— Этого достаточно, чтобы испугаться. У тебя чуть не случилась истерика, когда я сказал, что ты останешься здесь, и это не из-за меня, а по милости Линторффа. Он насиловал тебя? — буднично спросил он. Я в ужасе вскинул на него глаза, вспомнив ту давнюю ночь, потом быстро отвернулся, чтобы скрыть боль, стыд и страх.

— Понятно. Стандартная процедура. Я был прав, оставив тебя здесь. Прекрати играть с едой и ешь.

— Ваш человек сказал, что я здесь на целую неделю, — сказал я, механически отправляя кусок в рот, хотя пища сейчас вызывала у меня отвращение.

— Приблизительно. Мы с Линторффом должны договориться по поводу тебя.

— Я не предмет мебели, который по своей прихоти двигают туда-сюда! — невольно вырвалось у меня. Вот дурак! Зачем я его злю?!

— Я не могу закрыть глаза на то, как он с тобой обращается. Распускать руки неприемлемо. Бить тебя — все равно, что бить ребенка. Вот сам посмотри: я велел тебе есть, и ты безропотно подчинился. Нормальный парень твоего возраста огрызнулся бы на меня или посоветовал не лезть не в свое дело.

Репин — поборник морали и нравственности? Должно быть, я попал в другое измерение.

— Вы тоже далеко не образец любви и всепрощения, — сказал я, стиснув зубы.

— Считаешь, я аморален? Мне прекрасно известно, кто я, но жестоко обращаться со своим любовником — это отвратительно, особенно с таким, как ты. Линторфф держит тебя взаперти, грубо обращается, а ты всё твердишь, что любишь его? Никогда не видел столь терпеливого человека. Это чудо, что ты до сих пор рисуешь.

— Не смейте так говорить о нем! Да, у нас были проблемы в начале. Но все изменилось. Он любящий, заботливый и великодушный, он терпит мои болезни, поддерживает меня, несмотря на то, что мои картины — это хлам.

— Почему же тогда ты так боишься, что он узнает о нашем телефонном разговоре? Ты ведь не сказал ему, что я звонил и ты разрешил мне звонить еще.

— Потому что я предаю его, разговаривая с его худшим врагом. Я — полный идиот!

— Но ведь любовь прощает всё, разве нет?

Я не ответил на насмешку. С меня хватит его игр. Теперь я понимаю, почему Конрад так ненавидит людей, играющих чувствами других.

Повисла тишина, я тоскливо ковырял мясо на тарелке. Через некоторое время пришел этот громила, Обломов, с телефоном в руке и что-то по-русски сказал Репину.

— Прости. Дела, — коротко извинился он и оставил меня… с Обломовым. Монстр уселся за стол и стал меня изучать. Хочется ему — пожалуйста, пусть смотрит.

— Ты, небось, и понятия не имеешь, в каком мы оказались дерьме?

— Я? Чем я виноват, что ваш босс ведет себя, как маленький ребенок, которому не дали конфету. Это он украл меня, чтобы настоять на своем.

Монстр хмыкнул:

— Да уж. Не помню, чтобы Линторфф так бушевал с тех пор, как его пытались сместить в восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом. Боссу повезет, если он уцелеет. А всё из-за тебя.

— Вы действительно думаете, что я как-то поощрял его? Я ему уже два раза сказал, что не интересуюсь им и люблю герцога. Но он не услышал.

— Босс что-нибудь придумает. Как там Алексей Григорьевич? Давно его не видел.

Это завуалированная угроза или забота? Нееет. Угроза.

— У него все отлично. Хорошая работа и счастливая личная жизнь.

— Рад слышать. Умный и преданный мальчик, жаль, что о его семье нельзя сказать того же. С ним было приятно общаться. И боссу он по-настоящему нравился. Алексей был нормальным парнем — не то что эти идиоты-художники, которых босс трахал до него. Он сейчас тебя не охраняет?

— Охранял, когда я болел. Он спас мне жизнь.

— Боссу будет приятно это услышать. Я очень уважаю Алексея. Плохо, что его дядя предал нас. Алеша всегда был хорошим парнем.

— Таким хорошим, что вы его запытали чуть ли не до смерти.

— В нашем бизнесе такое случается. Босс попытался уладить это дело и отослал его к Линторффу. Я рад, что он доволен работой и счастлив. У него сейчас есть бойфренд?

— Да. Алексей делает карьеру — хочет, чтобы у него было, что предложить своему другу. Он по-настоящему в него влюблен.

