Кто его знает, как там Техасу, а шатену было чем похвастать. Естественно, он не смотрел, не видел и не краснел, просто покосился чуток в сторону… пару раз, да сидел слишком близко возле костра… метрах эдак в пяти. Была ещё и третья причина – Наруто. Почему-то его близость будоражила намного больше, чем вид обнаженного Инудзуки. А ещё эта близость была неуместной, вынуждая Саске сидеть, как на иголках: пусть Намикадзе либо сядет нормально, либо же таки положит голову ему на колени, чтобы ему не приходилось гадать, каково же выражение лица парня было тогда-то, есть сейчас или же будет в следующий момент. Впрочем, стоило ещё напомнить себе и о том, что это могло быть всего лишь представление для одного, но очень важного зрителя, на что, кстати, все указывало прям таки с кричащей ясностью. Или же Инудзука, и правда, шел только напролом, даже не догадываясь о том, что есть такое понятие, как рамки разумного.
- В бой, - спустя несколько томительных секунд, словно он выжидал что-то важное и значимое, с толикой сожаления и долей разочарования выдохнул Инудзука. Саске снова воспринял этот камень в свой огород, будто Киба был разочарован именно тем, что не добился либо желаемого результата, либо устраивавшей его реакции на свою провокацию, и с этим, определенно, нужно было что-то делать, потому как мнительность – первый шаг к неуверенности, которая порождает комплексы, неуместные для него, как для безупречного всегда и во всем Учиха Саске.
Киба развернулся и медленно побрел к озеру, правда, сделав несколько шагов, прибавил скорости, переходя на бег, и уже спустя миг послышался боевой клич и всплеск воды, а на глади водоема остались лишь расходящиеся в стороны круги. Он бы так не смог. В смысле, не нырнуть в озеро, а обнажиться перед другими, хотя о подобном стоило говорить только в этой, конкретной, ситуации. Он – идеален. В его теле и внешности нет изъянов – это доказано не одним конкурсом красоты, не одной съемкой для журналов и не одним участием в модельных показах, но именно здесь, в деревне, сейчас, в обществе этой троицы, ему было нечем крыть правду, в которой пришлось признаться самому себе.
Обнажиться перед Наруто – нет, хотя стыд и смущение, тем более по поводу своей внешности, были для Саске отдаленными понятия. Наоборот, пусть это и было недопустимым проявлением собственной гордыни, но Саске нравилось, когда им восхищались, ведь это много о чем свидетельствовало, по крайней мере, лично для него. Это так может только казаться, что если ты красив от природы, то не нужно прилагать никаких усилий, чтобы всегда выглядеть отменно. О, это глубочайшее заблуждение, которое когда-то пришлось познать и ему. Такие, как Учиха Саске, и речь не только о том, что он выходец из богатой и влиятельной семьи, всегда под прицелом. Да, ими восхищаются и им же подражают. За ними наблюдают, пристально и скрупулезно, и их же намеренно выдвигают в центр. А это не просто потеха для собственного эгоизма и себялюбия. Это ответственность, которую называют умением держать марку. Если обычный человек предстанет перед глаза людские, скажем в общем, в ненадлежащим виде, это может даже остаться незамеченным, но если подобную оплошность заметили в том, кто стал эталоном, этого не прощали, а с пьедестала, даже если его высота была минимальна, падение могло оказаться и летальным. Саске это знал, видел, причем не раз, осознавал эту ответственность, и поэтому цепко держал свои позиции, чуть ли не с пеленок будучи образцовым. Но это все лирика, потому что сейчас он находится там, где, как бы унизительно это ни звучало, он – никто. Всего лишь человек. В данный момент с какими-то неуместными, все возрастающими комплексами.
Можно было бы ещё долго копошиться во внутренностях собственных чувств и ощущений, перемывать себе каждую косточку и ниточку мышц, искать в своей голове ответы на вопросы, которые были просто абсурдны в своей постановке, а можно было просто взять и признаться. Саске так и сделал, чувствуя, что за ним наблюдают, но и продолжаться так, словно ты висишь над пропастью, дно которой утыкано кольями, больше не могло.
