Вечером на отбой давали пять секунд. За это время нужно из коридора заскочить через узкую дверь в камеру, сбросить сапоги и упасть на нары. В такой срок уложиться, конечно же, невозможно, поэтому сержант - замначальника гауптвахты - развлекается, пока ему не надоест.
По своему, скажем так, военному образо-ванию сержант был танкистом и на эту сладкую должность попал сразу из учебки. "Не век же эта сука здесь будет. Когда-то придет он в полк", - мечтают двое танкистов из нашего славного арестантского коллектива. Забегая вперед, ска-жу, что мечты их сбылись. Действительно, через несколько месяцев сержанта перевели в Сенежс-кий танковый полк, который тоже относился к солнечногорскому гарнизону. И, по слухам, пришлось ему там не просто плохо, а так худо, что и врагу не пожелаешь. Не могу, правда, ска-зать, что мне его очень жалко.
В наш забубенный коллектив затесался узбечонок. Только что призванный, он сбежал, как только попал в часть. Само собой, батыра тут же поймали и отправили на губу. Для нас узбек стал карой небесной. Ростом служивый, где-то, метр пятьдесят с небольшим, а обмунди-рование ему выдали размеров на пять больше. Естественно, по прибытии на губу ремень у воина отобрали, чтобы он ненароком не пове-сился. Галифе с него все время спадают - в ос-новном во время наших послеобеденных пробе-жек по плацу. Путаясь в необъятной шинели, уз-беченок пытается на бегу подтянуть штаны, что вызывает сумятицу среди участников забега и неописуемую ярость сержанта-начальника.
Во время пятисекундного отбоя узбек не-изменно застревает в дверях камеры. Само со-бой, что нас опять выгоняют в коридор. Про-являем солдатскую смекалку. Тот, кто бежит за узбеком, просто дает ему могучего пинка в зад, не дожидаясь, пока батыра заклинит в дверях. Сын Аму-Дарьи пулей влетает в камеру, а за ним гурьбой вваливаемся мы.
Дни на гауптвахте проходили в полезном и созидательном труде. В основном мы чистили снег и посыпали песком дорожки военного го-родка.
Несколько слов о том месте, где разво-рачивалась моя военная эпопея. Солнечногорск - скромный городок с огромным гарнизоном. Там находятся знаменитые курсы "Выстрел". Теоре-тически это курсы усовершенствования офицер-ского состава. Практически там обучалось мно-жество иностранцев - арабов, негров и так далее. Прямо за нашей частью находился автодром, где представители дружеских народов учились во-дить бронемашины, проводя их через разнооб-разные препятствия. Однажды я с интересом наблюдал, как БРДМ (боевая разведывательно-дозорная машина) вместо того, чтобы проехать через ров поперек, заехала наискосок и тут же завалилась в канаву всем боком. Замолк двига-тель. В наступившей тишине потянулась пауза. Потом открылись верхние люки и оттуда одно-временно показались две головы - багровея ли-ком, наш инструктор отборным матом поливал индуса в чалме. Индус с меланхоличной грус-тью смотрел в канаву, недоумевая, как его туда занесло.
Как-то глубокой осенью мы вшестером идем вдоль колонны стоявших на обочине бро-нетранспортеров, на которых сверху сидят пехо-тинцы. После учений и БТРы, и пехотинцы за-ляпаны грязью до полного безобразия.
Посмотрев на такую безрадостную кар-тину, философски замечаю вслух: "Скорее бы война, да в плен сдаться". И тут же с ближайше-го бронетранспортера пулей спрыгивает вниз очень грязный лейтенант.
"Кто это сказал?" - отрывисто орет он с несколько истерическими нотками.
Грязный лейтенант откровенно делится с нами своими сокровенными мыслями, сообщив, что таких сук, как мы нужно расстреливать на месте. Учитывая его несколько возбужденное состояние, предпочитаю скромно промолчать. Кто его знает? А вдруг и правда шлепнет! Его же потом всю жизнь совесть будет мучить.
Ладно, вернемся на губу. Итак, мы посы-паем песком дорожки. Но для этого смерзшийся на двадцатиградусном морозе песок приходится, само собой, долбить ломом, что дает нам воз-можность согреться. Не понимает этого скрыто-го блага только наш узбечонок. Втянув голову в воротник шинели, он уныло и покорно замерза-ет, хлюпая синим сопливым носом. Потом узбек сбежал. Он исчез, когда мы выносили мебель из старых казарм разведбата. В тот день выводны-ми были хорошие ребята. Они разрешали нам курить и вообще вели себя прилично. Когда уз-бек исчез, выводные осатанели. Попадись он им в это время в руки, все - хана бы джигиту. Пой-мали беглеца через час, когда он пытался выйти в город через КПП.
