Однако и сквозь шелест ветра отчётливо слышу на другом конце лавки какое-то копошение и короткий вздох.

— Перчаток у меня с собой нет, а вот шарф я тебе дам.

Чёртовы воспоминания умудряются преследовать меня даже теперь, когда я решил навсегда замёрзнуть.

Что-то заставляет меня всё же приоткрыть веки, чтобы действительно увидеть у себя под носом тёмно-синий шарф с длинными кистями на концах. Беру шарф, не спеша обматываю вокруг шеи. Становится теплее и уютнее. И больнее. Шарф пахнет дикой вишней и табаком. Глаза начинает печь, но это от ветра, только от ветра…

Долгие секунды прибрежной тишины. Щёлкает зажигалка, нос ловит знакомый запах табачного дыма. Это так странно… Запах вроде бы всё тот же, только теперь чужой.

— Рицка очень скучает по тебе.

Знаю. У меня память телефона уже на исходе.

Голову я не поворачиваю, но краем глаза всё-таки замечаю, как рука то и дело подносит к губам сигарету.

— Сэймей, прости, что я ушёл, ничего не сказав. Просто волновался за Рицку и… не знал, что сказать. Я…

— Не надо, — тихо обрываю я. — Не надо этих выдуманных оправданий.

— Ты прав, они ни к чему.

Снова молчание. Если смотреть только на воду, вдыхая слабый запах дыма, и игнорировать распухающий свинцовый шар, можно на короткий момент представить, что ничего не случилось, что всё по-старому. Я не хочу поворачивать голову, чтобы увидеть в его глазах то, что убьёт эту умиротворяющую иллюзию.

Пока мы молчим, Соби успевает докурить, бросить окурок под ноги и затушить носком ботинка.

— Рицка хочет, чтобы ты вернулся, — наконец говорит он тихо.

Его мягкий голос растворяется в дуновении ветра, обнимающего плечи тонкого пальто.

— Зачем? Он ждёт, что я приползу на коленях, раскаиваясь во всех совершённых преступлениях?

— Вряд ли.

— Или он ждёт, что я приду как ни в чём не бывало, ни в чём не раскаюсь, и мы будем жить дальше, делая вид, что ничего не было?

— Нет, Сэймей. Думаю, он хочет… — Соби вздыхает, — чтобы ты просто был рядом.

Даже теперь я могу различить, когда его голос меняется. Совсем чуть-чуть, едва уловимо и, скорее всего, я ошибся. Но что-то всё же заставляет меня медленно повернуть голову.

От его внимательного взгляда в груди колет сильнее, а свинцовый шар уверенно поднимается к горлу. Спешу опять уставиться на воду. Её зеленоватая муть куда спокойней пронзительной синевы.

— Ты был у Ритсу-сенсея, — говорит он, помолчав, — значит, уже знаешь?

— Да.

— Мне жаль, Сэймей.

А тут меня даже на усмешку хватает.

— И ты туда же. Ведёте себя все так, словно я один лишился Системы.

— Сэймей, все потеряли Силу, и по Системе скучаешь не ты один.

Спица раскалывается, дробится, я чувствую каждый её заточенный кончик. А то, что он сразу же отворачивается, подсказывает мне больше, чем сами его слова.

Осторожно касаюсь глазами его профиля, полускрытого волосами.

— Так ты… скучаешь, Соби?

— Нам всем будет не хватать Системы, — отвечает он слишком ровно.

— Но тебе особенно сильно, — оказывается, когда он не смотрит на меня в упор, я сам могу смотреть на него без удушливых пальцев на горле. — Ведь всё равно ты из тех, кто в первую очередь Боец, а потом уже всё остальное. Что теперь ты собираешься отвечать на вопрос: «Кто ты?»

Соби вытряхивает из пачки новую сигарету, задумчиво раскуривает и, положив ногу на ногу, устраивает запястье на колене.

— Конечно, отсутствие Системного статуса лишает однозначной самоидентификации…

— Ты цитируешь школьный учебник по поведенческой психологии.

— Знаю. Но зато теперь можно… выбрать самому, кем быть, — он крепко затягивается, жмурясь.

Опять молчим какое-то время. Ветер понемногу стихает, щёки больше не колет от острых порывов.

— А ты бы… выбрал снова быть Бойцом?

— Сэймей, Сила ушла навсегда и больше не вернётся.

Мне приходится выдержать его взгляд с ноткой упрёка. Но отворачиваюсь я первым.

