Рассказ – это не возвращение к прошлому, это попытка примириться с собственной историей. Мы по-новому создаем образы, выстраиваем связи между событиями, пытаемся сделать так, чтобы несправедливо нанесенная нам рана затянулась. Сочинение рассказа о себе самом заполняет пустоту, связанную с нашим происхождением и волнующую нас. Брошенный ребенок не знает, кто его настоящие родители, и в его воображении возникает невероятное представление об отце и матери; целая пропасть отделяет его от собственных корней! Если ребенок попадает в стабильную приемную семью, он начинает соотносить себя с родителями и предыдущими поколениями новой семьи. Со временем он распространяет историю своей жизни на период, предшествующий его рождению, и встраивает в общее повествование события этого периода, стремясь доказать свою принадлежность к новой семье и тем самым объяснить свои чувства. Испытывая грусть, он начинает заглядывать в те давние времена, где может крыться объяснение нынешней ситуации, а когда радуется, то ищет другие факты – тоже не менее подлинные, чем все остальные, но придающие прошлому тот правильный смысл, которым объясняется настоящее.

Мадам Мель купила небольшую квартиру рядом с рыбным рынком в Тулоне. И потом очень долго рассказывала, что «была вне себя от счастья», когда слышала, как в четыре часа утра оживают прилавки и в окно врывается запах моря. Но неожиданно погрузившись в состояние уныния и меланхолии, она могла заявить, что очень страдает от шума, производимого торговцами рыбой на рассвете, и мучается от рыбной вони. Таким образом, ее воспоминания приобретали различную окраску в зависимости от настроения.

Собственно, это означает, что любой рассказ правдив, как правдивы старинные описания химер: тело быка, орлиные крылья, львиные лапы. По сути, все это описание – сущая правда, однако самого зверя не существует в природе! Я должен был бы написать так: все это частично верно, но само животное – плод вымысла. Или так: все части сами по себе вполне могут существовать (то есть «я никогда не лгал, рассказывая о своих воспоминаниях, однако в зависимости от настроения выставлял напоказ одни эпизоды и прятал другие, то есть создавал химер по собственному усмотрению»).

Наше представление о самих себе является химерой, волшебным зверем. Он придает смысл нашему существованию, определяет содержание наших ожиданий и наших страхов. Химера превращает нашу жизнь в шедевр, пьесу, театр воспоминаний, эмоций, образов и фраз, из которых мы в итоге и состоим.

У людей без истории душа пребывает в состоянии смятения. Не имея воспоминаний и не понимая, в чем состоит смысл их существования, они оказываются подчинены настоящему, как наркоман, испытывающий счастье лишь в момент принятия наркотика. Не имея памяти, мы становимся никем, а боясь прошлого, позволяем нашей собственной тени заманить нас в ловушку.

Единственный способ сохранить относительную независимость – создать химеру, театрализованную самопрезентацию, наполнив ее обладающими гипнотической силой неожиданностями, сделать это с любовью к причудливым поворотам сюжета, способным невероятным образом разнообразить историю нашей жизни. Именно поэтому такая история граничит с травматизмом, разрывом шаблона. Не имей мы ссадин, полученных когда-то прежде, мы бы полагали, что вся жизнь – рутина, писали «биографии, состоящие из белых страниц»,[8] и реальность, лишенная риторики, заставила бы нашу психику пребывать в состоянии летаргии.

К счастью, наши собственные химеры превращают жизнь в приключенческие романы. Мы играем в наше прошлое и в конце концов составляем из него правдоподобный рассказ. И, как любое живое существо, химеры могут эволюционировать, принимать в зависимости от ситуации различные формы, подстраиваться под тех, кого мы встречаем на своем пути, и под те культурные контексты, в которых мы пребываем.

Историческая правда имеет не ту же природу, что правда художественная, очаровывающая или угнетающая нас. Неожиданная находка в каком-нибудь архиве, случайное свидетельство порождают историческую химеру, живущую до тех пор, пока другой документ или другое свидетельство не изменит ее облик. Любой такой зверь кажется незыблемым, поскольку его внешний вид основывается на подлинных свидетельствах. Но любая новая информация меняет его привычный облик.

Химера рассказывания более динамична: радостна она или печальна, неважно – она неизменно спешит навстречу другим, стремясь поведать им свою историю. Однако манера других реагировать на этот рассказ меняет стиль повествования. Так окружение начинает понемногу невольно участвовать в создании автобиографического рассказа! И однажды случается событие, которое мы используем, чтобы отпустить поводья нашей химеры-репрезентации и принять на себя режиссуру спектаклем нашего существования. В этот момент мы оказываемся способны менять свои чувства под влиянием новой самопрезентации.

Пьеро и Эмили – со своими достижениями, радостями и различного рода страданиями – смогли выработать в себе психологическую устойчивость, и с этой минуты восприятие их окружающими людьми изменилось. В то время как Мугабо и Акайесу все еще не могут стать психологически устойчивыми, поскольку этому препятствует общество, которое их окружает, или семейная ситуация, о которой невозможно рассказать. Их химеры не способны нестись вскачь, окружающие попросту не позволяют им разогнаться и взлететь. Но однажды жизнь все же вернется к Мугабо и Акайесу, и изменившееся общество даст им возможность рассказать о пережитых трагедиях.

Мы не хозяева обстоятельств, благодаря которым окружающие нас предметы и события обретают тот или иной смысл. Однако нам остается небольшая доля свободы внутри общества, и люди, пережившие травму, в итоге способны обрести психологическую устойчивость и начать новый виток развития.

Каждый архив, каждая встреча, каждое событие, приглашающее нас создать необычную повествовательную химеру, знаменуют собой сенсорный период нашего существования, момент исхода, довольно хаотичную встряску, которая заставит нас попытаться начать новое, пусть и болезненное, существование и научиться жить счастливо!

Некоторые процессы обретения психологической устойчивости мы сможем объяснить, изучая последствия стихийных бедствий. Вы увидите, что в разных обществах результаты окажутся разными.

В отношениях между людьми все более частыми и все более разрушительными становятся всевозможные проблемы. Они позволят нам изучать ментальный мир тех, кто является причиной их возникновения. Термин «терроризм» зависит от точки зрения говорящего. Из этого следует, что хорошо воспитанные люди могут совершать различные извращенные действия, не будучи извращенцами.

Пережившие травму не могут полностью умереть. Они представляют собой пугала, иллюзии, подобия человеческих существ, которые не станут настоящими людьми, если окружение не позволит им рассказывать. Возвращение к ментальной жизни после агонии включает в себя момент деперсонализации, граничащей с моральным мазохизмом.

Необходимое и обеспечивающее защиту каждому человеческому существу повиновение в зависимости от контекста может эволюционировать в нездоровое стремление захватить власть или привести к эротизации рабского служения.

Сумевшие спрятаться и спастись от геноцида, а также приемные дети, оказавшиеся в новых семьях, помогут нам понять, как происходит этот процесс возвращения к жизни.

Ну вот, книга почти завершена. Вам осталось всего ничего: прочесть еще двести семьдесят страниц.

Наша психика не смогла бы нормальным образом развиваться в атмосфере хаоса, искривление реальности помешало бы установить в обществе порядок. И наоборот, мы бы не смогли представить окружающим себя так, как нам того хочется, окажись мы в ситуации рутинной, скучной реальности – информация, по сути, всегда остающаяся одной и той же, но приобретающей различные оттенки в зависимости от контекста, перестала бы «работать на нас».