Чтобы я сам дошёл до ответа?..
Но как? Как, если на мне чужое лицо?
Оглянись! — восклицает в ответе — Вокруг люди — зеркала твои…
В них истинный ты — не вымысел!..
Но ведь лицо то чужое — другой мир — а значит и глаза! — отдергиваю штору,
Надеясь найти себя.
Никого…
* * * 7
Однажды я был знаменитым.
Но тело моё поджарили на костре неверия,
А душу разгрызли, будто бы грецкий орех,
Желая докопаться до тайны.
Безумная боль вскрыла орех,
И студенты сбежались глядеть на профессорские руки,
Сканирующие отпечатками летопись моей жизни.
Замуровав в пыль всё, что можно было,
Склеив свои губы моей наивностью,
Они сожгли всё остальное…
Всё остальное — не нужное им.
А мне?
О, крах! О, начало начал! А мне?
Изрезанная память — метка пустоты?..
И пока ещё эти бурые язычки пламени
Добрались лишь до моего самолюбия,
Я задаюсь вопросом: нужно ли быть знаменитым только для того,
Чтобы растерять себя?
Чтобы прочесть собственный некролог?
Я был знаменитым, читаемым…, популярным,
И никогда — понятым…
* * * 8
Я бы мог быть чем-то большим,
Чем молчащий homo sapiens.
Например, фонтаном на площади — львом,
Из пасти которого звенящим потоком
Бьют будни.
Уносятся вверх,
Преломляясь в палящей короне безвременья,
А на самом дне свистящих божественных высот,
Среди кораллов — сгустков бытия
И дрожащих волн — желаний существовать,
Прикрытые куском плотной небесной материи,
Они зачинают галактики…
Мог бы быть вселенским чревом всепрощения,
Распоротым остроконечным витком спирали
Или колокольчиком на шее ищейки,
Под который просыпается мистика…
Но я homo sapiens.
Я разрываю нитки,
Сшившие губы — и пронзительный крик
Небывалой мощности врезается
В древнюю пыль…
Я обнажён перед Вселенной,
Вселенная обнажена во мне…
Ещё один планетарный оборот
И вот новая вспышка нового солнца
Возвещает приход чего-то большего…
* * * 9
Пока меня ещё не засудили за жизнь,
Пока я сам не сделался судьёй,
Я буду поэтом.
Пока ещё веру не принесли в жертву,
Пока я сам не заложил жертвенный алтарь,
Я буду поэтом.
Пока ещё не все живут речами критиков,
Пока я сам не склонил перед ними голову,
Поджав хвост,
Я буду поэтом.
Пока ещё не учат,
Что буква — это только для письма,
Пока ещё значение слова не затвердело
В отлитых формах,
Я буду поэтом.
Пока я ещё открываю рот от удивления,
А душу космосу,
Пока ещё мои глаза видят
И бьётся сердце,
Я буду поэтом.
Пока ещё бабочки садятся на мои руки,
Пока мне ещё щекотно от этого,
Пока ещё кувшинки раскрываются
На моём вдохе,
Пока я ещё чувствую близость
Неопределённости,
Я буду поэтом.
Чесночник
В часы попыток узреть душу,
Узнать, откуда берутся мысли,
За дверью, облепленной шелухой чесночной,
Я поддаюсь торжеству воспоминаний.
Где-то за брюхастыми годами,
Вынашивающими веру
И будущее в своей целостности,
Колышется моё мгновение.
Перинкой давно ушедшей реальности
Оно щекочет подмышки,
Заставляя смеяться даже слезу.
Смех этот горький, истерический,
Подобный тому, что струится видением истины.
Проходя через врата гая,
Наполняя одноглазый месяц тайной,
А причастность воды к бытию
Немотой в отражении черт знакомых глаз,
Он мои считает следы,
Угадывая на глаз размер ботинок.
Мелкие следы, следы больше тех…
Я ли носил такие ботинки?
Я ли переобувал их по торжественным вечерам,
Не задумываясь о том, зачем и куда иду?
И куда я пришёл в итоге?..
Этот смех, покрывающий шелуху чесночную,
