К черту.

Локи отчего-то теряется. Рука уже тянется, чтобы поскрести по левой стороне груди, там, где режет, но он останавливает себя. Смотрит, пытаясь вычеркнуть из своей жизни все, что связано с этим парнем, потому что…чувства не те. Странные, слишком…неожиданные.

И ему это не нужно. Не хочет он этого.

Двигаться они начинают одновременно. Локи нужно выйти из кухни, Тору подойти к плите.

— Подкидыш.

— Колючка.

Коридор их отношений, по которому они шли эти три недели, схлопывается. Исчезает.

«Их» больше не существует. Да и были ли?..

+++

Воскресенье настигает его слишком неожиданно. Тора нет уже второй день.

Он тоскует.

Всю субботу проведя вместе с Фриггой в городском парке, он думал, что ему хватит времени, чтобы медленно отпустить её, чтобы мысленно попрощаться…

Потому что да, блять, ему нужно прощаться. Потому что да, блять, он выпустил ниточки контроля из своих рук и все-таки привязался.

И не только к ней.

Сидя на своей кровати где-то между днем и вечером воскресенья, в окружении кучек своих вещей, он пытается отвлечься, чем только может, лишь бы не начать их собирать.

Он слушает музыку на телефоне, ходит по комнате, вспоминая, что еще ему взять с собой, спускается на кухню, чтобы утащить яблоко или грушу под веселым взглядом Фригги…

Он не собирается признаваться себе, что не хочет уходить. Что зря накричал на Наташу. Что, похоже, нашел хороших друзей. Что и семья тоже хорошая. Что Тор…

Не так уж и плох.

Нет. Ладно. Вот Тор его точно достал. До самых-самых печенок.

И когда часы уже показывают шесть вечера, он усмехается и реально начинает складывать некоторую одежду в рюкзак. Руки дрожат, а глаза отчего-то слезятся.

Он пытается не замечать этого. Ведь здесь ничто не держит. Никто не хочет видеть его здесь.

Он никому не нужен, так…

— Сука, — Локи швыряет подушку в стену и рычит от безысходности. Падает на колени рядом с почти собранным рюкзаком.

Ладно. Окей. Пора признать, что Наташа права.

Возможно, если он признает это, то уйти будет легче…

И, на самом деле, причин много, но есть и решающая. Самая-самая.

Он никогда и нигде не останется. Не оставался. Рано или поздно каждые новые «родители», наконец, понимали, что он мудак.

Он понимал, что не хочет и дальше быть их ручной зверушкой.

От первых он ушел, конечно, не из-за них, но этот случай можно и не учитывать.

Вторые считали его четырехлетним ребенком. Как только он начинал просить что-то для взрослых, типа вторую конфету к чаю или новую книгу, ему отказывали. В чересчур жесткой манере…

Третьи не то, чтобы слишком сильно его контролировали, но… Не то, чтобы ему нравилось, когда распинали на кресте, как бабочку на иголках, за любую, даже самую маленькую провинность…

Четвертые, точнее четвертый, огромный темнокожий мужик заставлял его работать. Делать косячки, сушить травку, начищать оружие… Кроме него там таких «работников» было еще почти десять. Кто помладше, кто постарше. Когда через восемь месяцев он, наконец, достаточно прочистил мозги от наркотических паров, чтобы сбежать, ему пришлось спрыгнуть с моста, чтобы не попасть под пули…

Пятая «родительница» сажала его на цепь, шестые были тайными растаманами, буквально впихивавшими ему любую растительность, которая хоть чуть-чуть «вставляет»…

Ему пришлось провести год в реабилитационном центре, чтобы избавиться от наркотической зависимости. И это было не так просто, как можно подумать.

Седьмые были чудесными, а потом захотели подправить его прическу. От восьмых сбежал уже просто потому, что надоело… Ну и потому, что его однополые «родители» считали это забавным — иногда брать, не предлагать, брать его в свои любовные утехи.

И спустя эти шесть лет, после всех побегов, затем новых семей и опять побегов, он понял, в чем дело. Приёмные родители отчего-то думают, что раз они теперь твои опекуны, то ты их собственность.

А раз ты их собственность, то тобой можно вертеть и крутить как хочется.

