Во время боя я почти не заметил, как разболелась голова, но, когда мы вышли из Системы, моё самочувствие резко ухудшилось, а совсем скоро приблизилось к отметке «критично». Однако просто складывать лапки я был не намерен, поэтому мы отравились на поиски следующих противников. Тут-то и началось самое интересное.
Все, кто попадался нам на пути, старались держаться от нас подальше. То есть в буквальном смысле: при нашем приближении большинство пар уходили с дорожки или огибали нас по широкой дуге, словно мы радиацию излучаем. Фраза «боятся — значит, уважают» не слишком подходила для данного момента, ведь нам нужно было найти себе как можно больше противников, чтобы обойти по очкам Sleepless. Гинка успела нажать на кнопку, поэтому пятьдесят очков уже было у них в кармане. Чтобы хотя бы сравнять счёт, нам требовалось сразиться ещё с тремя парами.
Третьих соперников мы нашли себе далеко не сразу. Две пары, которых я вызвал на бой, просто отказались — и это сущий срам. Против нас вышла лишь третья, и мы справились с ней за считанные минуты. Пока мы бились, вокруг нас образовался живой круг любопытствующих парочек, которые очевидно за очками не гнались. Но когда Соби свернул Систему, выяснилось, что и волонтёры уже отыскались, и даже выстроились в очередь, чтобы сразиться с нами. Видимо, страх, деформируемый адреналином, быстро превратился в обиду «за своих» и желание с нами поквитаться.
Когда мы вышли против четвёртой пары, меня с трудом держали ноги. Слабость была такой, что я асфальта не чувствовал — как будто подошвы проваливались в вязкий ил. Соби, от которого я с момента первой битвы не слышал ничего, кроме слов заклинаний, предложил поделиться Силой. Ну да, Силой… Перед ещё неизвестно сколькими дуэлями, растёкшимися по бесконечной ночи. Я сказал, что он идиот, и послал его, не стесняясь противников. Соби смолчал, но ограничители от двух пропущенных атак принял на себя. За что получил мою молчаливую благодарность — если бы мне ещё оковы достались, я бы точно рухнул прямо там, где стоял.
Выходя против пятой пары, я не соображал уже практически ничего. Пульсирующая боль стала нестерпимой — хоть голову себе отрубай — и сместилась к вискам. Всё, о чём я мог думать, так это о том, что слишком много Силы угробил на Гинку. Можно было потратить несколько лишних минут и дожать её понежнее, но я выключил её за секунды — отсюда и результат. Конечно, чем больше Силы я тратил в поединках, тем сильнее становилась боль. Соби, нужно отдать ему должное, делал всё, чтобы к ней не добавлялась ещё и боль от оков, и продолжал принимать их, загораживая меня. Понятное дело, ему я ни слова не сказал о том, как мне хреново, но по моему лицу, думаю, всё и так было видно. Или ощутимо по Связи — без разницы.
Когда Система свернулась в пятый раз, стало немного легче, и я начал включаться в действительность. Тогда-то и заметил, что тренировка постепенно превращается в фарс. Все её участники разделились на три лагеря. Целью первых стали вялые поиски подходящих противников, но так, чтобы нам по возможности на глаза не попасться. Вторые даже и искать уже никого не пытались — просто маячили неподалёку, чтобы поглазеть, как сражаемся мы. И третьи, оказавшиеся, разумеется, в меньшинстве, подходили сначала ко мне, чтобы предложить дуэль и проверить собственные силы — как будто пар других нет! — а не добившись ничего вразумительного от меня, стали подходить к Соби. Понимая, что я сейчас, мягко говоря, не в том состоянии, чтобы вступать в шестой бой подряд, Соби отправлял их восвояси: сначала вежливо и элегантно, но начиная с четвёртых добровольцев уже вполне прямолинейно и однозначно. Тогда-то я и решил, что нужно прерваться.
По очкам мы уже сравнялись со Sleepless, которые, как я знал, пока ещё вовсе не вступили в бой, а на счету остальных пар было от силы три победы. Так что почти целый час мы просто торчали под деревом: я сидел на бревне, убивая последние силы на то, чтобы следить за лицом и не морщиться, а Соби прохаживался передо мной взад-вперёд, как некий рубеж между мной и всем миром, прикуривая одну сигарету прямо от другой. К концу этого часа на земле валялось уже десять окурков, а меня от боли начало мутить.
