Когда учитель вышел, Пейл и Руслан посмотрели друг на друга.
– О чем вы сейчас поговорили? – спросил Руслан. В голосе скрипели тревога и подозрение.
– Видимо, каждый о своем, – ответил Пейл.
Новые гости пришли, когда солнце начало садиться. Пейл и Руслан услышали гул множества голосов. Толпа людей, даже если ведет себя чинно, все равно похожа на растревоженный осиный рой: дрожащие нервы из одного выдавят кашель, из другого смешок, из третьего – неясное бормотание. Пейл не раз сталкивался с толпой и мыслил ее единой злой волей. Всегда оказывалось, что сумма слагаемых меньше всего, из чего она складывалась: в толпе меньше жалости, меньше здравого смысла и меньше любви к ближнему, чем у отдельно взятого участника людского сборища. Чужак примерно представлял, что произойдет дальше. Обычно подобные представления состоят из трех действий. Первое действие Пейл называл про себя «расстановкой сил»: толпа захватывает территорию, распространяется по ней, окружает объект травли будто река, прорвавшая дамбу. Второе действие, «знакомство»: толпа превращается в огромный нос, который обнюхивает жертву и пытается определить, исходит ли от нее запах страха. Важным моментом в этом действии является «посольство» – несколько обвинителей, самых голосистых кликуш из толпы. Обычно это дородные дамы или женоподобные мужчины с пронзительными голосами. И в зависимости от того, как жертва проявит себя во втором действии, толпа переходила (или чудом не переходила) к самому сладкому, к третьему действию – к «Расправе».
Пейл оказался прав: все разыгралось, как по написанному – как и в множестве других мест, где его больше нет.
Первыми в участок ввалились безликие мужички – такие всегда откуда-то берутся, если запахнет расправой. Невзрачные, одинаковые лица, все сплошь в головных уборах – кто в мятых кепках, похожих на раздавленную булочку, кто в шляпах, хотя на улице жарко, светит солнце и приятно подставить лицо под теплые солнечные лучи. Эти люди, казалось, боялись солнца и старались спрятать лица в тени – то ли от того, что на душе всегда было темно, то ли для того, чтобы стереть индивидуальность.
За мужичками проковыляли старухи, завернутые в какие-то серые тряпки – все сплошь с гримасами отвращения на лице. Наверное, они думали, что опущенные до иссохших грудей уголки губ сообщат им важный вид.
После старух в участок друг за другом вошли Анастасия, жена старосты, их сын Антон и сам староста. Увидев последнего, Пейл понял, что без третьего действия сегодня не обойдется. Старый, потертый чемодан в здоровой руке старосты выглядел подозрительно.
Эти трое представляли собой будто бы три стороны человеческой натуры. Анастасия надела на себя маску Страсти. Женщина, обычно тщательно следившая за своим внешним видом, пребывала в полном беспорядке: юбка и блузка на ней измялись и перепачкались, колготки порвались, зато лицо пылало огнем. С таким лицом религиозные фанатики идут умирать или убивать за веру, только очевидно было, что Анастасия умирать не собирается.
Ее сын казался воплощенной Трусостью. Он дрожал всем телом и ни на чем не мог остановить взгляд. Его глаза обстреливали помещение и били по углу, в котором разместился Пейл, но все время мазали: мальчик боялся встретиться взглядом с мнимым убийцей, несмотря на притяжение зла, которое сегодня символизировал Пейл.
Староста играл роль Боли. По его перекошенному лицу, по тяжелой походке, по какому-то неприятному излому всего тела читалось, что этот человек в одночасье поломался. Самым страшным в его облике были глаза – пустые, рыбьи, ничего не выражающие. Пейл невольно содрогнулся, встретившись взглядом с Григорием. Это были уже не человеческие глаза, а глаза куклы. Если этот начнет что-то делать, то не остановится и дойдет до конца – как пуля, вылетевшая из дула пистолета.
Толпа закончила первое действие, заполнив все пространство участка, и Пейл нахмурился. Сейчас начнется второй акт, от которого зависит его жизнь.
Первой ожидаемо заголосила Анастасия, но направила свой гнев, к удивлению, в другое русло: сцепилась с Русланом.
