— Нет. Ёлка. Сейчас же.

Хейл слушается, меняя направление и вдыхая запах чужой молочной шеи. Оставляя на ней красивые, вульгарные засосы…

А мальчишка тихо мурлычет, пока его укладывают на ковёр, пока, стянув футболку, обводят губами контуры его тела. Он зарывается пальцами в тёмные волосы Дерека и зажмуривается. Представляет, как разноцветные отблески фонариков играют на его коже.

А оборотень вдруг становится нежным. Он делает всё медленно, изучая, находя новые эрогенные зоны и лаская податливое тело. Он пытается запомнить их первый раз вместе, потому что завтра утром, возможно, всё будет совершенно иначе…

Именно поэтому он вслушивается в заполошный шёпот своего имени… Смотрит, как тонкие пальцы комкают плед в сладостной муке… Вдыхает аромат разгорячённого жаждущего мальчишки…

И с первым толчком понимает, что вряд ли оставит Стайлза. Дело далеко не в этой великолепной близости, чувственной отзывчивости, а в том, как парень смотрит…

Как шоколадные, расфокусированные глаза находят Дерека, упираясь, цепляясь за него. С такой огромной нечеловеческой надеждой…

Ведь он действительно ждал его возвращения. Как никто другой…

Срываясь, открывая свою истинную дикую сущность, Дерек доводит их обоих до безумства. Слушая громкие всхлипы и несдержанные стоны, он всё равно, даже на последнем шаге, пытается дарить своему человеку нежность. Передавая её изящному телу томным поцелуем и будто скрепляя их, ещё не оговорённый, но точно долгий, союз.

Они там и засыпают: на полу, под пледом и у ёлки. Дерек отворачивается от фонариков, а Стайлз утыкается ему в грудь, тоже прячась от разноцветных символов Рождества.

И, наверное, впервые после смерти матери, засыпая, он чувствует отголоски Рождественского настроения…

***

========== Утро. ==========

***

Он лежит с закрытыми глазами уже некоторое время и чувствует, что не может дышать. У него на груди большая горячая ладонь, через ногу перекинута чужая нога, а на шее мягкое дыхание…

Это слишком, чтобы быть правдой. И поэтому кажется, что это сон. Самый реалистичный и определённо самый жестокий сон в его жизни…

Кажется ровно до того момента, пока Стайлз не понимает, что хочет в туалет. Тогда он резко распахивает глаза и, несколько секунд пялясь в потолок, всё-таки решает аккуратно вылезти.

Он готов к тому, что его глазам предстанет просто плед. Без людей. Без оборотней.

Но Рождество на то и Рождество, чтобы хоть какое-то желание всё-таки исполнилось…

Поэтому его глазам предстаёт лежащий на боку и укутанный по пояс в плед Дерек. Расслабленный, тихо сопящий Дерек.

Стайлз зависает, тянется к покрывалу, слегка приподнимая его, чтобы заглянуть «под» и убедиться… Кое в чём.

А затем моментально покрывается краской, отдёрнув руку и тихо направляясь в ванную. Он не может убрать с лица глупую счастливую улыбку.

Стайлз решает быстро сполоснуться и забирается в душевую кабинку на несколько минут. Когда выходит, снова натягивая домашние мягкие штаны, у него пропадает дар речи. Взгляд падает на зеркало…

Вся шея в засосах, а на левом плече огромный синяк от укуса. Судя по тому, что грудь и живот тоже разукрашены, а правая лопатка слегка саднит, повеселились они вчера на славу. И значит… Всё-таки не сон.

Дурацкая улыбка растягивается ещё шире, и у Стайлза начинают покалывать кончики пальцев — так хочется увидеть реакцию Дерека.

Ему удаётся аккуратно спуститься на кухню, и, наверное, всё дело в рождественском волшебстве… Ну, потому что Стайлз и аккуратность, это как две самые несовместимые вещи в мире. Только, похоже, не сегодня…

Он не пугается кучи посуды и, что-то тихо напевая, мягко загружает половину в посудомойку. На губах всё ещё улыбка… Ставит молоко на огонь для себя и оборотня, а когда идёт мимо прихожей в гостиную, замечает коробку с большим бантом на верху.