— Везучий ублюдок. Он пытался уговорить босса отказаться от тебя, но безуспешно. Алексей очень хорошо отзывался о тебе, и это много значит. Ты ему нравишься. То, что мистер Репин решил вдруг удерживать тебя здесь, неожиданно и может иметь плохие последствия.

Тут вернулся Репин. Он что-то сказал Обломову по-русски, и они оба рассмеялись.

— Линторфф зол, но хочет договориться. Мы встретимся через пять дней.

Почему не раньше, Конрад? Дерьмо! Я хочу домой!

— Договориться? — переспросил я. — О чём?

— Об условиях твоего возвращения. Но если он за это время что-нибудь выкинет, всё отменяется, и ты остаешься у меня. Иван Иванович, разве Гунтрам не стоит хлопот?

— Не знаю. Я девушек люблю. Впрочем, не считая Алеши, за долгое время этот парень — самый приличный из тех, кто у нас перебывал. И картины у него хорошие. Я недавно продал одну и заработал на этом.

— Простите? Вы приобрели одну из моих работ?

— Ты мог бы продать ее мне, — проворчал Репин.

— Хотел проверить, так ли они хороши, как вы говорите, босс. Я заплатил той женщине 3000, а сбыл за 4700.

— У вас была моя картина, и вам удалось ее продать? И даже получить прибыль? — озадаченно спросил я.

— С тобой не поделюсь, — быстро ответил Обломов, а Репин рассмеялся. — Я купил ее в Буэнос-Айресе, когда мы с боссом были там. Мне предложила ее женщина-декоратор: группа балерин, очень красивые девушки, такие воздушные. Ребята смеялись надо мной целый год — что я так много заплатил. Мне это осточертело. Так что передо мной стоял выбор: либо продать, либо застрелить кого-нибудь.

Дворецкий принес десерт на троих.

— Можно, я позвоню Конраду, Константин Иванович? Он, наверное, с ума сходит. Просто скажу ему, что со мной все в порядке. Пожалуйста!

— Нет. Ему придется поверить мне на слово. Ты доволен комнатой?

— Да, спасибо. Мистер Репин, удерживая меня здесь, вы ничего не добьетесь. Вы только еще больше разозлите герцога. То, что происходило между нами, это только наше с ним дело.

— Нет, если он убьет тебя во время одной из своих вспышек ярости или отдаст тебя своим псам, как шлюху. Это наказание за повторную измену. Первое оскорбление наказывается изнасилованием. Так у них в Ордене принято, — бесстрастно сказал Репин, до смерти напугав меня — последними словами Конрада в ту памятную ночь были: «в следующий раз я отдам тебя на развлечение своим людям».

— Не понимаю, чего вы добиваетесь. Конрад не отступится, и я не уступлю. И даже если Конрад примет ваше предложение, неужели вы думаете, что я захочу провести с вами шесть месяцев? Это безумие.

— По крайней мере, теперь есть кто-то, кто скажет вам правду в лицо, босс. Славно, — хихикнул Обломов, а Репин взял мою руку и поцеловал. Я отдернул ее, вызвав смех у Обломова. — Удачи вам, босс. Он — дикий зверек. Только святые и дети говорят правду.

Десятое сентября

Два дня прошло, осталось три до того, как эти двое начнут свои «переговоры». Что тут можно обсуждать? Явно не деньги — оба богаты, дай Бог каждому. Власть? Нет. Я ничего собой не представляю. Любовь? Вряд ли. Конрад любит меня, а Репин затеял все это потому, что считает, будто мой немец оскорбил и обокрал его. Задетая гордость — вот основная причина.

Мне временами хочется придушить Репина с его умоляющими глазами. Запустить бы книгой в его тупую голову! Заняться что ли ему нечем? Он же владеет несколькими компаниями. Сталь, нефть и транспорт, если я не ошибаюсь. Так нет же! «У меня есть люди, которые этим занимаются. Это не мой профиль. Я учился на инженера-химика в Московском университете».

Нет. Он сидит рядом и смотрит, «как я рисую». Карандашом, идиот! Хочет увидеть «творческий процесс». Я в такие моменты чувствую себя Рембрандтом и мог бы легко воссоздать «Урок анатомии доктора Тульпа» — угадайте, кто стал бы главным персонажем моей картины?**** Очень трудно сконцентрироваться, когда он постоянно торчит здесь, не говоря уже о том, что он курит этот дурацкий русский табак. Не понимаю, как Алексею может нравиться эта дрянь.