Как бы там ни было, Лафей всего лишь человек. Он тоже смертен.

Вход в комнату для допросов как раз напротив большого зеркала длиной во всю стену. Вход как раз напротив стола, напротив сидящего за ним Лафея.

Дверь со скрежетом закрывается. Клетка беззвучно захлопывается.

Локи не вздрагивает. Он готовился к тому, чтобы примерить на себя костюм этой пойманной птицы слишком долго, чтобы теперь вдруг начать по-глупому бояться.

Его отец сидит, развалившись, переплетя руки на груди. Его голова запрокинута, оба глаза закрыты. Кадык выделяется так чётко, что Локи не сдерживается и поводит пальцами в воздухе.

Шаг, два, придавить его столом к стене, а затем, до того, как он поймёт, что происходит, полоснуть ножом по горлу и…

— Ножа нет, малыш, прости. Меня на входе три раза обыскали, — по его губам растекается ухмылка, а затем Лафей опускает голову и смотрит на него в упор.

Локи не вздрагивает и сейчас. И возраст уже не тот, да и опыт имеется… Теперь он и сам может создавать такой же взгляд. Опасный, дикий и буквально пылающий. Не сулящий ничего хорошего.

Промолчав, он проходит к столу, а затем разворачивает стул и седлает его. Чуть подтягивает брюки своей оранжевой робы, чтобы ткань не резала пах.

Лафей разглядывает его, будто впервые видит. Теперь в нём нет той наигранности и театральности, с которыми прошла их первая встреча. Сейчас Лафей — просто Лафей.

Хотя на самом деле, ему не нужно разыгрывать из себя психопата, чтобы все это заметили. Никогда не нужно было.

— Как много твоих друзей собралось там за стеклом, мм? Тор тоже тут? А Фьюри? Я же могу передать своему старому другу…

— Он пропал без вести.

Только-только загоревшийся глаз мужчины тускнеет и уголки губ обиженно опускаются. Он говорит:

— Ты его убил, да? Я надеюсь, он не мучился?

Блеф. Фарс. Каждое его слово создано лишь для того, чтобы вывести Локи на чистую воду, которая после принесёт ему миллион и одну проблему.

Поэтому он не отвечает.

« — Тебе не нужно задавать вопросы. Просто жди, пока он что-нибудь скажет, а затем развивай тему в правильном русле, — Брюс переплетает руки на груди, смотрит, как мальчишка всё еще приглаживает довольно грязные волосы перед зеркалом. — Твой язык либо спасёт тебя, либо сведёт в могилу.

— Ага, я понял… Есть ещё что-нибудь?

— Да. Там будет стекло и…

— Нет, не нужно. Будет только лучше, если я не буду знать, кто будет за стеклом, — он поворачивается, подходит к двери. Время отдыха кончилось ещё десяток минут назад. Скорее всего Колсон лишит его „пряника“. — Главное не мешайте нам. Как только станет слишком опасно, я выйду сам…»

Всё же немного подумав, Локи говорит:

— Откуда мне знать, ты же его убил.

— Ох, грязная игра, малыш!.. Нельзя переводить все стрелки на взрослых, это неправильно, — мужчина качает головой, прищуривается. Говорит: — Хотя знаешь, ладно… Я признаюсь, это я убил Ника Фьюри! Я снял с него весь скальп, а затем вырезал его сердце! Я…

Он поднимается, вскидывает руки, и Локи видит на них браслеты, соединённые среднего размера цепью. Выждав, пока отец закончит свои громкие обличительные речи, мальчишка только хочет что-то сказать, как вдруг обращаются к нему:

— Так ведь всё было, да?..

Локи фыркает, уже приоткрывает рот, чтобы ответить, чтобы опровергнуть, чтобы оправдаться, но сам же себя останавливает. Усмехается уголком губ.

— Тебе лучше знать, ведь ты же его убил, — пожав плечами, он посмеивается.

Лафей поджимает губы, кривит их и садится на место. Успокаивается.

— С чего такая честь, малыш?.. Десять лет бегал от меня, а теперь сам пришёл… Тебе что-то нужно, так? Позволишь узнать, что же это?..

Локи вздыхает вновь. Вопросов в его голове так много, что выбрать из них дозволенные очень и очень сложно. Облачить эти дозволенные из обычных в некомпрометирующие — ещё сложнее.

— Давай же, я думаю, там, за стеклом, все только и ждут, когда же ты начнёшь допрашивать своего ужасного ублюдка-отца… Или, может, ты морально настраиваешься на допрос с пристрастием, мм? — он поигрывает бровями и смеётся.

Ехидно так, настораживающе.

— Дело, мм… Дело ведь всегда было только в глазах, да?

Лафей замирает. Нервно сглатывает, подбираясь.

В комнате установлены две камеры. Тут есть стекло, за которым точно стоит Брюс. Снаружи поджидает Колсон и группа быстрого реагирования.

Ему нечего бояться, но тем не менее, когда отец поднимается, перегибается через стол и жёстко берёт двумя пальцами его подбородок, сердце Локи начинает позорно частить. Он не двигается, почти не дышит. Но и не отшатывается.

Страх не дикий и не выворачивающий наизнанку. Он поверхностный, будто бы привычный.

Лафей смотрит ему в глаза, пронзительно и долго. Говорит:

— Когда ты умрёшь, я заберу их и положу в банку с формалином. Они будут моим вечным неизменным трофеем, — его лицо не выражает ничего, кроме острого желания поскорее свершить произнесённое вслух.

Локи засматривается в его тёмный карий глаз и пытается не глядеть в тот, что прорезан шрамом; ждёт.

Больше Лафей ничего не говорит. Он стоит так, склонившись над столом, смотрит на его зелёную радужку и даже не моргает. Кажется, и не дышит даже.

Стоит ему сказать лишь слово, отец тут же отпустит его и вернётся на место. Локи знает это. Поэтому и говорит:

— Это генная мутация. Она не изменяла тебе ни разу, — глаз напротив становится более сосредоточенным, а взгляд каменеет. Мальчишка говорит: — А теперь отпусти меня. Мне больно.

Пальцы мягко соскальзывают с его подбородка, проходятся по горлу и, наконец, исчезают. Лафей не отстраняется.

Всё смотрит и смотрит. Вдруг судорожно выдыхает, бормочет:

— Могу я?.. Я просто…

— Нет.

Локи вскидывает брови, поджимает губы. Мужчина медленно отстраняется, потягивается и опускается на своё место. Улыбается.

Лампа, что на потолке, негромко потрескивает. Локи подбешивает это ещё с того момента, как он вошёл в комнату, но с каждой секундой будто сильнее и сильнее.

Возможно, дело в Лафее. Да. Очевидно.

Каким бы ненормальным он не был, у него тоже есть слабость. Одна-единственная, о которой Локи точно знает.

Его отец. Любит. Вылизывать. Его. Закрытые. Веки.

Да. Это дико.

Что самое интересное, переосмысливая всё, происходившее в его детстве, Локи понимает, что от этого Лафей даже может кончить. Просто вот так. Да.

Он вздыхает, мельком глядит на зудящую лампу над головой и опускает подбородок на руки, лежащие на спинке стула. Смотрит на отца.

— Дело всегда было только в глазах. Ты знаешь это, поэтому твой вопрос глуп и неуместен. Можно открывать счёт: один-ноль, в мою пользу, — чуть прочистив горло, Лафей вальяжно разваливается на стуле и потирает лицо. Возможно, ему хочется спать, ведь на дворе глубокая ночь, но Локи это не волнует. Он ждёт продолжения. — Все эти бредни про мутации, и всё остальное… Я не идиот, я знаю, что такое есть, что такое возможно, но… Малыш, давай заглянем правде в глаза, ладно? Твоя мать была шалавой. Она была проституткой. Она была продажной шлюхой. Она была…

— Довольно, — главное вовремя его остановить, иначе потеряет мысль.

Локи хватает одного лишь слова.

Как бы там ни было, он всё же тоже имеет определённую власть над Лафеем. Главное пользоваться ею не слишком часто, иначе тот придёт в ярость.

В такие моменты, он — дикий зверь, подцепивший бешенство. Делает что хочет. Никто и ничто ему не указ.

— Ой, ли… Обидчивый ребёнок. Я пытаюсь объяснить тебе, что на мне нет вины. Просто по факту: ты сын какого-то левого мужика, что обрюхатил твою мать. Я, например, сын слабохарактерного деспота и идиота. По-моему, тебе повезло больше, — он раскачивается на стуле, лениво водит головой из стороны в сторону. Говорит: — Ты же понимаешь, что я не успокоюсь, пока не добуду их, правда?.. Я так хочу… Так сильно хочу…

Он выпрямляется, вновь тянется к нему руками, затем всем телом.