Идти вперед или назад, вправо или влево не было смыла, потому что ничего этого не было, поэтому-то Наруто оставался на месте, пытаясь почувствовать сущность брата. Но как можно почувствовать то, чего, по сути, уже не было? Наверное, никак. Нет, это невозможно. Но Намикадзе лишь хмыкнул, оскалившись на кольца вязкого тумана, которые клубились у его ног, но так и не могли преодолеть барьер его щитов. Сущность тоже победно оскалилась внутри, словно насмехаясь над этим местом, при этом, добровольно, придавая своему носителю ещё больше сил, чтобы раз и навсегда указать зыбкой серости и монохромности вокруг на её место.
Сияющие золотисто-оранжевым щиты начали стремительно расширяться, разгоняя сизость и клубящиеся вихри неизвестности. И Наруто понимал, что сейчас он не контролирует абсолютно ничего, но и противиться не собирался, лишь ещё больше, победно, торжествующе, оскалившись, когда узрел вокруг себя множество разноцветных, таких схожих и в тот же момент неповторимых, нитей, среди которых единственно-значимой для него была слепяще-белая, яркая, сильная нить, которая просто-таки пульсировала жизнью.
Будучи полностью уверенным в своих действиях, Наруто просто протянул вперед руку, ментальный ореол вокруг которой резко вытянулся, искажаясь и преобразовываясь в энергетический отпечаток его когтистой ладони. Белесая нить с тихим звоном скользнула между его пальцев, робко обвив руку и, казалось, засияв ещё ярче. Плотные щиты уже в который раз отразили хищную атаку сизых вихрей Чистилища, будто насмехаясь над их слабостью и медлительностью, но и не атакуя в ответ. Нет, его сущность не обладала божественными способностями или силой вседержителей, и Наруто даже сомневался в том, что ему удастся ещё хотя бы раз в жизни побывать в этом месте, но, похоже, именно в случае с Дейдарой ему было даровано столь исключительное право, потому что его брат не должен был умереть. Альфа видел нить Дея, она была очень длинной и, вновь-таки, слишком яркой для этого дымчатого, свинцового места, поэтому Наруто крепко стиснул пальцы в кулак, сжимая в нем нить, а после, ощущая, что сизые клубы все-таки напирают, выталкивают, прогоняют, восстанавливают свое право владения и царствования, снова закрыл глаза, резко, хлопком, прижимая нить к собственной груди.
Затягивающий вихрь был резким, стремительным, закручивающим, разрывающим, но Наруто крепко держал нить, неумолимо увлекая её за собой, сплетая её с собственными, преобразовывая, сливая со своей энергетикой и цепко удерживая белесое свечение на кончиках своих пальцев, чтобы после, когда свет ламп больно резанул по глазам, выпустить его, влить, вторгнуть и запечатать собственной силой, заставляя уплотняться, закручиваться и обретать форму.
Внутренний мир Дейдары был прекрасным – светлым, чистым, сотканным из эмоций и чувств, в нем, высоко в лазурном небе, парили огромные, снежно-белые птицы, гордо расправив свои крылья и сливаясь в чарующем песнопении. Осколки, в которых все ещё чувствовалась сила Древнего, тянулись друг к другу, извиваясь тонкими нитями, сплетались ими, а энергетика альфы залечивала швы, делая внутренний мир омеги целостным, полным, ярким и безызъянным.
Когда последний осколок стал единым целым с сердцем сущности, его энергетика хлынула внутрь пока ещё пустой сферы, наполняя её силой. Наруто покачнулся, чувствуя, что требуется больше, намного больше, но даже не помыслил о том, чтобы разорвать связь, которая возрождала жизнь.
Это был отчаянный шаг, отчаянный миг, миг на грани возможностей, именно тот миг, которого, похоже, и ждала его сущность. Нет, она не вырывалась, не пыталась разрушить врата внутренних барьеров, даже не скалилась и не рычала, просто наблюдала, выжидала, выгибалась, и так чувствуя, что носитель дарует ей свободу. У Наруто не было выбора, но он ему, по сути, и не был нужен, потому что альфа, ещё до того, как переступил порог родильной палаты, уже знал, что без последствий он не сможет слиться со своей сущностью, а без слияния, соответственно, не сможет использовать все возможности своей силы.
