Пьетро кивает, опуская взгляд в стол, а Тор, быстро кивнув тоже, спешит к выходу из обеденного зала.

Он оббегает всю школу, а затем случайно видит их на крыльце на входе через одно из окон, пока спускается по лестнице. Замерев, он чуть ли не вжимается в стекло.

Локи стоит, докуривает. А Ванда напротив.

Ее лицо такое бледное, до невозможного почти серое. И губы двигаются суматошно, будто бы бормоча что-то.

Тор видит, что она на грани слез. Секунда и буквально рассыпется.

Мальчишка откидывает окурок и тушит его носком кеда. Говорит что-то коротко и быстро.

Будто стреляет.

Они пару секунд смотрят друг другу в глаза, а затем девушка дает ему сильную жгучую пощечину. Его голова запрокидывается и так и остается. Медленно губы растягиваются в зловещей улыбке.

Тор пугается, что сейчас он что-нибудь сделает ей. Ударит в ответ или… Что-то похуже.

И Локи действительно бьет, но словами. Раз, два… Восемь хлестких словечек, а затем она накидывается на него.

В бессилии кричит, пытается дотянуться, чтобы ударить. Теперь по ее щекам текут слезы, а рот кривится некрасиво/страшно/больно. Перехватив ее запястья, мальчишка придвигается и быстро шепчет что-то на ухо. Затем отталкивает ее, скрывает в здании.

Тор срывается с места тут же. Бежит ко входу, но с Локи не пересекается. Вывалившись наружу, на холод и серость ранней весны, он находит близняшку рядом с дверьми.

Она сидит на крыльце, подтянув ноги к груди. Испачканная юбка слишком сильно оголила бедра, а волосы всклокочены.

Помедлив секунду, парень подходит и поднимает ее. Ничего не соображающую, трясущуюся в рыданиях он заводит ее внутрь, провожает до туалета, а затем помогает привести себя в порядок.

Все это время она не может перестать шептать…

«— Ненавидит… Он, он презирает меня… Ненавидит меня… Он… Он жалеет… Жалеет, что тогда вступился за меня… Жалеет, что я не сдохла…»

+++

После произошедшего между ними на крыльце школы, Ванда заболевает, а он сам еле спасется от кулаков Тора. В тот же вечер парень чуть не выламывает дверь в его комнату, кричит про предательство, про дружбу, про-про-про…

Локи даже не обращает на это внимание. Это жизнь. Это взрослая жизнь.

Если Ванда не привыкла к тому, что ее жизнь — минное поле, то это совсем не его проблема. Если она не привыкла к тому, что каждый человек в ее жизни может оказаться миной, это не его вина.

Он, например, привык. Если бы захотел составить список из всех, кто может его предать, то… Там не было бы лишь его самого.

И это нормально.

Никому не доверять. Не улыбаться. Не болтать слишком много.

Доверие порождает привязанности и слабости.

Улыбка располагает людей к тебе, а затем ты сам попадаешь в эту ловушку.

Болтовня всегда приводит к тому, что проскальзывают факты, которые должны были быть закопаны давно и глубоко.

Ни доверие, ни улыбки, ни трепание языком… Все это не безопасно.

После произошедшего с Вандой, «друзья», наконец, перестают кидать на него эти свои жалостливые взгляды. Они перестают подходить и спрашивать какие-то вещи. Они перестают здороваться.

Даже Пьетро, похоже, набравшись мозгов, не лезет и не выбивает из него «дурь».

Вокруг образуется вакуум. Локи ходит один. Молчит один. Проводит время один.

От Беннера никаких новостей так и не видится. В смысле действительно важных новостей, вроде случайной смерти его отца или чего-то подобного.

Однако, это конечно же было бы роскошью. Смерть Лафея. Беспричинная, в смысле.

Такая роскошь ему не по карману.

Сеансы с Эль продолжаются. Теперь реже, через день. Почти на каждом он просит очередной гипноз, но после третьего она впервые отказывает.

— Каждый раз одно и тоже. Тебе нужно либо смириться и принять это, либо сделать с этим что-то. — она впервые говорит таким тоном, будто злится. Скорее всего Брюс рассказал ей о том, что Локи сделал с Вандой…

Пару раз, давно-давно, он рассказывал о ней Эль. Тогда ему лет одиннадцать было, тогда он достиг почти что кульминации потребности в подруге и печали по ее «пропаже».