Наконец, собрав волю в кулак, я встал и сообщил, что нужно продолжать — сразиться ещё хотя бы с одной парой мы просто обязаны. И во второй раз объяснив Агацуме, что я думаю по поводу его предложения поделиться Силой, отправился на поиски новых противников. Ими оказались два парня из банды, с которыми я ни разу не дрался, и, как назло, спецы по болевым атакам. За две последних дуэли я подсознательно уже решил, что никакие ограничители меня сегодня не достанут, и так расслабился, что чуть ли не в ужас пришёл, когда «раскалённые лезвия» вцепились мне в горло металлическими оковами. Плюс в этой ситуации был только один — на диких десять секунд, пока вспоминал, как дышать, забыл о том, что голова раскалывается. Когда сумел отдышаться, пообещал Агацуме, что накажу его, если он пропустит ещё хоть одну атаку. Соби не пропустил её, просто щит не выдержал — заклинание противников было на редкость сильным и таким же болезненным. Впервые в своей жизни во время поединка я очутился на грани обморока. Я даже плохо помню, что случилось потом — Соби завершал битву уже без участия моего сознания. А о том, что мы в очередной раз победили, мне подсказали распростертые на земле тела противников, в отличие от меня оказавшихся за гранью обморока. Но собственная слабость так меня взбесила, что Агацуму я всё-таки наказал.
Справедливо рассудив, что терять мне уже нечего и голове моей вряд ли станет хуже, я со всей силы ударил его по Связи, стремясь передать всю ту боль, которую чувствовал сам. Агацума свалился на колени неподалёку от наших поверженных соперников, задыхаясь и скребя пальцами по груди. А мне, глядя на него, почему-то становилось легче. Не на самом деле, конечно, — простая психосоматика. Если причиняешь боль другому, самого как будто отпускает.
Длилось это не меньше двух минут, за которые мне почти удалось абстрагироваться от боли. Вернее, она никуда не делась, даже усилилась — ведь в тот момент продолжался расход Силы. Просто я заставил себя почувствовать собственное тело целиком, а ниже подбородка оно было в полном порядке. Осознав наконец, что я — это не одна огромная пульсирующая от боли голова, я оборвал и посыл по нити. Уж не знаю, чем у меня вышло так сильно приложить Соби, но с земли он поднялся не сразу.
Странно, наверное, мы смотрелись со стороны. Парочка парней валяются на земле в глубоком обмороке, Соби стоит на коленях, корчась и задыхаясь от боли, и я возвышаюсь надо всем этим, пялясь в пространство. Несколько пар, которые застали всю сцену целиком, тут же смылись, а те, кто шёл в нашу сторону по дорожке, спешно сменили маршрут. Завтра наверняка будут судачить и втихаря показывать на меня пальцем — хорошо, что я уже привык.
Когда голова превратилась в сгусток такой боли, что мне уже стало практически всё равно, а Соби восстановил дыхание и пришёл в себя, я решил, что на сегодня с меня хватит, — и мы, не сговариваясь, пошли к административному корпусу. Здесь Соби почти насильно усадил меня на ступени и закурил, а через полчаса прозвучала сирена. Все, кто ещё держался на ногах, отправились в зал узнавать результаты тренировки. Послав туда и Соби, я остался на свежем воздухе, и теперь сижу в одиночестве, осторожно массируя виски. Наверное, опять психосоматика, но как будто от этого боль немного притупляется. Во всяком случае, когда мне надоедает и я останавливаюсь, в голове опять нещадно стреляет. А пока я давлю пальцами на виски, моё мучение не прекращается, но хотя бы становится ровным.
— Sleepless, — Соби возникает рядом бесшумно и тут же закуривает.
Интересно, какая по счёту пачка за ночь уже пошла?
Вздохнув, открываю глаза, заставляю себя отнять руки от головы и бегло оглядываю тех, кто выходит из корпуса вслед за Агацумой. Судя по их лицам, мало кого расстроил проигрыш. Но все они по-прежнему обходят нас стороной.
