Они пылали, кричали, падали горящими звёздами в море, на палубу. Обгоревшие, чёрные и больше не живые. Я ревел в начале на них, за злобу, с которой они накинулись на нас. После, я ревел за них, безутешно оплакивая. Видимо, где-то в глубине, глупенький маленький Юзек надеялся потушить их боль своими слезами.

Близнецы утешали меня, но как может стать лучше после такого пожара? И что бы ты сказал, мой несчастный свидетель, если бы твои друзья радовались подобному ужасу? Вместе с криком горящих пернатых я слышал смех и разные "молодец, Джером! Хитрец! Жги гадюк, жги!".

Я собрал последние силы и, подбежав к поганому мышу, ударил его в челюсть. Пламя от неожиданности сбилось и снова подпалило бороду Бъёрна. Он лишь засмеялся.

- Что ты натворил?! - я тряс его за грудки и мои слёзы капали на мерзкую мышиную физиономию. Он лишь с прищуром улыбнулся и ответил ровно и спокойно:

- Спас нас от твоей оплошности, вот и всё мальчик.

- Моей? Спас?

- Тихо, Юз, - вмешался помрачневший Леон, оттаскивая меня от Джерома - сейчас всё проясним. Чем ты думал, Джером? Жечь живьём, да ещё и на корабле!

- А что мне ещё оставалось делать, Леон? Птицам не понравилась напористость Юза, с которой он хулил корабль, они решили опровергнуть его слова. Я просто заставил их замолчать.

- Это не в первый раз, ты уже и раньше творил что-либо из ряда вон. Теперь и тебе пора отвечать.

- Э, нет, Леон! Подожди! - встрял в разговор Игорь, - За что отвечать то? Джером верно говорит - у него не было выбора! Юз обидел коня, а чайки, как всем известно, живут в конском зеве, вот они и решили заступиться!

- Что за чушь ты несёшь! Это просто деревяшка! - я всё ещё не пришёл в себя, но слушать всё это спокойно никак не мог.

- Деревяшка деревяшкой, а сколько дней и ночей на тебя везёт! Вот и послала деревяшка своих защитников.

- Будь Джером капитаном, всего этого бы не случилось, - промямлил Дон, - не напали бы на нас чайки, угольков столько не стало бы.

Я сам словно стал факелом. Мне хотелось хорошенько вмазать и Игорю, и Дону, и Джерому. Как они могли? Всё, что я делал было на благо команды!

- Всё, что я делал, было ради вас! Я не мог лгать вам, не хотел скрывать от вас правду, хотя знал, к чему это приведёт.

- Ты знал о птичьих головешках? - спросил меня Гот таким голосом, как будто сейчас рухнул весь его мир. Ах Гот, не от птиц твой мир должен был рухнуть.

- Нет, я не о том. Спасенья нет, вот я к чему.

Ветер начал разносить по палубе птичий пепел и мою тоску, которая никак не могла пробиться через обветренную кожу матроса.

- Кому оно вообще нужно, Юзек? Мы и так прекрасно жили, пили, бодрствовали, - Джером отпил из одной из своих бутылок, - мы можем обойтись и без спасения, нам не нужна правда. Что она изменит? Ром станет крепче или голова?

- Ни то, ни другое, - я устал бороться, что-то делать. Все усилия насмарку.

- Вот! Ты сам согласен с этим. И ты должен понимать, что Гиппокампус злится. Сначала его обругали, потом он лишился своей свиты, неудачный сегодня день, согласны? - конечно, они согласны, - а ты, мальчик, никудышный капитан. И именно тебе придётся извиняться перед, как ты сказал, деревяшкой.

- Хорошо.

- Хорошо! Но конь просто так не простит тебя. Ты сам знаешь.

- И что же мне делать?

- Ну, - сложив руки на груди заулыбался Джером, - ты можешь отплатить ему за чаек своею птичкой.

- Что?

- Сожги Альбатроса, Юз. Это будет лучшее твоё решение.

Я обомлел. Представляешь, друг! Сжечь! Живьём! Как же устроен его разум, раз он смог придумать такое? Советую сложить руки на груди и умолить Гекату не подпускать к тебе таких матросов. Я, выходит, молился очень мало.

- Да что с тобой не так?!

- Нет мальчик, со мной всё в порядке. Разве я пугаю команду? Ругаю свой собственный дом? Ты ослеп Юзек, ты отравлен чистотой дождевой воды, она затуманила твой разум - что за глупости ты пытаешься доказать? Нет никакой Земли, но есть прекрасное бескрайнее море - этого мало тебе, но не мне. Нам ничего не нужно: ни еды, ни воды, ни книг и новых сапог. Ром заменит собой всё. Он больше, чем ты думаешь.