– Ты чего моего мужа бросил? Зачем спрятал его убийцу? Ты его покрываешь, да? Ты с ним заодно, что ли?
Анастасия уперла руки в бока в классической позе силы и превосходства. Под таким напором Руслан съежился и вжался в свой стол, пытаясь претвориться бессловесным деревом.
– Я с тобой говорю, а? – не унималась Анастасия. Женщина нависла над городовым и замахнулась для удара.
Пока «посольство» не продемонстрировало силу, нужно взять ситуацию в свои руки. Пейл встал в своей коморке, выпрямился во весь свой рост, схватился за прутья и гаркнул:
– Хватит!
Анастасия дернулась, резко обернулась, взгляд ее остановился на Пейле, глаза сузились.
– Ты сюда не из-за него пришла, а из-за меня. Вот и говори со мной.
Анастасия подошла к клетке. Несколько секунд презрительно сверлила Пейла глазами, а потом смачно плюнула в него. Промахнулась: слюна вспенилась на железном пруте.
– Убийца! – заклеймила Анастасия Пейла. По толпе прошел возбужденный шепот.
Пейл раздумывал, как поступить. Если он сейчас добродушно улыбнется, заговорит, выскажет сочувствие, коллективный нос различит нотки страха. И тогда толпа радостно разверзнет свою исполинскую пасть и сожрет его. Он может промолчать и попытаться изобразить из себя святого: хлопать глазами и сносить все оскорбления. Только толпа поймет это как ту же трусость.
Пейл усмехнулся и сказал:
– Как же вы все меня достали! – сказал Пейл, вкладывая в слова всю свою ненависть, весь накопившийся яд. – Ты – жирная корова, а твой муж – тупой осел. Он и с членом обращается так же, как с пистолетом. Оно и видно: вон вы каких дегенератов нарожали. Дочь – шлюха, сынок – трус. Вон как дрожит, как лист на ветру.
Никто не ожидал таких слов. Слова Пейла подействовали на людей, как яростный холодный ветер, что прижимает траву к земле и студит ее. Некоторые старухи и мужички, окружавшие посольство, даже немного попятились.
– Тупицы! Какие же вы тупицы! Вы думаете, что если я не такой, как вы, если у меня другой цвет кожи, другой цвет волос, у меня мозги устроены как-то иначе, не так, как у вас? Может, и дерьмо у меня белое? Ха! На самом деле вы правы! Видимо, я действительно не такой, как вы – гораздо умнее вас. Потому что я-то понимаю, каким дураком должен быть чужак, который совершит преступление в городе, где в принципе не совершают преступлений! Интересно, на кого подумают первым?
Люди потрясенно молчали. Несколько человек беспомощно переглянулись. Даже воинственная Анастасия как-то сжалась и подрастеряла пыл.
Но тут из задних рядов какой-то мужичонка прошипел:
– Убийца сказал бы то же самое!
Довод был принят одобрительно, и толпа выдохнула.
– А то, что я провел ночь с женщиной, которая может это подтвердить, вам ни о чем не говорит? Вы слышали такое слово «алиби»? Выметайтесь отсюда! Только зайдите по дороге в библиотеку, уточните значение этого слова.
Одна бабуля раскашлялась – вот и весь ответ, который получил Пейл. Но атмосфера в помещении значительно разрядилась. Люди переглядывались и жали плечами. Никто не знал, что сказать дальше. Поглядывали на старосту, но тот помалкивал. Руслан, почувствовав общее замешательство, спохватился и замахал руками:
– Да-да, нечего тут толпиться. У вас что, дел нет? Расходимся! Мы с Григорием сами здесь разберемся. А ты, Григорий, чего пришел? Тебе надо руку лечить! Как рука?
Люди нехотя послушались и вяло потянулись к выходу. Кто-то хотел остаться, но общий порыв увлек всех – точно так же, как заставил всех сюда прийти. Злой мужичонка не унимался и шипел, что Пейл все подстроил, но его уже никто не слушал. Кто-то угукал, но не задерживался. Пейлу удалось пристыдить людей, а стыд отрезвляет. Они пришли судить, а осудили их.
Староста и его семья все не уходили. Руслан вопросительно посмотрел на них. Григорий сделал неопределенный жест перевязанной рукой – чемодан он по-прежнему держал здоровой рукой – и сказал жене:
