- Бежим, скорее...
- Куда?
- Домой, не стой..- Она изо всех сил тащила его за руки. - Ведь ты обещал, говорил...
Еще утром он тоже считал так: ей надо быть там. Дома ей хорошо и нигде лучше не будет. А значит, надо срываться и ждать, пока он вернется. Но сейчас он уже не думал так. Как ее там оставишь? И кто знает, что произойдет? Нет, бежать сейчас некуда, поздно.
- Дорогу знаешь, за свалкой направо, двадцать шагов, - говорил он торопясь. - Ничего не бойся! Если что случится, знай: я вернусь, это необходимо. Обещай, что меня будешь ждать! Обещай!
Эти его торопливые слова, волнение, незнакомое ей, сразу подействовали. Каким-то чутьем она поняла, что он не лжет, вернется, а значит, все хорошо.
Засмеялась счастливо:
- Правда?
- Конечно! Беги скорей...
Пошла, улыбаясь, все время оглядываясь в его сторону. Наконец побежала, все быстрей... Теперь он уже боялся, что она убежит. Но у памятника Тессему ее перехватили лучи встречной машины. Фары повернули кругом и остановились.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НЕУПОКОЕВЫ ОСТРОВА *
1
Как только прошли мыс Святой Нос, стали попадаться ловушки из глубоких волн, похожих на зыбучие пески. Обходя их, Просеков отыскал какое-то течение, следовавшее с приливом на север. Несколько часов шли в нем, оглушаясь криками птиц, беспрерывно летевших в свете неяркой луны. В основном летели кулики и полярные воробьи. Ослабленные перелетом, они летели вдоль полос открытой воды, меняя караулы из вожаков, охранявшие молодых птенцов, которые спали внутри летящих клиньев. Изредка стороной проплывал лед, угадываясь по серебряному блеску, каким отсвечивал наветренный горизонт. Почти весь он притягивался как магнитом Землей Верн, и было слышно, как лед приставал к берегу, собираясь в большие семьи перед тем, как застыть.
Вскоре течение, которое вело их, стало слабеть. Обозначилась ширина потока, по краям лед выступил, как соль. Море широко осветилось, и навстречу им, треща и ломаясь на волнах, выплыло огромное ледовое поле. Выставили дозорных на мачте, но почти одновременно повалил густой снег, сделав невозможным наблюдение. Стали спускаться с норда, и тут Просеков по радиомаяку Хейса, сигнал которого неожиданно смолк в эфире, сумел распознать и каким-то чудом обойти несколько айсбергов, прорвавшихся из Гренландии. Только к утру ветер переменился, ледовое зарево стало опадать, и в небе, обесцвеченном льдом, проступили звезды. Было видно, как они, не меняя своего порядка, медленно скатывались с востока на запад. А потом с самой яркой звезды, отделившейся от них, громко пролаял Дик.
Это значило, что пришли.
С трапа в рулевую по резкости сигнала, который приводили к минимуму слышимости, Суденко понял, что они в квадрате и начали поиск точки. Дверь в радиорубку была открыта, и старшина увидел радиста с каплями пота на лице. Свинкин медленно сужал диаграмму волн, выводя "угол молчания" - остро направленный радиолуч плавающей радиоточки, которую условно назвали "Штормом". Считалось, что при умелом пользовании приборами радиопеленгация может достичь точности визуального определения. Но она осложнялась тем, что пеленг был нечеткий. К тому же мешала волновая рефракция, при которой сигналы дают изломанные углы. Все это увеличивало вероятность ошибки.
На лицах моряков лежал свет от антенны, которая крутила по экрану зеленые круги. А фигуры тех, кто стоял на палубе, закрывало ее бегущей тенью. Никто не произносил ни слова. Вдруг Просеков сказал Кокорину, в раздражении переходя на "вы": "Отойдите от пеленгатора! Вы все зеркало задышали..." - обстановка была накалена. Старшина не испытывал волнения и объяснил это тем, что хорошо выспался. Постояв немного, вышел.
Показалось, что лампочки в коридоре горят тускло.