Нетерпеливо болтая ногами на действительно слишком высоком кресле, он мог долго говорить о том, какая она замечательная, какая умная, какая заботливая, какая красивая…

— Я слышала, ты разорвал отношения со своей давней подругой?

Где-то в середине недели или около того, она, наконец, спрашивает. Локи замирает, каменеет.

Будто бы покрывается снаружи толстой ледяной коркой. Говорит:

— Могу я выйти покурить?

— Мы должны будем обсудить это, ты же знаешь? То, что объявился твой отец, не означает, что ты можешь позволить себе разбивать сердца людей, которым ты дорог.

Он фыркает. Засмеялся бы в голос, так горько/надсадно, но тогда уже был бы в психушке. Поэтому только фыркает.

Говорит:

— Уж лучше я разобью им сердце, а они мне лицо, чем Лафей разобьет черепа нам всем. Так можно я выйду и покурю?..

День за днем, день за днем… Он изучает карту города, изучает автобусные маршруты, изучает цены.

В их последнюю встречу, Беннер говорит, что они могут заключить сделку. Беннер умалчивает о том, что теперь, наконец, понял, какая сука Лафей, но говорит о том, что Локи действительно мог бы помочь им.

— Ха-ха. И что же мне будет, а?.. В итоге этой сделки, что я смогу получить? — он лениво посасывает чупа-чупс, подхваченный на стойке регистрации в холле отеля, и смотрит на мужчину. Тот молчит, нервно поджимает губы. — Если я помогу вам… Отпустите меня, мм?.. Сможете прикрыть меня, когда я сбегу?.. Сможете отпустить меня туда, в большой мир, одного до наступления восемнадцатилетия?

— Нет, ты не понимаешь… Это не в…

— Ага. Не в вашей компетенции. — он смеется и гулко разгрызает сладкую карамель. Открывает дверь и отворачивается, смотря на свой дом. Говорит напоследок: — Просто не мешайтесь у меня под ногами, ладно?.. Вам нечего мне предложить и нечем шантажировать. Угомонитесь уже, мистер Беннер.

Куратор ничего не отвечает и срывается с места как только за Локи закрывается входная дверь.

Вот так вот. Происходит. Всегда.

Они все хотят помочь, все думают, что знают, что умеют, что-что-что…

« — Со вьюгой нельзя бороться, Локи. И внутрь ее пускать тоже нельзя. Чтобы переждать вьюгу, ты должен спрятаться и затаиться. Ты должен быть терпелив…»

Вот так вот. Говорила. Его мать.

Она была чудесной и умной женщиной. Она ею и осталась глубоко в его сердце.

И суть просто в том, что его отец — вьюга.

Локи ждал и прятался одиннадцать лет. Он был терпелив. Делая ход за ходом, выжидая, пока Лафей тоже что-нибудь предпримет, он перепрыгивал через камни/грабли/опасности, он бежал под пулями/от копов/от новых семей.

Он ждал. Научился делать так, как нужно, а не так как хочется. Научился молчать, когда крик рвется, и смеяться, когда слезы буквально душат.

Сейчас Лафей здесь. В городе.

Локи мог бы пробраться в больницу и убить его, но это слишком просто. Вряд ли ему такое позволят.

И Лафей здесь. Лафей близко.

Можно считать, что теперь буря чуть стихла. Что ветер немного поулегся. Что снег стал падать не такой плотной стеной как раньше.

А значит главное выждать момент и выйти, наконец, на улицу, и расчистить, наконец, дорогу к внешнему миру.

Значит главное выждать момент и сделать свой решающий ход.

+++

Неделя заканчивается довольно скоро. Он все еще топочет с устройством слежения на ноге и возвращается домой ровно по расписанию.

Под конец это уже конкретно подбешивает, но Локи держится.

В пятницу, во время обеденного перерыва к нему подходит Дарси. Он как раз сидит на подоконнике в коридоре первого этажа и пытается, уже который день, по памяти нарисовать тот самый камин, у которого в детстве проводил время с матерью.

Получается из рук вон плохо.

— Красивый эскиз…

Она заглядывает к нему в душу и рассматривает ставшее ужасным и неказистым воспоминания детства. Она хвалит его.