Плотные ментальные витки сработали не хуже воздушной подушки, и Гаара приземлился на полусогнутые ноги, оставив после себя легкую вмятину в асфальте, но при этом не нарушив идеальную поверхность дорожки, поскольку в нескольких шагах от него уже была вмятина, причем намного глубже и больше. Выпрямившись и осмотревшись, Собаку не мог не оценить тот факт, что это был задний двор больницы, на котором стояли мусорные баки, да несколько хозяйственных построек, и камера наблюдения была только одна – над стальными воротами, которые активировались через домофон дежурным службы охраны. Конечно же, никакие ворота Наруто не удержат и никакие ограждения не станут для него преградой, но, главное, здесь не было людей, что значительно увеличивало шансы на удачный исход запланированного аловолосым.
Они с Наруто предвидели подобное, именно поэтому Гаара не просто приехал с блондином в клинику, а оказался именно в коридоре, который вел к родильным палатам и в котором, благодаря осведомленности и благоразумности Цунаде Сенджу, не было никого из персонала. С врачом было заранее оговорено, что, в случае необходимости, она вместе с ассистенткой и детьми укроется в специальных боксах для новорожденных, которые примыкали к каждой палате, и в которых младенцы находились первые несколько часов своей жизни, чтобы медсестры могли провести полную диагностику их состояния. Так же, хоть это и было трудно, стены в плате были окрашены специальной краской с добавлением порошка лунного металла, который должен был сдержать силу альфы, ненадолго, конечно же, потому что столь малое количество ограничителя пусть и было преградой, но отнюдь не непреодолимой, поэтому Гаара был полностью готов и сконцентрирован. Присутствие старшего Намикадзе ему не мешало, хотя он и не понимал, почему Минато-сама заведомо подвергает себя опасности, а вот сам альфа явно был не рад его появлению, прекрасно зная, что это означает. Но был ли у Собаку выбор? По сути, нет. Ведь он дал обещание своему повязанному, у него, как резонатора, были обязанности, он просто не мог оставаться в стороне в то время, когда друг канул в пучину безумия, поглощенный собственной сущностью, хотя это и не означало, что уверенность и стойкость давалось ему не сложнее, чем щелчок пальцами. Было сложно, мучительно сложно, но все-таки Гаара надеялся, что до крайностей не дойдет, что было до мизерности маловероятным.
И вот теперь, безошибочно чувствуя и видя Наруто, ведь это был Наруто, а не просто безумная сущность, сила которой плавила асфальт и корежила мусорные баки, Собаку никак не мог решиться сделать первый шаг, шаг, который мог закончиться крахом его привычного мира. Зримые ментальные витки нетерпеливо дрожали вокруг него, подстегиваемые присутствием конкурента, агрессора, сгустка силы, а сущность уже расправила свои крылья, готовясь к сражению. Да, они с Наруто не раз сражались, порой нанося друг другу тяжкие травмы, но ещё никогда ему не приходилось вступать в бой именно с сущностью Намикадзе, что, впрочем, его не пугало. Сердце стискивалось от боли, но ноги упрямо продолжали делать медленные шаги, приближая его к застывшему в кольце золотисто-огненных вихрей другу, который скалился, буравя его тяжелым, вызывающим взглядом.
Наруто просил, чтобы он разорвал их связь, чтобы не было никаких ограничений, чтобы Собаку не тратил силы на поддержание уз, чтобы ему не было больно, а эмоции отошли на второй план, обнажая чувство ответственности и долга, но он не смог. Разорвать связь нужно было именно в тот момент, когда Наруто появился на пороге родильной палаты, ведомый лишь инстинктами, а у безумной сущности два инстинкта – свергать и присваивать, но он не смог. Точнее, хотел, уже воззвал к узам повязанных, натянул нити до предела, понимая, что друг не откликается на его зов, что между ними будто паутина узлов, которые заглушают его попытки перебрать безумие Наруто на себя, возвысил над собой ментальную когтистую лапу, энергетики в которой должно было хватить на то, чтобы разорвать связь, но не смог. Не смог не потому, что был безответственным или же поддался эмоциям, а потому, что на секунду, на короткий миг, увидел осмысленный проблеск в глазах Намикадзе и одновременно почувствовал слабость узлов в их связи – значит, Наруто все же мог управлять своей сущностью, но почему-то не хотел этого делать.
