Произошло неожиданное: пистолет взорвался в руках старосты. Рука и зажатый в ней некогда смертоносный кусок железа с громким хлопком исчезли в яркой вспышке – будто родилось и умерло маленькое солнце. Черно-красными кометами полетели в стороны куски железа и обугленная плоть. Люди отпрянули, и никто не пострадал. Староста закричал от боли и, баюкая изувеченную беспалую кисть, упал на колени. Руслан склонился над ним:

– Доктора, вашу мать! Где этот гребаный Анатоль, когда он так нужен?

– Что здесь творится? – за спиной Пейла возник высокий женский силуэт. Внимание напуганной толпы переключилось на новое лицо.

Пейл встретился взглядом с Верой и смущенно улыбнулся.

Сердце Веры, до этого скакавшее сумасшедшим галопом, споткнулось и разбилось вдребезги.

Снежана, помощница доктора Анатоля, выпорхнула из-за спины Пейла. На ней был только легкий халатик, едва прикрывающий ее длинные ноги. Все мужчины впились в нее взглядами, а на лицах их жен дружно образовалась гримаса возмущенного осуждения. Только Вера повернулась к собранию спиной и побрела прочь. Ее мать сделала шаг вслед за дочерью, но осталась, решила досмотреть представление до конца.

Снежана деловито растолкала собравшихся, настойчивым жестом отстранила Руслана и склонилась над пострадавшим. Григорий уже перестал материться и только бессмысленно вращал глазами и стонал. Снежана ловким движением оторвала полоску ткани от края халата.

– Снежана, ты чего это?.. – прошипел Руслан, но та только резко отмахнулась от старика.

– Пусть кто-нибудь подвезет телегу. Ну, кому не жалко? – сказала она властным голосом. Кто-то из мужиков откликнулся.

– Вот, давай, тащи ее сюда, – сказал Руслан. – Все остальные – расходимся, нечего больше здесь смотреть! Давайте, идите! – замахал он руками на толпу.

– А мне можно идти? – спросил Пейл насмешливо.

– Я с тобой еще не закончил, – прошипел Руслан. – Ты пойдешь со мной на допрос.

– Ну можно мне хотя бы одеться? – спросил Пейл, вызывающе улыбаясь.

– Стой! Кому говорят! – но Пейл уже скрылся в доме. – Вот черт!

Через некоторое время Пейл появился в привычной одежде – широких белых штанах и белой рубахе. Он подошел к Снежане, хлопочущей над покалеченным старостой. Снежана держала Григория за руку и успокаивала, как ребенка. Тут как раз добрый человек подогнал свою телегу. Конь беспокоился, фырчал, топал и водил глазом.

– Дай помогу, – сказал Пейл Руслану, который помогал старосте встать на ноги.

Тот чертыхнулся, но мешать не стал. Григорий пронзительно посмотрел на Пейла, но потом боль взяла свое и глаза старика опустели. Старосту уложили в телегу, Пейл, Руслан и Снежана уселись рядом с раненым. Мужик щелкнул кнутом, поехали к доктору.

Люди начали нехотя разбредаться: кто по домам, кто по своим делам. Но разговоров хватит теперь на несколько недель. Давно в Приюте не происходило такого. Если когда-нибудь вообще происходило. Дочку старосты никто не любил, потому что многие семьи пострадали от нее. От Пейла всем была только польза, но его все равно не любили. Спроси у кого-нибудь почему – замялся бы, отвел глаза и пробормотал: «Ну, он просто… ну он какой-то… Улыбка у него недобрая. Не доверяю я ему».

