входа в приют, Какаши резко тронулся с места, улыбаясь и уже все продумав: сперва он сообщит Хашираме о результатах своего расследования, а потом, впервые за последние пять лет, попросит отпуск, чтобы в свои-то тридцать четыре таки наладить личную жизнь.