Стефан снисходительно кивнул. У Равиля значительно отлегло от души. На сегодня, похоже, сольное выступление закончено. Хорошо, что хоть не стал бить второй раз. Наверно, фашист замучился на службе, подписывая кипы смертных приговоров. Но ничего, ведь они еще лягут в постель, и придется терпеть пыхтение за своей спиной. Равиль быстро принес офицеру что требовалось, а потом ускользнул на кухню, где с наслаждением покурил, приоткрыв створку окна.

Угрозы немца отправить его в лагерный барак не на шутку растревожили душу юноши. Даже если Стефан сделал бы это в воспитательных целях только на пару дней, чтобы напугать, Равиль все равно не был уверен, что смог бы это вынести. К тому же, парня давно и не на шутку беспокоило присутствие в жизни офицера его секретаря, Маркуса Ротманса, которого тот регулярно потрахивал, в чем Равиль был абсолютно уверен. Незаменимых, как известно, нет. Если Стефан в нем разочаруется, наступит конец всему благополучию и для него, и для Ребекки, а в койке офицера будет царить этот белобрысый, похожий на крысу Ротманс.

Равиль пришел к выводу, что идея запереться в подвале была крайне неудачной. Стефан зациклен исключительно на себе и абсолютно не поддавался никакому влиянию или убеждению. Вернувшись в гостиную, Равиль попытался подсесть к нему на диван и взять за руку, но тот резко отдернул ладонь.

— Уйди, Равиль, от греха. Я очень и очень злой на тебя, ведь ни одного дня нормально не спал, пока ты сидел в подвале.

— Извините… — прошептал Равиль.

Он уныло поплелся в спальню, снял халат и обнаженный залез под одеяло. Потом вспомнил, что не намазал мазью синяки, но подняться не было сил. Он лежал в ожидании офицера. Жизнь казалась серой и беспросветной и, кроме смерти, похоже, ждать было нечего. Вскоре пришел Стефан, он раздевался в полной темноте.

— Кстати. Слышишь, Равиль? — примирительно заговорил он. — Я ведь перевел Ребекку на другую работу. Мне не нравилось, что она бегала по лагерю с тележкой, да и в том бараке, где они сортировали вещи, я обратил внимание на жуткие сквозняки. Теперь твоя сестра будет шить постельное белье для офицеров и работать в теплом помещении, сидя на стуле, что немаловажно. Правда, там требуют выполнение нормы, но, как мне сказали, сестра твоя очень хорошо справляется.

— Спасибо, господин офицер, — дрожащим голосом, страдальчески отозвался Равиль.

Стефан забрался к нему под одеяло, придвинулся и обнял юношу за плечи. На всякий случай Равиль жалобно всхлипнул.

— Что опять не так? — начал вновь раздражаться немец. — Прекрати уже страдать, давай мириться. Ну, сам посуди, не мог же я оставить твою выходку без последствий! Ты должен был быть наказан!

— Мне этого еще и мало, меня нужно бить гораздо чаще и сильнее, — горестно поддакнул ему Равиль.

— Отрок должен быть бит! — продолжал горячиться немец, но в голосе у него появились заискивающие и виноватые нотки. — Когда у юноши болит задница, у него в его голове прибавляется ума. Разве я не прав?

— Вы совершенно правы, господин офицер, я просто поражаюсь вашей мудрости. Только задница у меня болит постоянно и внутри, и снаружи, а вот ума почему-то до сих пор не прибавилось.

— Все, хватит, — шикнул на него Стефан. — Спи давай, не раздражай меня больше.

— Слушаюсь, господин офицер.

Стефан с чувством, весьма ощутимо врезал ему ладонью по многострадальному заду, и они наконец пристроились спать. Секса не было, и Равиль не знал, радоваться ему по этому поводу или огорчаться. А вдруг Стефан охладел к нему и действительно надумал отправить в лагерь? С этими печальными мыслями парень погрузился в тяжелый и беспокойный сон.

Проснулся он утром и в одиночестве. Итак, для минета хозяин его не разбудил. Не зная, как отнестись к данному факту, Равиль еще некоторое время нежился в кровати, а потом, ощутив зверский голод, быстро оделся и отправился на кухню, где съел целых две тарелки каши. Сердобольная Эльза подложила ему и маргарина, и даже ложечку джема из банки, который предназначался исключительно для Данко, но Равиль не стал протестовать — уж очень сегодня захотелось сладкого.

После этого он взял из запасов Стефана сразу две сигареты, решив с горя укуриться до смерти, и вышел во двор. С наступлением весны и теплой погоды Карл оборудовал для слуг в дровнике что-то вроде маленького уголка отдыха, смастерил скамейку и столик. Здесь можно было уединиться и предаться своим тяжким мыслям. В дровнике приятно пахло деревом, смолой, закрыв глаза можно было даже на миг представить, что ты на свободе, где-нибудь в лесу. Вот только птички не пели. Если и были слышны какие-то звуки, так это лай собак, гул моторов проезжающих мимо автомобилей, каркающие крики охранников и конвойных, а иногда и выстрелы, каждый из которых означал, что в этот момент оборвалась чья-то жизнь.

Равиль курил, а мысли его работали лишь в одном направлении — как обуздать звериную натуру Стефана и сделать так, чтобы тот проявлял себя более мягким, сдержанным и добрым. Неужели у немца не было ни капли совести, и ему ни грамма не стыдно постоянно избивать Равиля, зная, что это становилось достоянием всех его слуг?

В это время в дровник вошел Карл. Равиль приветливо ему кивнул, обратив внимание на то, что вид у слуги мрачный и крайне озабоченный.

— Мне нужно срочно поговорить с тобой, Равиль.

— Хочешь сигарету? — предложил в ответ юноша. — Возьми, у меня две.

— Не надо, я свои.

Карл курил самокрутки, выменивая табак на сахарин, который у него оставался от собственного пайка, положенного капо.

— У нас случилось несчастье, — начал он взволнованно и сбивчиво, — с нашей Сарой беда. Выяснилось, что она беременна, и срок уже очень большой.

— Я знаю, — вяло кивнул Равиль, — я случайно услышал, как женщины на кухне про это говорили. А в чем же беда, Карл?

Карл вздохнул, собираясь с мыслями, пытаясь подобрать нужные слова.

— Сейчас попытаюсь тебе объяснить. Мы живем здесь, в доме господина офицера, уже пятый месяц, верно? Так вот, примерно именно такой срок беременности Сары, а это означает, что отцом ребенка теоретически может быть наш хозяин. Я думаю, что у господина Краузе в лагере немало недоброжелателей, мечтающих его подсидеть. Возьми хотя бы этого противного Отто Штерна, который вечно возле него толчется. Сексуальная связь с еврейкой для арийца — это преступление, которое может быть наказано полным разжалованием и даже тюремным заключением. А какой это позор! В наше время, чтобы уничтожить человека, достаточно простого подозрения, а тут, вроде, есть и доказательство — беременность девушки, и ничего не опровергнуть. Как он докажет, что ничего не было?

Равиль напряженно молчал, пытаясь осознать все сказанное, а слуга продолжал:

— Краузе человек далеко не глупый, поэтому поймет, что Сару нельзя отправлять в больницу рожать или избавиться от плода, ведь там сразу установят срок! Сплетня эта тут же разлетится по всему лагерю, и нашему Краузе конец!

— И что же делать? — настороженно спросил Равиль. — Как ты думаешь, Карл, каким образом он поступит?

— Я думаю, что он ее собственноручно убьет, другого выхода нет, — сказал Карл и грузно опустился на лавку рядом с парнем.

— Как же — убьет? — растерялся Равиль. — Неужели больше совсем ничего не придумать?

— Мне еще приходит в голову, что он, в попытках спасти девушке жизнь и самому не попасть под подозрение, прикажет избить Сару так, чтобы у нее случился выкидыш.

— Какой кошмар, — ужас сковал все тело парня, ему даже стало дурно и затошнило. — Как это возможно?

— Еще как возможно! Но самое страшное, что если ему придет в голову подобное решение, то он, скорее всего, попросит это сделать меня.

— Но почему тебя?

— А кого, Равиль? Тебя? Или адъютанта, который может обо всем догадаться и потом насплетничать? Сам офицер точно бить ее не будет, я в этом уверен. Ты не представляешь, как я расстроен, Равиль. Я ведь полюбил нашу девочку, словно родную дочь. Как же мне поднять на нее руку? Я уже не знаю, что для нее хуже — смерть или потерять ребенка таким вот зверским образом. Но решать, конечно, все равно будет господин офицер, от нас мало, что зависит. А теперь слушай, к чему, собственно, я затеял с тобой весь этот разговор.