Тор медлит, но все же говорит:

— Я хочу знать правду. Она останется только между нами.

— Что ж. Отлично. Ты же понимаешь, что залог этого не подписанного контракта — твой язык?.. — мальчишка, наконец, сдвигается с места и со стуком опускает перед парнем коробку. Как раз выключается чайник. Оставив Тора наедине с рифмованными угрозами и убеждениями, он отходит к столешнице и тянется за чашкой. Поясняет между делом: — Можешь всё смотреть, читать… Теперь это не представляет никакой ценности. Чуть позже я собираюсь сжечь их.

— Это… Стихи?.. — парень берет в руку первый листок, разворачивает его и вчитывается. Рифма оказывается так себе, но смысл все же остается на поверхности. Повернувшись к Локи, он зло сжимает челюсти. — Ты издеваешься надо мной? Это что шутка какая-то?!

Мальчишка тихо натянуто смеется и заливает чайный пакетик кипятком, достает вазочку с печеньем.

— Я начну свой долгий и до ужаса нудный рассказ с самого начала, так что следи за сюжетом. Некоторые моменты буду пропускать, потому что ты их уже знаешь, так что…

Он отпивает и начинает. Старается делать свой тон не слишком насмешливым и нарочито скучающим.

— Вся основа моих трений с Лафеем заключалась в его безумии. За несколько, если точнее девять, месяцев до моего рождения он случайно застал мою мать за прогулкой с неким молодым человеком с ярко-зелеными глазами.

Которые он потом, кстати, ему вырезал, но это не суть важно…

Дело в том, что отец действительно любил маму. Любил буквально до помешательства. И естественно, когда на свет появился я, а он заглянул в мое милое личико… Вся его любовь мигом рассыпалась. Затем вновь собралась, только уже в немного иное чувство.

Он возненавидел меня в первые же секунды моей жизни. Первые три, три с половиной года было еще терпимо, после он начал медленно третировать меня. Матери повезло меньше, ее он не трогал лишь первые пятнадцать месяцев.

Ты должен понимать, что все эти числа довольно относительны, я тогда был еще слишком мелким, хоть и помню все… Хотя помню я тоже все как-то смутно.

Что ж, не суть. Я не буду пускаться в долгие объяснения и россказни о всех тех годах, но… Главными его развлечениями были прятки. Даже в самой игре всегда была некоторая устрашающая нотка, но он превращал ее в пляски со смертью. Если находил, избивал, порол, кричал. Делал что угодно, чтобы запугать меня, чтобы показать мне свою ненависть.

Иногда матери удавалось сбежать вместе со мной. Мы неделями или же, если везло, месяцами прятались в домике на каком-то горнолыжном курорте, пока он не приходил за нами.

Тогда я думал, что это случайность или же наоборот судьба, но сейчас я понимаю, что это были обычные «кошки-мышки». Он позволял ей забирать меня, приводить в порядок мои нервы, а затем приезжал за нами.

И все начиналось заново.

Локи вздыхает и отпивает чуть остывшего чая. В горле давно пересохло, а пальцы так сильно сжимают бок кружки, что уже болезненно затекли.

С каждым словом в нем все сильнее разрастается тревожность. Доходить до конца разговора совсем не хочется…

— Твоя мать… Она… — Тор откашливается, нервно перебирает сложенные исписанные странички.

— Да. Он сделал из нее проститутку и главную шлюху в том районе, где находился наш дом. Иногда, если она не успевала спрятать меня на чердаке, я видел это и… Ну, знаешь, такие воспоминания нельзя назвать счастливыми, так что… — ленивым, хоть и напряжённо-нервным жестом мальчишка сбрасывает пару пылинок с подтянутого к локтю рукава и вздыхает. Тор молчит, и это определенно делает ему честь. Уж что-что, а слушать причитания ему сейчас совершенно не хочется. Локи продолжает: — Когда мне было пять с половиной или где-то рядом, мама пропала. Она говорила, что уедет, а затем вернется, обязательно вернется ко мне, но… Знаешь, сейчас я здесь, и я — сирота. Иногда в жизни случается так, что ты просто не можешь сдержать данные тобой обещания.

Тор кивает. Закусывает щеку изнутри и потирает лицо. Поднимается, чтобы тоже налить себе чего-нибудь. Хочется чего-то крепкого, но так как здравый рассудок в приоритете, парень решает отделаться одним лишь чаем. Ещё лучше кофе.

