Я попрощался с Фридрихом и поблагодарил его за заботу.

— Я надеюсь, ты скоро вернешься, — ответил он и взял мой багаж. Эй, не порть меня, скоро мне придется самому о себе заботиться.

Во дворе был припаркован черный Мазерати. Настоящий красавец! Я присвистнул:

— Ваш?

— Если бы… Герцог не будет возражать, если я на нем отвезу тебя в аэропорт. Кто знает, может, мне удастся подцепить там какую-нибудь знойную стюардессу. Ну ладно, последняя проверка. Паспорт?

— В кармане.

— Билет?

— В пальто, мамочка.

— Взрывчатка?

— Забыл! Придется возвращаться, — хихикнул я.

Михаэль настоял, что должен проводить меня до стойки регистрации. Эй, я умею читать указатели! Он крепко обнял меня и выдал прощальный наказ:

— Веди себя хорошо, не ешь то, что не можешь выговорить; если пойдешь к девочкам, бери с собой только наличные; помни, что саке и калифорнийские роллы плохо сочетаются.

— Ладно. Но тогда и ты тоже!

— Ты хочешь, чтобы я умер со скуки? — в притворном ужасе воскликнул он. Я рассмеялся. — Ты должен вернуться через две недели и спасти нас от чудовища, которое здесь оставил, — сказал он, на этот раз серьезно.

Первый класс — это что-то невероятное. Там даже можно поспать в кровати, и симпатичная стюардесса (или «бортпроводница» — как их положено теперь называть) всегда к твоим услугам. Все было бы прекрасно, если бы в кресле через проход не сидел один австриец из риэлтерского департамента «Линторфф Приват Банка».

Он был весьма тактичен и в основном задавал вопросы об Аргентине. Сказал, что летит туда, чтобы оценить перспективы приобретения недвижимости, и если мне что-нибудь понадобится, то я смогу его найти в «Парк Хаятт».

Конрад, ты — настоящий параноик!!!

========== "18" ==========

24 января, четверг

Я совершенно не был готов к тому, что застану по возвращении. Большинство событий 21 декабря* я пропустил: беспорядки, грабежи и отставку Президента. Официально считалось, что погибло двадцать человек, неофициальные же цифры были слишком велики, чтобы в них поверить. Если раньше люди хоть как-то барахтались, чтобы выжить, то сейчас стало гораздо труднее. Показатели уровня безработицы превысили 25%, подскочила инфляция, случился коллапс в банковской сфере — стало невозможно снять свои деньги со счета. Толпы людей, копающихся в мусорных отходах в поисках просроченных консервов. Демонстрации, волнения, стихийные митинги в общественных местах, в основном устраиваемые левыми партиями. Я был потрясен.

Когда мы с австрийцем вышли из самолета, я собирался попрощаться, но он буквально заставил меня ехать с ним в бронированном автомобиле, присланном из отеля, поскольку существовал большой риск, что на нас нападут, когда мы будем проезжать бедняцкие кварталы. Я сперва подумал, что он преувеличивает, но, к сожалению, он оказался прав. «Добро пожаловать в Колумбию», — сказал он к моей большой досаде.

Удивительно, но он бегло говорил по-испански и немедленно втянул водителя в разговор о политике и экономике. Он был настолько любезен, что подвез меня прямо до дома, хотя это больше двадцати кварталов от отеля. Повезло!

Я оставил вещи дома, переоделся — потому что было очень тепло, да и если заявиться на работу в такой одежде, то надо мной будут издеваться до конца жизни.

Теоретически я должен был вернуться 23 числа. Коллегам было очень любопытно, что можно было делать в Европе почти целый месяц. Стану я вам всё рассказывать, не дождетесь! Они получили отредактированную версию моих поездок, и я туманно упомянул, что был с кем-то в Цюрихе.

— Ничего себе, Гути теперь у нас взрослый! — восторженно завопила Виктория. Сегодня ее волосы сияли угрожающе розовым цветом. — Ты был с девушкой!

— Нет-нет, что за ерунда! — возмущенно запротестовал я. Ну это же так. По сути.

Оказалось, что мою смену перенесли с утра на вечер. Вот дерьмо! Ладно, все равно увольняться через неделю. Мне теперь полагалось работать с четырех до одиннадцати, на самом деле — до двенадцати. Считается, что за вечернюю смену можно получить больше чаевых, чем за утреннюю.

