Юноша уже измучился от безызвестности. Ребекка пропала, и он не знал куда! Все что сказал ему Карл, так это то, что ее больше не было в блоке «Канада». Душа его рыдала, и он метался, не находя себе покоя, но не затевал разговор с хозяином на эту тему, видя, что тот не просто не в настроении, а такой злющий, что вообще опасно лишний раз открывать рот или мелькать у него перед глазами.

Вот и сегодня вечером, придя из столовой, Стефан уселся перед камином с дежурной бутылкой вина, разговаривал сам с собой, злобно ругался, обращаясь к невидимому противнику, тряс кулаками, и вообще, складывалось полное впечатление, что их офицер лишился рассудка.

— Зайди! — неожиданно гаркнул Стефан. — Да, ты, Равиль. Уже обтер все косяки. Хватит маячить за спиной, меня это раздражает.

Равиль, вздрогнув от его резкого тона, переступил порог и, скромно присев на диван, ссутулился, стараясь выглядеть как можно более жалко, чтобы случайно не вызвать агрессию.

Некоторое время немец неодобрительно его разглядывал, а потом произнес мрачным, но вполне адекватным тоном:

— Страдаешь? И правильно делаешь. Я сам, да будет тебе известно, себе места не нахожу. Случилось самое плохое из того, что могло случиться. Ганс разыскал нашу Ребекку в швейной мастерской и забрал к себе на виллу в личные служанки. Вот.

Выпалив это, Стефан замолчал, с опаской ожидая реакции юноши. Потом быстро подсел к нему рядом на диван и обнял за плечи, привлекая к себе.

— Но как же так? — прошептал Равиль. — Он же… Она же… Стефан, что же теперь делать?..

— Не знаю!

Стефан вскочил и принялся бегать по гостиной, словно по футбольному полю, энергично махая руками.

— Я не знаю, Равиль! У меня сейчас нет никаких способов воздействия на брата. Единственное, что я могу обещать, так это то, что он ее не убьет. Просто я хорошо знаю своего подлеца братца. Он будет упиваться своей властью и при каждой возможности рассказывать мне какую-нибудь мерзость, чтобы поддеть, испортить настроение. Нам пока придется смириться с этим, Равиль!

— Но… — юноша поднял на него лицо, которое вмиг залили горючие слезы, и воскликнул в отчаянии. — Но как же она там будет? Он же сделает с ней что-нибудь ужасное! А может быть, уже сделал!

— Послушай, милый. А ты забыл, каково тебе было самому, когда ты попал ко мне в дом? Вспомни, пожалуйста, что с тобой произошло тогда. Приятно тебе было? Легко? Однако ты же пережил все, что тебе выпало, и выкрутился. В итоге мы с тобой поладили. А теперь представь, каково было Ребекке, которая в это время пребывала в полной безызвестности на счет тебя? Ты знаешь, сколько она пролила слез по ночам? Так вот, теперь пришла твоя очередь за нее поволноваться.

Равиль внимательно выслушивал его пылкий монолог, вздрагивая от каждого слова, словно от удара бича. Все, что говорил Стефан, было абсолютно верно, с этим не поспоришь. Он страдальчески вздохнул и всхлипнул.

— И я даже скажу тебе еще больше, хочешь? Знаешь, что теперь будет делать твоя Ребекка? — продолжал распинаться Стефан. — Она будет делать то же, что и все, кто попал сюда, а именно — выживать. Да, стараться выжить. И, судя по тому, какая она сильная, смышленая и выносливая, у нас есть все основания считать, что это у нее получится.

Стефан говорил громко, четко, достаточно жестким тоном, а закончив, с победоносным видом застыл перед Равилем, уперев кулаки в бока. Юноша молчал, размышляя над всем услышанным, а потом даже умудрился изобразить на своем лице слабое подобие улыбки.

— Господин офицер, вы, на самом деле, хоть немного меня утешили. Да, все это так. Я должен надеется, что у нее получится. Только разве вы совсем не можете помочь?

— Пока нет, — недовольно бросил ему Стефан, — но я об этом постоянно думаю, и как только у меня появится хоть какой-то план, я попытаюсь его осуществить. Иными словами, я постараюсь забрать твою сестру от Ганса при первой же возможности.