Во-первых, Наруто ему нравился, и поэтому для него хотелось быть особенным, а не просто «одним из». Во-вторых… Нет, все было завязано на первой фразе, и именно из-за неё же его и ступорило. Саске ещё никогда и никому не пытался понравиться, ведь обычно, ухлестывали и упадали именно за ним. Ещё никогда ему не хотелось быть рядом с кем-то постоянно, прикасаться к нему, смотреть ему в глаза, улыбаться в ответ на его улыбку и даже, черт бы его подрал, смущаться и краснеть от этих самых прикосновений, взглядов и улыбок. Ещё ни разу, даже осознавая и принимая собственную ориентацию, ему не хотелось жадных поцелуев, трепетных ласк и, если уж признаваться, то во всем, занятий любовью. В этом-то, похоже, и была главная загвоздка. С Наруто хотелось заняться именно любовью.
- На мясо не мешало бы посмотреть, - Намикадзе, и правда, был гибким, как кот, или же Саске, ввиду его нелегких размышлений, просто так показалось. А ещё блондин был хитрым, как лис, а то ли его интуиции, то ли наблюдательности можно было только позавидовать. Наруто словно почувствовал, когда его близость начала угнетать Саске, когда его присутствие подле стало причиной возрастания точки напряжения до отметки «критическое», когда Учихе нужен был воздух и пространство, чтобы таки выдохнуть и на этом выдохе принять правду. Но в тот же момент, когда Наруто поднялся и отошел к костру, стало неуютно и даже слегка прохладно, будто присутствие блондина подле имело какое-то особое значения, которому он до этого столь безрассудно не уделял должного внимания. Саске сам уговорил себя принять такой ход вещей, но принять его так и не смог, словно ещё не все барьеры пали, и, чтобы преодолеть последний, ему требовалось что-то, что он никак не мог ухватить, удержать, понять и принять.
- Тебе неуютно с нами, не так ли, Саске? – конечно же, Собаку все ещё был рядом, напротив, глаза в глаза, что так, порой, его нервировало, и Учиха о нем не забыл, просто отвлекся на миг, украдкой разглядывая присевшего у костра Намикадзе, который медленно, со знанием дела, переворачивал шампуры, и пытаясь понять, что же в этом человеке может так цеплять.
- Просто непривычно, - в этом он тоже убеждал себя целую неделю, сам поверил в эту фразу и считал её истиной, пусть глубоко в душе и понимал, что откровенно лжет себе, но Собаку, по крайней мере сейчас, не был тем человеком, перед которым Саске мог бы раскрыться. Вот если бы рядом был Итачи… или же ему удалось хотя бы поговорить с ним, объяснить ситуацию, попросить совета… Все-таки он до сих пор слишком зависел от брата, что тоже было недопустимо, ведь, если он Учиха, то тоже, как и родители, должен был отказаться от того, кто больше не был частью их семьи, но Саске считал, что имеет право на слабость. Одну-единственную, но имеет, потому как не понаслышке знал, что безупречность, порой, это всего лишь маска, под которой скрывается отвратительная, изуродованная пороками личина. В его же случае это была простая человеческая необходимость. Что бы и кто бы ни говорил, но сиротливое одиночество ещё никого не сделало счастливым.
- Знаешь, Саске, - Гаара перевернулся на бок, подперев голову рукой, и теперь в его взгляде не было ничего пугающего или же гипнотического, простой человеческий взгляд, в глубине которого мерно простиралась гладь поддержки, - тогда, в буфете, когда Наруто поставил нас перед фактом твоего появления, он сказал, что, - аловолосый фыркнул, и на его губах даже появилась тень улыбки, мягкой и слегка ностальгирующей, - из-за того, что землю теперь будет подпирать не три столпа, а четыре, мир не рухнет и даже не пошатнется, - Собаку, очевидно, в привычной для себя манере, повел плечом. – Просто появится ещё одна точка опоры, которая примет на себя часть груза того, что мы втроем несем на своих плечах.
- Он так сказал? – Саске не верил. Нет, он, конечно, понимал, что перед его приходом Наруто уведомил друзей о том, что появится некий гарадской, даже предполагал, что он, скорее всего, поставил и Кибу, и Гаару перед фактом того, что к нему, Саске, нужно проявить дружелюбие, но чтобы так, с таким подтекстом, с такой глубиной и заботой… Собаку безбожно врал, и брюнета это возмутило, разозлило и раздосадовало, ведь он практически принял то, что дружить с этими деревенскими ему по душе.