— Чёрт, почему вопросы в сослагательном наклонении вечно ставят тебя в такой тупик?

И хоть этот был риторическим, он всерьёз размышляет, плавно поднося сигарету к губам. Потом отвечает очень тихо:

— Наверное, потому, что я не привык фантазировать и мечтать. Поэтому мне трудно представить, как всё может быть иначе.

— Но всё же если…

— Спроси меня, Сэймей, — он вдруг отбрасывает сигарету и смотрит на меня в упор.

И без того замёрзшие ладони коченеют, а сердце снова колотится барабанной дробью.

— Просто спроси.

Голос серьёзный, но немного усталый. Лицо прочесть не могу, ни единой эмоции, сколько ни вглядываюсь, стараясь не обращать внимания на пульсирующий свинец. Слишком крепкая на этот раз маска. А мне больше нечем её пробить или хотя бы сковырнуть самую малость.

Неужели ты думаешь, что наконец я осмелюсь задать вопрос, которому столько времени не позволял сорваться с губ? Полагаешь, что теперь мне уже нечего терять? Или… дело в чём-то ещё?

Но я не хочу знать точный ответ, нет. Теперь мне слишком хорошо известно, что, когда надежда пропадает окончательно, её место занимает не пустота, а только боль. А пока я не знаю ответа, они продолжают соседствовать друг с другом, как старые, но неразговорчивые приятели, подпитывая меня сомнениями. Порой от этих сомнений хочется повеситься, но иногда понимаешь, что только благодаря ним ты ещё способен дышать.

Устав всматриваться в мою обледенелую маску, Соби наконец вздыхает и отворачивается, чтобы достать следующую сигарету. А я чувствую себя очень странно: будто, когда ушла Сила, кто-то выдал мне карт-бланш на то, чтобы вволю побыть трусом и слабаком. Словно раньше нельзя было, а теперь почему-то стало можно.

Но всё-таки почему?.. Почему тебе так нужно, чтобы я спросил об этом? Ты ведь и сам знаешь, что нам нельзя говорить вслух.

Скосив глаза, украдкой наблюдаю, как он несколько раз чиркает зажигалкой, прежде чем наконец появляется огонёк. И эта уже подходит к концу, так?

Дыхание учащается, а сердце снова грохочет о рёбра, как будто собираюсь выйти на сцену к большой аудитории. Ноги наливаются металлом, хорошо, что сижу.

— Это моя зажигалка, — говорю я хрипло. — И я её тебе не дарил, только одолжил. Ты… вернёшь её… мне?

Глаза увлажняются, хотя ветер давно уже угомонился. Стук сердца отдаётся в ушах.

Смотрю на его руку, которая в любой момент может просто протянуть мне зажигалку. Даже не поднимая глаз, чувствую его пронзительный взгляд на мне. И те секунды, что он молчит, растекаются по внутренностям сладко-болезненной патокой.

— Прости, — большой палец скользит по крылу феникса и… вздрагивает. Мой последний вздох теряется в лёгких. — Я так и не заправил свою. Конечно, я её верну. В следующий… раз.

Медленно, тяжело, неверяще поднимаю голову. Чистая, ясная синева, окаймлённая морщинками по углам, уютно обнимает меня за плечи, скользит к шее, путаясь в кистях шарфа, пахнущего табаком и дикой вишней, ласково гладит по щеке… У меня перебивает дыхание.

Я, кажется, помню, Соби. Я помню синие лепестки…

Он отворачивается, чтобы затянуться, а я ощущаю, как в моём свинцовом шаре появляется крохотная, почти незаметная, но глубокая трещинка.

— Только… не забудь вернуть, — говорю я, снова глядя на реку. — Это был подарок.

— Я… помню, Сэймей, — тихо отвечает он.

Потом гасит окурок, встаёт, засунув руки в карманы.

— Вообще-то, это Рицка просил тебя найти. Он бы хотел, чтобы ты пришёл хотя бы как-нибудь на ужин. Так что ему передать?

Синева маняще плещется, целуя раны, оставленные свинцовыми шипами. Мне это только кажется? Таким будет мой новый выдуманный мир? Я не хочу снова сидеть над осколками, когда рухнет и он.

— Передай ему… что я подумаю.

— Хорошо, Сэймей.

Соби осторожно улыбается и, развернувшись, поднимается на пригорок. А ко мне приближается бредущая по кромке берега фигура.

— Надо же! Нашёл тебя со второй попытки. Можно заносить в список достижений.