На губе жизнь идет своим чередом. Пом-ню, в наказание за какое-то прегрешение (спич-ку, что ли, нашли при обыске) меня поставили по стойке смирно в зале, примыкавшем к канце-лярии гауптвахты. Через какое-то время туда про-водят затрушенного солдатика в очках. Я не очень вслушиваюсь в то, что происходит в кан-целярии, но по отрывочным фразам понял, что солдатик этот из музкоманды и пытался пове-ситься. Старший лейтенант, начальник губы, бу-шует долго. Свою страстное выступление завер-шает словами: "Так тебе, скотина, Советская Армия не нравится? В холодную его!"
Холодная, это камера для задержанных. Расположенная рядом со входом, камера не отап-ливается, а вся обстановка ограничивается оби-тыми жестью нарами. Иногда бодрящая темпе-ратура не наносит обитателям камеры никакого вреда. Как-то вечером туда притащили трех вдребезги пьяных сержантов. Они спокойно и мирно проспали до утра без каких-либо не-удобств. Как пришлось в холодной горемыке-самоубийце, даже думать не хочется. Напрягать воображение не нужно - мне и самому там дове-лось побывать, и не раз.
Так, за смиренными трудами и благо-пристойными вечерними раздумьями проходят дни. Приближается Новый год. Арестантики пребывают в волнении. Ходят самые разнооб-разные слухи. Суть их заключается в том, что к Новому году будет амнистия, и нас всех отпус-тят.
Не тревожат эти разговоры только под-следственных из одиночных камер. Их трое. Все из автобата. Все трое моего призыва, то есть, должны были уйти на дембель где-то с месяц то-му назад. Однажды ночью там произошло вели-кое побоище между русскими и представителя-ми восточных народов. Одного зарезали на-смерть. Сколько-то человек угодило в госпи-таль. Теперь вместо дембеля эти трое ожидали суда.
Тридцать первого декабря вместо ожи-даемой амнистии в шесть часов вечера перед нами предстает злой начальник гауптвахты. Оглядев строй вверенных его попечению воен-нослужащих, старший лейтенант звонким ком-сомольским голосом обращается к нам:
- Что, бляди, Новый год размечтались справить? Выводной, ведро воды сюда! Пусть пьют, сволочи, пока не обоссутся. -
С таким напутствием вступаю в новый, 1972 год.
В жизни ветерана третьего года службы присутствует и еще один нюанс, типичный для Советской Армии. Естественно, что как и везде, в нашей части процветает самая лютая дедовщи-на. Естественно, что к старикам особой любви не испытывают. Многие мечтают о времени, когда большинство стариков уйдет на дембель, чтобы от души рассчитаться с остальными. Др-ка с поножовщиной в автобате как раз и была прощальным приветом старикам от сослужив-цев.
Поэтому, оставшись одним-единствен-ным представителем ушедшего домой призыва, я вполне могу рассчитывать на самые разнооб-разные неприятности. Как ни странно, их нет.
Молодых я не трогал. Только, Бога ради, не подумайте, что я был идейным борцом с де-довщиной по соображениям нравственного по-рядка! Конечно, нет. Не мной эта система при-думана, не мне ее менять. Да, в свое время я сполна вкусил свою долю "радостей", которыми окрашена жизнь молодого.
Став стариком, я спокойно пользовался полагающимися "деду" привилегиями. Но мне казалась пришибленной, рабской и убогой сама мысль, что раз меня когда-то погоняли, значит теперь пора выместить зло на молодых.
Уж раз затронута эта тема, нужно выска-заться более широко. Конечно, с точки зрения Комитета солдатских матерей лютые деды ни с того, ни с сего измываются над невинными крошками. Это не совсем так. Есть неписаный кодекс, что и кому полагается по статусу на военной службе. Скажем, старик никогда не бу-дет мыть полы или чистить нужник. А молодой, наоборот, ни в коем случае не может отказаться от подобной работы - это его доля. Если десять человек назначат в наряд на кухню, и среди этих десяти окажется восемь стариков (хотя такого и не бывает), значит двум молодым придется де-лать всю грязную работу, а старики поджарят себе картошечки и будут коротать время за раз-говорами.