Локи продолжает:

— После пропажи матери он перестал выпускать меня из дома. Сам тоже перестал выходить. День за днем я прятался по комнатам, пытался раздобыть себе еды, делая вылазки на кухню… Иногда он ловил меня. На самом деле каждый раз. Ловил, что-то спрашивал, а затем избивал.

Ох, знаешь пересказывать все это, только вызывать это скорбное выражение на твоем лице. Ну, вот. Опять. Я действительно могу тебе врезать, ты же знаешь, правда?..

Молчишь… Правильно. Лучше молчи, а то еще ляпнешь какую-нибудь глупость, типа «мне так жаль» или «я соболезную»… — Мальчишка кривится, передергивает плечами и отставляет подостывший чай. Чуть сдвигается в сторону, давая Тору место. — Так вот. Где-то около шести Лафей напился и… — вздрагивает, покрывается мурашками, отводит глаза в пол, — Мм, черт, никак не могу выговорить это слово… Я… Я… — голос становится тише. Он зажмуривается, потирает лицо руками и надорванно смеется. Если вначале ему еще смешно, то пару секунд спустя становится очень не по себе. Ком встает в горле и слова никак не складываются. Черт. Черт!

— Изнасилование, малыш. Не нужно бояться произносить это вслух. Лафей мертв. — Тор делает глоток и косится на него одними глазами. Головы не поворачивает. Он старается держаться, оставаться таким же стойким, каким остаётся Локи уже на протяжении очень и очень долгого времени.

Локи поджимает губы, смаргивает пустоту из взгляда и прочищает горло. Говорит четче:

— Он изнасиловал меня будучи в состоянии жесткого алкогольного опьянения. Так было записано в его личном деле, так было и по факту. Мне повезло лишь в том, что когда я пришел в себя, Лафей еще спал. Я не помню как добрался до полицейского участка, не помню, что было после… Дело прошло через суд, затем его посадили, а меня отправили в детский дом, но… Ровно с момента суда и до момента его смерти, как оказалось, все шло по его плану. Торговля оружием и наркотиками, которые остались на «свободе», всё также приносили хороший доход. У него были подопечные, проверенные годами помощники. Проблем со взяточничеством не было никаких.

Он платил, чтобы меня отправили в первый детдом. Платил, чтобы надо мной издевались, чтобы взяли в Игру. Иногда мне кажется, что даже Фенри… Даже он был подставным.

Он вздыхает и потирает лицо ладонями. Эти воспоминания такие странные из-за того, что наполнены одновременно и счастьем, и скорбью…

Локи держится. Продолжает:

— Однако, сейчас этого уже не узнаешь. Они оба, и отец, и «тот мелкий», мертвы, из напоминаний о тех временах осталась лишь моя крошка Ванда. Думаю, знакомство с ней стоило тех сложностей, что я встретил там. Определенно стоило.

После первого детдома был второй. Может быть и чуточку лучше, но не сильно. Кто не умел хорошо драться или же был не достаточно сильным, либо сосал, либо спустя пару дней валялся под окнами с перебитым хребтом.

Ты, конечно же, думаешь, что я там был где-то рядом с верхушкой, но это не так. У тебя всегда было слишком хорошее мнение обо мне, это определенно не лучшая твоя черта… И тогда… Как вспоминаю, тут же хочется пойти почистить зубы, потому что при всем моем умении махать руками, руки эти были довольно хлипкими, так что…

— И тебя заставляли… — Тор кривится, хмурится и дергает плечом. Локи надсадно смеется.

— Да ладно тебе. До потери сознания от кислородного голодания доходило не так уж и часто, если честно, тем более опыт, как-никак…

— Это отвратительно.

— Ага, я знаю. Реальная жизнь, называется. Моя реальная жизнь. — они встречаются взглядами, поворачиваясь друг к другу. Локи отворачивается первым, потирает закрытые веки. Чуть помедлив продолжает говорить, но в его голосе больше не так много сарказма и веселья как было до этого. — В десять лет отправили в первую приемную семью. Тогда-то и началось все веселье. Во-первых, это стало точкой отсчета с момента первого «послания». Их отец присылал не слишком часто, только если предвидел что-то действительно знаменательное или важное…