Тебя можно шутки ради одеть в девчачью одежду и пустить как официантку на вечеринке своих друзей растаманов. И плевать, что некоторые будут слишком «приставучими».

Тебя можно как собаку посадить на цепь, а потом требовать, чтобы ты катался по полу за косточку ради смеха. И плевать, что ты вообще-то человек, у тебя школа и тебе нужно учиться.

Тебя можно по естественно добровольному согласию, ага, пользовать вместе со своим мужем. И нет, это, конечно, было приятно, все дела, но… Он-то этого не хотел!

Не хотел молиться каждые выходные, потому что «родители» верующие.

Не хотел отсасывать через день, лишь бы не выходить на улицы и не продавать сделанные самокрутки и высушенную травку.

Не хотел шугаться слов «истина» и «крест», потому что это всегда значило, что запястья и щиколотки будут болеть от натерших веревок, а руки затекут, причиняя боль.

Он не хотел… Просто не хотел.

Но в детдом снова его отправить уже не могли. Видите ли, он, блять, слишком плохой пример для деток! Он, сука, агрессивный, не поддающийся воспитанию, неизлечимый наркоман!

Он же… Просто ребенок, окей?.. Он просто… Просто хотел бы, чтобы мама как-нибудь позвонила в дверь его очередного «дома» и забрала его.

Чтобы сказала: — «Привет, у меня скоро соревнования в Швейцарии/Польше/Исландии/где-то на горнолыжных курортах, не хочешь со мной?»

Сказала: — «Я могу научить тебя кататься на лыжах, если ты захочешь, конечно…»

Сказала: — «Мы будем вместе сидеть у камина и рассказывать друг другу страшилки, ладно…»

Сказала: — «Боже, твои волосы! Ты же разрешишь мне заплести тебе косички…»

Сказала: — «Я больше не уйду, Локи. Ты моя жизнь, я не могу потерять тебя.»

Он утер глаза кулаками, застегнул собранный рюкзак и запихнул его под кровать. Взял в руки телефон.

«Привет. Я нашел, что ты просил, завтра могу отдать перед началом занятий. Встретимся на первом этаже, окей? Стар*»

Локи усмехнулся подписи и отправил подтверждение. Завтра он наконец разберется с этим Пьетро, отсидит один урок и уедет.

Или даже нет. Придет к школе раньше, прочтет его дело и тут же уедет.

Всё. Решено.

Выйдя из комнаты и спускаясь вниз, он старался не обращать внимания на то, как на душе стало легче от того, что ему можно будет остаться еще на несколько часов. На целое утро.

+++

Они выезжают в пятницу вечером и едут всю ночь. В автобусе царит веселое предвкушающее возбуждение, все смеются и галдят где-то до полуночи.

Тор сидит у окна. Рядом Огун в наушниках.

Их совсем никто не трогает. Даже Фандрал с Вольштаггом.

Тор смотрит на проплывающий мимо пейзаж. Грустно, но спокойно теребит рукав толстовки.

Рядом с Огуном ему всегда так. Складывается ощущение, что вокруг друга будто непроницаемый пузырь. Когда ты внутри, накатывают странные мысли.

Тор сидит рядом с ним, и шум галдящих одноклассников пробивается с трудом.

Мимо пробегают деревья, кусты и поля. У него в голове на повторе крутятся события последних трех недель.

Восхищенный Локи. Притворщик Локи. Агрессивный Локи. Защищающийся Локи. Дипломатичный Локи. Укушенный Локи.

Отдаляющийся Локи.

Автобус въезжает в густой лесной островок. Над ним пролетает чей-то кроссовок.

Игроки и черлидерши веселятся, галдят, но постепенно устают. Чьи-то выкрики доносятся всё реже и реже.

Тор этого не замечает. Перед ним сменяющиеся картины природы, сбоку расслабленный Огун, впереди долгая дорога, а сзади…

Сзади Локи. Его спина, что сейчас всё быстрее удаляется, потому что он тоже идёт. Только в противоположную сторону.

Когда наступает довольно поздний вечер, он не замечает. Прямо сейчас время для него не делится на часы, минуты. Медленно-медленно футболисты начинают успокаиваться, хихикающие девушки все чаще прикрывают зевающие рты ладошками.

А Локи. Где?.. Он уже ушёл, или сейчас как раз ложится спать?..