По пути назад я купил продуктов и заглянул на факультет, где изучал социальное обеспечение, к большому удивлению обнаружив, что он открыт, хотя сейчас и каникулы. Студенты (ребята с кафедр социологии и политических наук — если быть точным) организовали комитет для работы в трущобах и обменный рынок (проблема с наличкой, помните? Даже с местной валютой, выпускаемой региональными органами управления). Еще меня безмерно удивило, что большинство зарегистрированных членов комитета не студенты, а обычные люди среднего возраста из более-менее благополучных слоев общества. Возможно, последние события повысили их социальную активность.

Я валился с ног, когда добрался до дома. Затренькал звонок. Это явился сосед со своей адской собакой, которая восторженно меня облаяла.

— Лола услышала, что ты вернулся. Выглядишь замученным после полета. А я тут приготовил спагетти, — заявил он, врываясь в квартиру, как ураган, ринулся в кухонный отсек и принялся рыться в буфете.

— Привет, Жорж. — Вообще-то он Хорхе, но предпочитает французский вариант своего имени. Лучше для бизнеса: он — парикмахер. — Приятно снова тебя видеть.

Хороший парень, хотя иногда любит покудахтать надо мной, как курица над цыпленком.

— Ты должен все-все мне рассказать! В Париже был? — воскликнул он, усаживаясь на мое любимое место.

— Придержи коней. Будет тебе исповедь, не волнуйся. Только дай мне продукты в холодильник убрать.

Он восхищенно присвистнул, увидев мое новое пальто. Я напрягся, пытаясь придумать объяснение, но в этот момент зазвонил телефон.

— Настоящая шерсть кашмирских коз. Качество говорит само за себя, — заметил он.

Мобильник! Совсем забыл про него.

— Здравствуйте, — нерешительно сказал я.

— Хорошо долетел, котенок? — спросил Конрад.

— Привет! Да, все отлично. Спасибо, — ответил я как можно неопределенней. Не самый удобный момент для разговора, если учесть, что Жорж обладал знаменитым «гейдаром», который работал постоянно. И, увы, здесь не было другой комнаты, чтобы уйти туда и спокойно поговорить.

— Обустроился?

— Да, и кое-что успел сделать. Ты сейчас где?

— В «Георге Пятом»**. Весь день нудные встречи. — Он вздохнул. — Уже скучаю по тебе.

Только не сейчас, Конрад! Публика слышит каждое мое слово!

— Я тоже. Мне поменяли смену на вечернюю, — зачем-то ляпнул я.

— У меня было впечатление, что ты собирался увольняться, — сказал он опасно напряженным тоном.

— Это только на неделю — пока они не найдут замену, — стал я быстро оправдываться. — Много работы сегодня?

— Как обычно. Грустно от того, что тебя не будет со мной сегодня вечером.

Я улыбнулся, тронутый его словами:

— Это низко с твоей стороны — я всё равно бы не смог с тобой полететь.

Жорж чуть ли не светился от самодовольства, расставляя тарелки и стаканы. Дерьмо! Теперь он точно знал. Р-р-р-р! Лучше буду его игнорировать.

— Мне от этого не легче.

— Знаю. Сколько у тебя там времени? Наверное, очень поздно, тебе пора отдыхать.

— Я не могу спать.

— В самолете я столкнулся с твоим человеком, Ландау. Он меня подвез. Очень мило с его стороны.

— Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся к нему. Его основная задача — подготовить несколько сделок и установить контакт с местными, но ему известно, что ты для меня значишь.

В этот раз я покраснел, а проклятая псина залаяла, как ненормальная.

— У тебя есть собака? — с тревогой спросил он. Не волнуйся, не собираюсь выпускать собак на твои персидские ковры.

— Это моего соседа. Он пришел узнать, жив ли я после целого месяца, проведенного в дикой Европе. Можно я позвоню тебе завтра?

— Ясно.

— В семь по твоему времени будет нормально?

— Идеально. Спокойной ночи, Гунтрам.

— Спокойной ночи.

Я отключил телефон и морально приготовился к расспросам любопытного парикмахера.