- «Сдайся наконец-то, мальчишка! - низко прорычала сущность, предвкушающе урча. – Сдайся и освободи меня, - сущность воспрянула, выпрямилась, обрела хищные очертания, а после, с насмешкой, добавила, - если, конечно же, хочешь спасти своего брата»
Естественно, сущность не может говорить, это всего лишь его слабость, неуверенность в себе, нехватка контроля, его личная недостойность и отречение от своей судьбы, от той доли, которую он так и не смог принять, но голос был отчетливым, для него, пусть и миражным, иллюзорным, всего лишь плодом его воображения, но Наруто не мог не согласиться с тем, что услышал, не мог больше удержать тот поток кипящей лавы, который распирал его изнутри. И врата рухнули, рассыпались в прах, обнажили чистую силу, которая возвысилась над ним, расправив огромные крылья, в жаре которых утонула его маленькая, человеческая фигурка. Все полыхало, горело, бушевало, источало силу, взывало к сущности омеги, который просто обязан был жить, потому что внутри него мягко пульсировало два сердечка – обычное человеческое и восстановленное энергетическое.
Огненные крылья больше не пугали, плавящаяся кожа больше не раздирала его тело болью, сил больше не было. Только последний рывок. Последний, но такой важный. Важный потому, что он услышал глубокий вздох, а после увидел слегка затуманенный, но живой, с глубинными искорками силы взгляд таких родных, по-братски любимых глаз. Для него не было темноты. Только огонь. Огонь, в пламя которого Наруто шагнул без сожаления и сопротивления, позволяя энергетическим языкам силы глодать его слабое, человеческое, постепенно разрушающееся тело.
Саске затаился в уголке, все ещё не веря в то, что ему удалось пробраться в коридор, из которого все двери вели в родильные палаты, правда, именно сейчас была занята только одна, но и этого было достаточно, чтобы сердце молодого омеги тревожно билось о ребра, будто предчувствуя что-то неладное. Казалось, ему не о чем волноваться, ведь рядом с Дейдарой был Итачи, Наруто и опытный врач в лице Цунаде Сенджу, но омежьи инстинкты отчаянно твердили о том, что он должен быть здесь, причем быть тихой, неприметной, просто наблюдающей мышкой, в то время как двое сильных альф молчаливо буравили друг друга тяжелыми взглядами.
Вообще-то это было странным, то, что его родители и Кушина-сан остались в общей, пусть и удобной зале для ожидания, а Минато-сама и Гаара-сама (как же непривычно было думать о молодом альфе, как о главе клана) сейчас, как два стража, стояли возле двери в родильную палату, из-за которой не то что не доносилось ни звука, даже не ощущалось никакого ментального всплеска, хотя, как понимал подросток, роды должны сопровождаться сильными энергетическими колебаниями. Возможно, все дело было в том, что это были не совсем роды, а срочная операция, но все равно это не объясняло тот факт, что он даже брата не чувствовал. У подростка складывалось такое впечатление, что родильная палата – это своего рода купол, в котором все замкнуто, закольцовано и законсервировано, хотя он даже предположить не мог, что способно скрыть ментальную силу, тем более Древнего. Что-то было не так. Во всем не так. До крика души и метания сущности не так, о чем ещё раз свидетельствовало поведение альф.
Мужчины будто ожидали чего-то, при этом Намикадзе был слегка взволнован, напряжен и категоричен в своем выжидающем положении, а Собаку, наоборот, расслаблен, уверен, но не менее настойчив. Скорее, это было похоже на то, что альфы чего-то ожидают или кого-то поджидают, словно заранее знают о чем-то, о чем неведомо ему. Саске это раздражало. Не злило, а именно раздражало, потому что все вокруг него думали, что он слабый, эмоциональный и вообще ещё маленький, чтобы быть залученным к взрослой жизни и её тайнам, при этом никто почему-то не учитывал тот факт, что ментально он был сильнее любой омеги, а, скорее всего, и многих альф. Несправедливо как-то, поэтому к раздражению примешивалась ещё и обида. Да, он эмоционален, но только потому, что его вынуждают на эти эмоции, оставляя в полном, беспросветном, нелепом неведении, что уже не раз приводило к самым неожиданным последствиям.