На палубе собралась почти вся команда. Не было только водолазов Ветра, Ковшеварова, Ильина. Они допоздна готовили станцию и еще не проснулись. Мотористы стояли полуголые, выбежав с жары. Под тяжестью якорей, висевших панером (отвесно, не касаясь дна), "Кристалл" сильно наклонился. Кутузов потравливал якоря так осторожно, словно выпускал золотую цепочку из руки. Могло быть и так, что уже проскочили островки... Внезапно боцман резко потравил цепь и начал выбирать. "Кристалл" приподнял нос, медленно выровнялся.
Кажется, зацепились.
Стали отходить к проливчику. Машина работала еле слышно. Затем двигатели остановили. Шаров переложил руль, и "Кристалл" по инерции начал описывать круг. Сейчас радиолуч "Шторма" должен стать перпенднкулярно к отражателю приемной антенны "Кристалла". Тогда "Шторм" не будет слышен совсем. Ни одни передатчик не работал в Полынье, ни одна станция не выходила в эфир. Определялась "точка нулевой слышимости", дающая истинное направление на затонувший корабль.
Вспыхнул прожектор на мостике. Свет заскользил по воде. Все перегнулись через борт. Ожидание разрасталось, захватило и Суденко. Смотреть мешали гребешки волн, среди которых чудилась всякая чертовщина. Опять развернулись, сделали круг, включив все прожекторы. Ничего нет, пусто. Сбросили на воду мешок масла, чтоб отметить место. Теперь его надо было проверить.
Никак не могли связаться с "Гельмой", которая потерялась со вчерашнего дня. Примерно через час она отозвалась. Подошла в свете ярких люстр, свешивавшихся по бортам. Два пожилых матроса и старшина принялись разбирать трал, оснащенный чугунными шарами. Стоять было холодно, Суденко ушел в каюту. Вернулся, когда трал подняли. В рулевой "Гельмы" Кокорин в повышенном тоне разговаривал со старшиной, обвиняя его во всех грехах: и судно у них допотопное, и металлоискатель плохой, и команда не настроена на поиск. Старшина, по фамилии Петрович, отводя глаза, придурковато твердил одно и тоже: что они израсходовали дорогостоящих электродов на тысячу рублей. Это был низенький мужик в огромной фуражке, сползавшей на уши. Внушительный вид Кокорина, его новенький мундир действовали на старика отупляюще. Порой он как бы терял нить разговора и принимался медленно разворачивать, а потом так же медленно складывать детский платочек, чем выводил Кокорина из себя.
- Петрович!
- Га! - вздрогнул тот, очнувшись.
- У вас на судне трезвые есть?
- Как жа! По-трезвенному живем... - Он открыл дверь в жилое помещение: - Ларик! Демьян!
Ответа не последовало.
- Легли...
- Легли! Ну, знаете...
Зацепившись за рулевое колесо, Кокорин вышел. Суденко посмотрел на диаграмму, вынув ее из стеклянной коробки. На ней ничего не было, кроме линии курса, такой неровной и запутанной, что напоминала кроссворд. Было ясно: где-то они блуждали и ничего не помнили. Но это к делу не относилось: прибор не показал "Шторма", в чем же их упрекать? Ведь прошлый раз тральщик им очень помог. Просто при неудаче ищут виноватых. А Петрович выглядел так, что становилось странно.
- Одна тысяча рублей! Ох, такие дела... - Петрович сокрушенно высморкался.
По-видимому, старшина "Гельмы", перепутав дни и ночи говорил про электроды, которые пожгли в первый день поиска.
- Не надо было спать.
- А поспал хорошо, ладно! Спал, жену видел... - Петрович, оживившись, посмотрел на Суденко, и его голубоватые глазки прямо засияли среди старческих морщин. - Как на обложке стояла, с рабенком... Как на картине! В Саратове стояла, в малине...
- Рулончик я у вас заберу.
- Весь зачем? Исписанное оторви.
Торопясь, оторвал ленту и вышел, скручивая на ходу.
В рулевой у них свет сразу погас. Кокорин ожидал за дверью.
- Рыбаки, что от них возьмешь? Так я и знал: куда им со своими прутьями...
- Этими прутьями, - сказал Суденко, - они обнаруживали затонувшие подлодки.
- Значит, неудачу на нас повесят! Они тут все свои.
Непонятно, чего Кокорин так нервничал: сигнал поймали, зацепились за что-то. Должно быть, нервничал оттого, что поймали и зацепились. Радиоточка здесь, рядом, - сомнения нет. Рано или поздно они ее найдут. Никуда от них работа не денется.