Поднимает, вертит в руках, рассматривая обёрточную чёрно-жёлтую бумагу с Бэтменом, и, наконец, находит этикетку…

«Стайлзу С. от Хмуроволка»

Ноги внезапно становятся ватными. Не может быть всё настолько хорошо. Больше похоже на сказку…

Он на носочках крадётся к ёлке и ставит под неё свой подарок. Открыть хочется до пересохшего горла и трясущихся пальцев, но нет. Ещё рано. Потом, когда Дерек проснётся, они откроют свои подарки вместе…

Проходя мимо, Стайлз не может не наклониться и не поправить плед, укрывая волка получше и подтыкая с краёв. Не может не позаботиться…

Уже на выходе он останавливается, обернувшись, и долго смотрит, чувствуя, как в его сердце открывается тайная кладовая, распрыскивая нежность в вены, артерии и капилляры. И его кровь из красной превращается в цвета разводов в капле бензина на солнце…

Она искрится, пенится и, кажется, скоро выльется через край.

Стайлз чувствует себя счастливым.

Он уходит на кухню, переставляет грязную посуду кучнее, выкидывает объедки. В итоге половина кухонной столешницы более или менее освобождается, и он, наконец, может сделать себе какао.

Джон называет это рождественским помешательством. Каждый год он покупает кучу молока, потому что знает, что за несколько дней до праздника и неделю после Стайлз будет пить только какао. Никакого кофе, чая или алкоголя. Лишь чистый, насыщенный, растворимый и горячий какао…

Его лопатки касается чужой палец, и мальчишка тут же замирает. Медленно отодвигает чашки в глубь столешницы.

— Доброе утро… — голос Дерека — хриплое горячее нечто. Стайлз забывает, как дышать. Снова.

Он чувствует, как его мокро целуют в шею и плечи, как твёрдые ладони ложатся на тазовые косточки, а сзади упирается чужой утренний стояк.

— Доброе… — Стайлз разворачивается и вливается в долгий, мучительный поцелуй. Дерек подсаживает его туда, где минуту назад стояли чашки, и парень усмехается своей сообразительности.

Он обвивает ноги вокруг волка, подталкивая его ещё ближе, а тот заставляет запрокинуть голову и, как по карте сокровищ, двигается по меткам на бледном теле. Проводя по ним носом, облизывая языком, а самые блеклые снова засасывая, делая их ярче.

— Из-за тебя я превращусь в один огромный синяк… — Стайлз хрипло смеётся и проводит языком по губам. Сглатывает, чувствуя, как стояк натягивает домашние штаны, а чужой упирается во внутреннюю часть бедра.

— Зато все будут знать, что этот большой синяк — мой. — Дерек прихватывает губами твердую горошину соска и перекатывает её между зубов, заставляя не очень размеренное мальчишеское дыхание сбиться окончательно.

Стайлз выгибается, пытается сдвинуться, чтобы потереться, и отчаянно скребёт короткими ногтями по поверхности. Тихо стонет на одной ноте, когда его сгребают в кучу, подхватывая под ягодицы, и снова целуют. Мокро, грязно и так восхитительно, что пальцы на ногах подгибаются от удовольствия…

— Дер-рек… Дерр… — он переносит руки на сильные плечи и оставляет свои метки. Теперь его время…

— Тише-тише… — волк несёт его назад к ёлке. Укладывает на ковёр, нависая сверху. — Тшш… Стайлз?

Хитрый мальчишка делает подсечку и, оседлав оборотня, нагло усмехается.

— Де-рек. — как же долго он мечтал об этом. Тёмными скучными подростковыми вечерами мечтал, как хотя бы на краткий миг подчинит себе этого своевольного, свободного, дикого зверя. И вот, момент настал… — Расскажешь, как так вышло, что ты укатил вместе с Брейден, а, Хмуроволк?..

Лёгкое движение бёдрами, и Дерек рычит, толкаясь в ответ. Стайлз широко лижет его шею, нарочно ёрзая, и скребёт по загорелой груди, задевая напряжённые соски.

— Может как-то потом, когда ты перестанешь издеваться надо мной…

— Ох нет, Хмуроволк. Теперь это основная составляющая моей роли в твоей жизни… — он нахально заглядывает в удивлённые глаза, а затем и сам пугается сказанного, заливаясь краской. — Ведь так?..

Дерек медленно тянет парня на себя, перекатываясь и снова нависая, и смотрит в шоколадные омуты разбавленные золотом.

— Всё зависит, от того насколько приставучим ты будешь…