Он, конечно же, видел Саске, мальчишка затаился в уголке и источал просто невероятное количество противоречивых эмоций, но он почему-то даже не помыслил о том, что омежку нужно увести, изолировать в отдаленности общего зала для ожиданий, бесцеремонно выставить его за дверь и тем самым обезопасить, но он этого не сделал и, как оказалось, не зря. Наруто любил Саске, и именно это чувство не позволило ему сорваться и причинить омеге вред, хотя, будь на месте Учихи какая-либо другая омега, она была бы уже пленена природным притяжением альфы. Удивительно, но Саске, похоже, не испытывал ни грамма похоти, ни капли вожделения, ни зерна сладострастия, скорее, мальчишка был раздражен и слишком самоуверен, не отступив перед зверем ни на шаг. Но все-таки… Все-таки, если Наруто любит этого омегу, если смог ради него на несколько секунд вновь вернуть себе контроль над телом и выпрыгнуть в окно, почему он не закрепил этот контроль? Почему уступил и поддался? Почему не воспользовался предоставленным шансом? Собаку отказывался верить в то, что друг мог просто воспользоваться возможностью, чтобы сделать то, что вот уже несколько лет считал правильным – он слаб для этой сущности и её силы, значит, представляет угрозу, значит, нужно эту угрозу устранить. Да, в мире не было силы, которая могла бы остановить то, что носил в себе Намикадзе, но был способ, который мог именно устранить, и этот способ был доступен Собаку.
Он остановился примерно в пяти метрах от застывшего и сжавшегося, будто готовящегося к броску, Наруто, прекрасно зная, что от силы альфы его не спасет даже сотня метров, при этом стараясь сохранять с другом зрительный контакт, все ещё надеясь увидеть в шальных глазах проблески сознания. Но их не было, по крайней мере, так могло показаться на первый взгляд, потому что огненные витки рвано, агрессивно, угрожающе вились вокруг альфы, то сгущаясь, то расплываясь, то трансформируясь в длинные хвосты, которые рассекали воздух с оглушающим свистом, хлестали землю, вырывая из неё клочья земли, и обвивали все тело Намикадзе, оставляя после себя выжженные дыры на одежде и коже, ведь Гаара чувствовал, почему тело Намикадзе замерло, а не бросилось в атаке вперед. Наруто держал свою сущность, точнее, держал свое тело на одном месте, не позволяя ему двигаться, держал силу, не позволяя ментальным витками атаковать, но все равно не мог вернуть себе контроль полностью, давая другу лишь несколько минут для того, чтобы Собаку мог исполнить свое обещание.
Сердцем он отказывался обращать свою силу и свои способности против друга, повязанного, фактически, брата, но его сущность, ведомая природными, исконными, первоочередными инстинктами уже начала уплотнять его биополе, создавая в нем маленькие сгустки чистой энергетики, которые постепенно становились все больше, начиная сливаться и обретать чернильно-синий цвет. Он никогда не простит себе этого, смерть друга будет на его совести, руках, душе, сущности, но он все равно будет продолжать жить дальше, потому что у него есть любимый супруг, его Пара, и их не рожденный ребенок, у которого обязательно будет самый заботливый отец-альфа. Он проживет эту жизнь за них двоих, а после, когда бог смерти сомкнет свои костлявые пальцы вокруг его сущности, он ответит за содеянное со всей строгостью, с легким сердцем окунувшись в огненную пучину Преисподней.
Чернильные сгустки, которые он в разы усиливал, напитывал и насыщал энергетикой из Резервуара Мира, слились в плотную сферу, черную, густую, с огненным ореолом, звенящую от накопленной энергетики, смертельную в своей силе, которая застыла перед ним, поддерживаемая когтистыми ментальными лапами, готовая в любой момент, спружинив, обрушиться на врага. Сфера смерти способна пробить любые щиты, даже Наруто, она может разрушить любое биополе, даже Намикадзе, она рождена для того, чтобы уничтожить сущность внутри альфы, тем самым оборвав его жизнь. Цуки Эмма или луна Преисподней* – высшее оружие любого резонатора, дарованное ему с единой целью – возвратить богам то, что они даровали уникальнейшим из своих творений.
