— Уже поздно. Я бы хотел пойти домой.

— Да, разумеется. Поговори с Линторффом о моем предложении. Ты мог бы остаться до начала семестра и жить в доме Линторффа, если здесь ты чувствуешь себя неуютно. Я провожу тебя. Амундсен, должно быть, уже ушел и жалуется Павичевичу.

Что за хрень?! Всё, хватит, я иду домой.

Я поднялся со стула, он тоже встал со своего. Не дав мне времени среагировать, он сказал:

— Ты и понятия не имеешь, как ты красив. Прошу, дай мне шанс завоевать твою любовь.

Я молчал, чувствуя жалость. Несмотря на то, что он выглядел опасным (нет, он был опасным), я чувствовал себя ответственным за то, что он настолько увлекся мною. Я никогда не хотел играть его чувствами. Если б не его сомнительный бизнес, он мог бы заполучить кого угодно. У него приятная наружность, он сильный, умный, воспитанный и мужественный. Не такой эффектный, как Конрад, но далеко не урод. Его неуместное увлечение мною было в какой-то степени трогательным.

— Если ты не хочешь приходить сюда или чтобы я навещал тебя, тогда разреши звонить тебе. Один раз в неделю.

— Конрад убьет меня. Он очень ревнив и никогда не поверит, что мы с вами всего лишь обсуждаем искусство Возрождения, — тихо возразил я, но уже не так уверенно, как прежде. Проклятье, он — плохой человек! Гунтрам, ты полный идиот! Скажи «нет»!

— Он, как и я, не хочет конфронтации. Позволь мне поговорить с ним, и он разрешит.

— Нет, он убьет меня при одном упоминании вашего имени. Может быть, он так и сделает, когда обнаружит, что я здесь. Я должен идти.

Я прекрасно помнил его приступ ревности в Венеции… и как он может наказать, если попытаться уйти от него, как той ночью в Буэнос-Айресе; это было давно, но еще свежо в моей памяти.

Репин взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза. Я слишком удивился, чтобы оттолкнуть его, потому что никто, кроме Конрада, давно не прикасался ко мне, не считая телохранителей, которые дергают меня за руки, когда хотят, чтобы я двигался.

— Он когда-нибудь был с тобой жесток, маленький?

— В начале он иногда бывал груб. Когда я в прошлый раз приезжал в Буэнос-Айрес, я попытался уйти от него из-за этого, но он вернул меня меньше чем за две недели. Я даже не хочу вспоминать, как он тогда меня наказал. Но после того, как я попал в больницу, он не тронул меня и пальцем. Он добр и заботлив с тех пор, как я понял, как должен вести себя, — смущенно признался я, поражаясь, с какой стати всё это ему рассказываю.

Он закрыл глаза, словно пытался не взорваться от того, что услышал. Потом открыл их и взглянул на меня с болью и сочувствием.

— Я понятия не имел, Гунтрам. Ты не можешь к нему вернуться. Если он так несдержан, боюсь, ты можешь серьезно пострадать.

— Я люблю его, а он любит меня. Он мне ничего не сделает, — не очень убедительно возразил я.

— В твои двадцать лет у тебя почти нет друзей. Ты постоянно окружен его людьми. Нигде не бываешь, кроме его офиса, университета или студии Остерманна. Никто из моих ребят никогда не видел тебя в кино, в торговом центре или в кафе. Мне следовало бы раньше обратить на это внимание, — сказал он и погладил меня по щеке.

— Именно благодаря вам я не могу разговаривать с людьми. Каждый раз боюсь, что они наняты вами, — пожаловался я.

— Ты останешься со мной в этом доме. Не возражай. Ничего не хочу слышать! Линторфф может прийти и забрать тебя, если хочет. Мы еще поговорим об этом. Попроси своего дворецкого прислать нужные вещи, — скомандовал он.

— Я хочу домой сейчас! — разозлено крикнул я, бросаясь к двери. И обнаружил у себя на пути огромного человека, которому хватило одного движения, чтобы вернуть меня на место. — Константин Иванович, позвольте мне уйти, и Конрад не будет вам мстить. Вы же сами сказали, что не хотите вражды!

— Нет, тогда Линторфф отыграется на тебе. Выяснив, что ты говорил со мной и скрыл это от него, он может решить, что ты его предал — а я видел, как он поступает с предателями. Не хочу рисковать. Пусть приходит сюда — ему придется иметь дело со мной, а мне есть, что ему противопоставить. Иван Иванович покажет тебе твою комнату.