Когда остаешься наедине с другими людьми и не имеешь возможности уйти – чаще всего, потому что вы вместе чего-то или кого-то ждете – испытываешь чувство неловкости, и чем дальше, тем хуже. Надо о чем-то заговорить, потому что тишина становится нестерпимой, но говорить не хочется, потому что боишься сморозить глупость. И, раздираемый противоречиями, необходимостью и желанием, кто-то (потому что мучаются оба) наконец произносит: «Ну и погодка сегодня!» или «Ну сколько можно ждать? Это же ужас!» – или просто компромиссно (читай: трусливо) вздыхает и косится на другого, но это ни к чему не приводит и только оттягивает тот момент, когда нужно будет заговорить. Банальность произнесена, и второй участник получает превосходство: мяч на его стороне, его ход, карты у него в руках – выбирай любую метафору, которая тебе нравится, – но, сконфуженный, тот произносит нечто односложное; диалог не получился и все возвращается к тому, с чего началось. Из этого можно сделать простой вывод: общество, необходимость общения, язык – навязанная, противоестественная, чуждая человеку вещь, если каждый раз приходится преодолевать себя. Люди – хищники, и хищники всеядные. Это значит, что тот, другой, – это жертва. И эта неловкость перед ничего не значащей беседой – чувство вины, потому что общение с жертвой делает несостоявшееся убийство слишком личным.

Доктор Анатоль уже осмотрел тело и теперь сидел в своем инвалидном кресле на берегу реки и ждал, когда придет староста. Увечье не помешало доктору вынести вердикт. Большую часть жизни он прожил калекой и привык обходиться тем, что осталось – и очень ловко. Конечно, если бы не помощь Снежаны, дела делались бы медленнее, но делались бы все равно – доктор был не из тех, кто пасует перед трудностями. Но то, что он увидел на берегу реки, куда Данила привез его, в каком-то смысле его разочаровало. Он ожидал, что столкнется с чем-то завораживающе ужасным: рваные раны, причудливые порезы, оторванные конечности, но все, что он увидел – тело мертвой девушки. Красивой мертвой девушки, надо признать. Девушку задушили, на что указывали характерные отметины на шее. В удивительные волосы цвета красного золота набился речной песок, рядом с затылком на песке было несколько неглубоких вмятин – девушка пыталась сопротивляться и билась головой о землю. На ней не было одежды. Одежда лежала недалеко: небрежно сброшенная, но не порванная. Девушка разделась сама, потом у нее был секс с убийцей, и в процессе он ее удушил.

Лилия в Приюте играла роль местного суккуба. Красивая и доступная – о ней мечтали все. И все, кто проявлял должное рвение и настойчивость, получали свое. Женщины ее терпеть не могли, но это только разжигало ее затянувшийся подростковый бунт, а мужчины – преследовали, как кобели, учуявшие текущую сучку. Интересно, кому она так вскружила голову, что он не смог ее больше ни с кем делить? Данила сказал Анатолю, что староста пошел разбираться к Пейлу. Доктор отмахнулся от этой мысли: Пейл, конечно, человек странный, но вокруг него – такие женщины, в сравнении с которыми бедная маленькая шлюшка выглядит очень бледно. «Бледно, ха!» – порадовался доктор случайному каламбуру.

Лилия несколько раз снилась Анатолю, но мечты так и остались мечтами – она даже не посмотрела бы на него, пятидесятилетнего калеку. Дело не в возрасте – из-за своего изъяна ему просто нечего было ей предложить.

Время шло, а староста и городовой все не появлялись. Анатоль и Данила ждали-ждали, но никто не приходил. Обоим было неловко. Данила все время пялился на тело девушки – там, конечно, было на что посмотреть. Сначала Анатоль думал, что рыбак бравирует своим цинизмом, но скоро разглядел в лице Данилы нечто вроде сожаления. Видимо, Лилия не обошла вниманием и этого беднягу.

Значит, Пейл Арсин… Доктор откинулся в кресле и потянулся. Пейла линчуют, потому что он лучше всех нас. Он умнее, выше, сильнее, нравится женщинам – это уже слишком большой список для того, чтобы терпеть его дальше. А ведь убить Лилию мог кто угодно. Взять хотя бы ее пронырливого братца или этого дурака Данилу. Или этого бесноватого с собаками. Анатоль подумал о будущем Арсина и невольно порадовался: куда бы ни вывернула эта история, он останется вне подозрений, потому что не способен на сексуальное насилие.

Анатоль и Данила молчали уже довольно долго. Первым не выдержал Данила – оно и понятно, в таких играх всегда проигрывает тот, кто глупее.

– Я знал, что сегодня случится что-то плохое, – сказал рыбак.

Анатоль промолчал.

– У меня было предчувствие, – выждав, продолжил Данила.

Анатоль вопросительно промычал. Получилось «Мэ?» – как у коровы.