— Вы думаете, он планировал что-то взорвать?

— Я не думаю, а знаю.

— Что же именно?

— Не догадываетесь?

— Нет. — Сидни все больше злился.

— Химический завод в Пьесерице. Его фотография обнаружена в вашем портфеле.

— Я тогда не знал этого.

— Зато знаете теперь.

— Что же будет дальше?

— На заводе военные, они ведут поиск. Мы ждем. Если ничего не найдется, вам повезет, госпожа Стантон начнет вас разыскивать, то мы, пожалуй, отправим вас обратно в Британию. Но на это уйдет много времени. Надеюсь, вам здесь удобно?

— Не совсем.

— Если вам не нравится тут, можем подыскать другое место. Но, боюсь, оно окажется еще менее приятным.

— Когда все прояснится?

— Будем ждать результатов работы военных в Пьесерице. Но если они что-нибудь обнаружат, это будет очень плохо для вас.

— В каком смысле?

— Неужели я должен объяснять? Давайте подождем. И не беспокойтесь: чтобы вы не скучали, я приготовил несколько умственных упражнений. Вы из Кембриджа и должны оценить вызов.

— Какой вызов?

— Хочу выяснить уровень умственного развития человека из Кембриджа.

— Как?

— Разумеется, подвергнув экзамену. Вы с вашими способностями не найдете его трудным. Заодно хорошо проведете время. Уверен, вам понравится. — Фешнер улыбнулся.

Сидни препроводили обратно в камеру, дали карандаш и пачку бумаги. С ним постоянно находился надзиратель, даже когда он пытался отдохнуть и уснуть. Горела ничем не защищенная электрическая лампа.

— У нас для вас два экзамена, — объявил позднее Лотар Фешнер. — Отвечайте как можно старательнее. Верные ответы будут поощряться пристойной едой. Но если провалитесь, станете получать ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Ваша пригодность по умственным способностям нас мало волнует. Если вы не выдержите экзамена, какой смысл за вами ухаживать?

— А человеческая порядочность?

— Боюсь, нас не очень трогают английские манеры. Но мы разрешим вам выполнять задания на родном языке. Первый тест по химии.

— Но я профан в этой области.

— Жаль.

— Вы не верите, что я священник?

— Это и станет вашим вторым испытанием. Поскольку у вас нашли крест, молитвенник и химические выкладки, единственный способ выяснить, тот ли вы, за кого себя выдаете, — попросить ответить на несколько вопросов.

— Но я никогда не утверждал, что химик.

— Уж вы постарайтесь. Помолитесь, и Бог, в которого веруете, вам поможет.

— Это работает не так.

— По-моему, это вообще не работает — Бога нет. Но вдруг произойдет чудо? А иначе вам придется говорить правду.

— Я говорю правду.

Лотар Фешнер закрыл дверь в камеру.

— Оставляю вас с вашими вопросами.

Сидни заглянул в листок с химическим тестом:

«Какой из следующих электронных переходов в атом кислорода приведет к выделению фотона с наибольшей длиной волны:

1) n=4 в n=1; 2) n=4 в n=2; 3) n=5 в n=1; 4) n=4 в n=3».

Сидни вспомнил надписи на доске в аудитории Невилла Мелдрама, когда пришел к нему расспросить об Энтони Картрайте. И понял, что верный ответ номер четыре. Справившись с первым заданием, он двинулся дальше. Два года назад Сидни присутствовал на лекции, которую в Совете читал Чарльз Сноу. Старикан утверждал, будто британцы живут в двух культурах: культуре искусства и культуре науки, и между ними нет большого разрыва. Теперь Сидни придется подтвердить это. Ученый из него никогда бы не получился, а воспоминания об уроках химии в школе наполняли ужасом. Периодическую таблицу Сидни выучил, но не восхищался учителями химии, демонстрирующими в лаборатории опыты со взрывчатыми веществами. И тут до него дошло: все эти вопросы как-то связаны с заговором, имеющим целью уничтожить химический завод. Прояви он хорошие знания, и его еще сильнее заподозрят. Но и плохо отвечать нельзя — власти не поверят, что он настолько безграмотен. Следовательно, результат должен быть средним. Короче: пусть в нем видят истинного англичанина.

Далее следовало еще тридцать вопросов, на которые Сидни отвечал «методом тыка», вспоминая то, что было вложено в голову перед выпускным экзаменом по химии. Через час игра была кончена — пошли вопросы по ядерной физике:

«Какой процент радиоактивного вещества останется после шести периодов полураспада: 1) 0,78 %; 2) 1,56 %; 3) 3,31 %; 4) 6,25 %».

Сидни выбрал пункт 2 и отложил тест. Не надо забивать себе голову всем, что связано с атомной бомбой. Он прочитал вопросы другого теста — по теологии. Глядя на вопросы, Сидни не сомневался в ответах и предвкушал вознаграждение: лопатку барашка, вкусное тушеное мясо или даже кусочек свежей рыбы.

1. «Объясните суть доктрины Лютера о богословии Креста. В чем отличие «богослова славы» от «богослова Креста»?

2. Что подразумевал Кант, выдвигая тезис: «Сто настоящих талеров ни на йоту не больше ста воображаемых талеров»?

3. «Верующие постоянно борются с недостатком в себе веры». Что хотел сказать этой фразой Жан Кальвин?

Материал для первокурсников. Сидни обрадовался, что в данных вопросах может чувствовать себя на коне. И пространно описал постулат Ж. Кальвина, что очевидность божественных обетований может сосуществовать с неспособностью человека уверовать в эти обетования. И фигура Христа рассматривается как подтверждение божественных обетований.

Сидни воспользовался моментом, чтобы отвлечься от обстоятельств, в которых оказался, и поразмышлять о природе теологии и истоках сомнения. У него не возникало сомнений по поводу своих библейских познаний, и поэтому его удивило, когда на следующее утро Фешнер заявил на допросе:

— А вы, как я вижу, вполне компетентны в химии.

— Если я удачно ответил, то это просто случайность. Большую часть заданий решал наугад.

— И отлично угадали. Забавно: вы лучше справились в той области, где должны были во всем сомневаться, чем в той, где у вас нет никаких сомнений.

— Я верю в обетования Христа.

— Именно это утверждает наш пастор. Разумеется, мы вас накормим. Но остается еще много вопросов, на которые требуется ответить.

— На сегодня мне вполне достаточно вопросов.

— Прошу меня простить, если я позволяю себе иногда усмехаться.

Фешнер встал, посмотрел в окно и обошел вокруг стола. Затем молча сел. Сидни понял, что таким способом он пытается заставить его заговорить, нарушить затянувшуюся паузу. Он держался и считал секунды. Через пять минут Фешнер задал ему новый вопрос:

— Нам надо многое обсудить, каноник Чемберс, и не в последнюю очередь этого Дитера Хирша. Или мне называть его Рори Монтегю?

— А его зовут именно так?

— Слышали, как вы обращались к нему.

— Я мог ошибаться.

— Тогда почему он передал вам секретную информацию?

— Я понятия не имел, что он мне дает.

— Что вы намеревались сделать с пакетом?

— Он просил отвезти его в Кембридж и отдать директору моего колледжа. Я решил, что в конверте письмо с некоего рода объяснениями. Дело в том, что несколько лет назад Рори Монтегю пропал.

— Пропал?

— Он со своим приятелем забрался на крышу Королевского колледжа.

— Это в обычаях студентов?

— Нет.

— Ну конечно, они должны тратить свое время на то, чтобы усердно заниматься.

— Разумеется.

— Только вот беда: иногда они занимаются вовсе не тем, о чем говорят людям. Согласны, каноник Чемберс? Например, изучают промышленную инфраструктуру какой-нибудь зарубежной страны. Строят планы, как помешать ее научному прогрессу. Борются против ее идеологии за сохранение тирании капиталистической эксплуатации.

— Конечно, они могут заниматься и этим, — произнес Сидни. — Но это маловероятно.

— Иного ответа я от вас и не ждал, каноник Чемберс, но хочу напомнить, что до сих пор не получил убедительного объяснения, зачем вы приехали в ГДР. Что делали в поезде, имея при себе фотоаппарат, которым обычно пользуются шпионы, и имея в своем портфеле изображение одного из наших секретных заводов? Согласитесь, нехарактерное поведение для священника. Тем более хорошо разбирающегося в химии.