Равиль охотно кивал в такт его речам, не представляя, как он сможет теперь жить, спать, есть, когда его кровная половинка оказалась в полной власти садиста и убийцы, став пешкой в многолетней войне, которую вели между собой братья Краузе.

— Я еще хочу тебе кое-что сказать, — Стефан немного успокоился и снизил свой пафосный тон. — Я понимаю, что на твою душу лег тяжкий камень. Мне тоже сейчас нелегко, поверь. Других проблем хватает. И все же я попрошу держать себя в руках и не раскисать. Я не потерплю твои постоянные слезы или плохое настроение. Неприятности и даже горе нужно уметь переносить стойко. У меня, если хочешь знать, в свое время умерла младшая сестричка, и я очень горевал. А мама моя до сих пор не оправилась и часто ходит на ее могилу. Но она — женщина, а мы — мужчины.

— У вас была сестра? — изумленно ахнул Равиль.

— Да, нас было трое. Ганс, старший, потом я, с разницей с ним в восемь лет, и еще девочка, Ирма, она была младше меня на пять лет.

— И что с ней случилось? — шепотом спросил Равиль.

То, что у немца была сестричка, растрогало его до глубины души. Надо же! А ведь он и не знал. Офицер нечасто с ним откровенничал, только про Мойшу рассказал немного, вот и все.

— Она сильно простыла, — неохотно ответил Стефан, болезненно поморщившись, — стала кашлять. Мы все очень переживали, родители приглашали лучших докторов, возили ее на курорты, но ничего не помогло. Кашель постепенно перешел в туберкулез. Ирма проболела два года, медленно, день за днем, угасая у нас на глазах, и умерла, когда ей исполнилось всего лишь семь лет… С того дня наша мама безутешна, да и я тоже безумно ее любил.

Стефан на миг отвернулся, чтобы тайком смахнуть слезу.

— Сейчас ей было бы двадцать четыре года, но я все равно не могу ее забыть, иногда пытаюсь представить, какой бы она стала… А твоя сестра жива, Равиль, так что держись, мы что-нибудь придумаем.

Равиль опять охотно кивнул. После беседы у него немного отлегло от сердца. Он не стал больше лезть Стефану в душу и задавать вопросы. Тот вскоре заулыбался ему своей обычной улыбкой, насмешливой, сексуальной, зовущей, и юноша невольно потянулся к нему…

— Господин офицер, к вам Маркус Ротманс! — оповестил возникший в дверях Карл.

— Тьфу, — сказал Стефан, который не любил, когда кто-либо приходил к нему с визитом, тем более с неожиданным, да еще, когда он собрался лечь в постель. — Зови, что поделаешь, наверно, случилось что-то важное. Равиль, будь добр, принеси нам чай и еще что-нибудь.

Равиль недовольно скривился и поплелся на кухню. Он ненавидел Ротманса, который, по его мнению, один в один напоминал белесую крысу и всегда так надменно на него поглядывал. Они чуть было не столкнулись в дверях, и юноше пришлось с почтительным поклоном уступить ему дорогу.

— Хайль Гитлер! — оглушительно отрапортовал секретарь, бравым жестом вскидывая руку.

Стефан смотрел на него в полном замешательстве. Пьяный, что-ли?

— Хайль… — настороженно ответил он. — Давно не виделись, Маркус. Я как раз заскучал по тебе.

Эти слова прозвучали с сарказмом, так как они сегодня целых восемь часов, морда к морде, провели в комендатуре за документами и только совсем недавно расстались.

Симпатичное лицо Ротманса цвело в улыбке. Видно было, что он еле сдерживал рвущуюся наружу радость.

— У меня отличные новости, господин офицер! — возбужденным шепотом поведал он.

— Н-да? — недоверчиво спросил Стефан.

Понятие хороших новостей для разных людей было весьма относительным. Он бы лично от всей души обрадовался, если бы у очаровательной фройляйн Анхен вдруг начисто отшибло память, и она навсегда позабыла бы о его существовании.

— Садись. И что же случилось? Великий Рейх победил? Сталин умер? Или же меня представили к Германскому ордену? *

В это время вошел Равиль и с кислой миной поставил перед ними на столик две чашки чая и галеты. Лучшего угощения, как он считал, Маркусу не полагалось. Стефан был сыт, он недавно до отказа набил живот пирожками с капустой, а секретарь его мог вполне и обойтись. Здесь ему не столовая.