Репин ушел, оставив меня с великаном, который был еще массивнее, чем Алексей. Он пристально рассматривал меня, а я застыл, чувствуя себя слабаком.

— Пойдем, мальчик. Я покажу тебе комнату, — его акцент был заметнее, чем у Алексея или Константина. — Позвони своему телохранителю и скажи, что из вещей тебе понадобится. Давай же.

Русские обожают командовать, не важно, откуда они. В точности как Алексей, но тот хотя бы говорил «пожалуйста». Я выудил мобильник из недр куртки, глубоко вздохнул и быстро набрал номер Хайндрика. Звонить Конраду не имело смысла. Лучше пусть Хайндрик на меня накричит. И вообще, не один я виноват, что оказался здесь.

— Гунтрам, ты опаздываешь. Тебе полагалось вернуться домой к семи. Дай мне Ларса.

— Не могу. Его со мной нет. Я у мистера Репина дома, — лучше быть повежливей, пока этот монстр стоит у меня над душой.

— ЧТО?! Ты пьян?! — из-за его оглушительного вопля мне пришлось убрать телефон от уха. Русский сочувственно поднял бровь и тихо присвистнул.

— Мне ничего не оставалось делать — мистер Репин настаивал. Я не знаю, где Ларс сейчас. Не видел его с тех пор, как пришел сюда. Репин хочет, чтобы я остался с ним и просит прислать мои вещи. Он сказал, что поговорит с герцогом. Мне нужны лекарства, ну ты знаешь… Передай ему, что позже я попытаюсь ему позвонить.

— Ничего не предпринимай. Оставь это нам. Я поговорю с его Светлостью. Ни при каких обстоятельствах не зли Репина, понял меня? От этого зависит твоя жизнь. Ты в порядке?

— Да, он вежлив и пока что ведет себя цивилизованно.

Великан подошел ко мне и отобрал телефон. Я хотел запротестовать, но он махнул рукой, чтобы я молчал.

— Это Обломов. Пришлите его лекарства, одежду на неделю, лэптоп и книгу, если он умеет читать… В справочнике посмотришь, — он отключился и положил мой мобильник себе в карман. — Получишь назад, когда босс разрешит. Не создавай нам проблем, или пожалеешь об этом. Идем. Наверх, — рявкнул он.

Как вообще Лусиана Долленберг могла принять его за коллекционера и миллионера? Я бросил на него презрительный взгляд и со всем достоинством, какое мог собрать, пошел в дом.

Рашкуль — угольный карандаш

Служба внутренних доходов (англ. Internal Revenue Service, IRS) = налоговая служба.

========== "23" ==========

Уже поздно, но заснуть никак не удается.

Я зафиксировал сегодняшние события на лэптопе и вскоре был отправлен в свою предполагаемую спальню. Лэптоп-то у меня есть, а вот интернета нет. Впрочем, не могу пожаловаться на условия моей тюрьмы: мне досталась просторная комната с выходящими в сад окнами из пуленепробиваемого стекла, большой кроватью, покрытой темно-красным дамастом*, письменным столом с двумя стульями, французским мраморным камином, мраморной ванной комнатой. А еще там висели картины. Пастель, изображающая обнаженную женщину, должно быть, авторства кого-то из последователей Ренуара. Да наверняка — никто в здравом уме не повесит Ренуара в гостевой комнате. Еще там был прелестный Писсарро и невероятная копия печального серо-голубого пейзажа Моне. Скорее всего, это превосходного качества копии, хотя выглядели они почти как настоящие. Таким вещам место в музее. На камине расположилась коллекция фигурок животных: вороны, свиньи, лошади, лягушки и быка.

— Это, в основном, бовенит, а глаза сделаны из рубинов. Ворона выточена из обсидиана. Все они из мастерской Фаберже, изготовлены где-то в районе 1900 года, — глубокий голос Обломова напугал меня, я не заметил, когда он успел войти. За ним следовал дворецкий, который нес чемодан и сумку с моим лэптопом. — Распакуй свои вещи и проверь, все ли есть, что нужно. Ужин в девять. И надень костюм, мальчик. Мистер Репин очень щепетилен в вопросах этикета, и с него уже хватит помойных кошек, называющих себя художниками.