- Это только твои слова!

- Ах маленький капитан, из-за твоих фантазий никто не будет страдать.

За Джеромом стояли почти все. Почти все мои друзья. Они смотрели мне в глаза то ли с жалостью, то ли со смехом, видимо, так и не определились, смешна ли наша жизнь или убога до чёртиков.

- Всё равно.... Кем надо быть, чтоб рассчитывать на то, что чужая боль принесёт нам счастье!

- Но Юз, он ведь прав, - подхватил ужас Игорь, - твоя птенция намного сильнее лошадиной птенции. Всё может получиться! Перо за перо, клюв за клюв и - пуф! - мы снова поплывём!

- Не думаю, что мы успели сбиться с курса, - закивал Карлтон.

Страшное слово бунт режется в горле. А чуть ниже и левее - одиночество.

- Так ты согласен сжечь Альбатроса из-за глупой фантазии, так, Карлтон? Какой курс, очнись! Мы не плывём, мы существуем! Просто есть здесь, вот и всё!

- Это ты больно много фантазируешь, мой капитан. Города, порты, бананы... Чушь! - Джером обращался не ко мне, а к другим; ему важно убедить команду, чтоб всем вместе заглушить мой голос.

Я больше не мог этого терпеть! Леон сдерживал меня, Агустин махал трубкой в такт с чужим кулаком. Мы бы не выстояли в драке, они бы с лёгкостью убили Альбатроса, если бы... Я рад, и я несчастен! Как можно выбрать из двух "плохо"? Наверное, если есть опыт одного зла, одной боли, то к нему можно привыкнуть, и во второй раз будет легче. Хотя, я не уверен, что зло и боль могут повторяться, ведь не может Томас упасть второй раз точно так же, как в первый?

Наши пререкания, достаточно громкие, чтоб различить слова, заглушил громкий крик Томаса из брюха. Он был страшен! Помнишь тот пожар? Огонь покусал доски палубы и, образовавшуюся дыру, мы обставили вокруг бочками, ради предупреждения умникам. И никто не ходил и близко! Правда, пьянящими ночами мы прыгали вниз, в темноту, на мешки с сеном (я был уверен, они за этим и были на корабле) и стопку матрасов. Но не будем об этом, вернёмся к ноге Томаса.

- Томас, что с тобой! - мы все подбежали к зияющей дыре и вгляделись в тьму. Ему не повезло - матрасы растащили, сено не помогло.

- Страшно больно! Больно! Аргх... - было видно, как боцман распростёрся среди тлеющих чаек. Он раскинул руки, подобно им, и испытывал боль, наравне с ними.

- Мы сейчас, подожди! - обнимая Альбатроса, я ринулся в трюм, со всей командой в хвосте.

Пусть палуба и дырява, но света нам не хватало, мы расставили вокруг Томаса фонари и принялись за помощь. Мне пришлось бегать за кладом, потому как, что делать было не ясно. Из ноги Томаса торчала крепкая заострённая палка, и, намочив штанину, резво убегал красный цвет. Дон подставил ладошки, пытаясь поймать его и поливал назад, в зияющие отверстие.

- Это рана, - я нашёл нужную книгу, порывшись в сундуке. Мне пришлось оставить белого друга в каюте, и я запер его там, опасаясь, что Джером всё ещё намерен жечь. - А то, убегает - кровь. Нам её уже не вернуть Дон, брось это дело.

- Ещё чего! Ты капитан-неудачник! Уже напутал с кораблём, его ногу я тебе не доверю.

- А ну! - Томас пусть и болел, но смог огрызнуться достаточно убедительно. - Прекрати это дело. Я и сам понял за свою службу, что то, что входит в нас всегда лучше, что выходит из нас. Ром лучше этой жижи, правда? Дайте мне его.

Сначала я протестовал, просто от страха и недоверия к рому. Но потом нашёл в книге, что спирт (родич рома) нам необходим. То есть Томасу, не всем.

- Так, а что делать то? - помассировал себе виски Ливстон.

- Надо вправить палку, то есть кость, вернуть назад, - перелом дело серьёзное, как я понял.

- Вот Юз, сразу видно, ты - ещё ребёнок! - покачал головой Игорь, - Томас-то наверняка проткнул ногу этой штукой, и её надо вытащить, а не то, что ты сказал.

- Я тож так думаю! - Гот хлопнул Бьерна по плечу и сказал, - Ну Бьёрн, давай тяни!