– Твой отец завёз.

– Значит, он знал, что я рано или поздно окажусь здесь?

– Мы предполагали такой поворот событий, – согласно кивнул тот, протягивая Саске одежду.

– Меня поимели, – выдохнул Учиха, резко забирая стопку из рук доктора и направляясь в уже знакомую спальню.

Захлопнув за собой дверь, парень раздражённо скинул чужой халат и поспешил быстрее облачиться в более привычные джинсы и футболку. Сверху надел серую толстовку, чтобы хоть как-то унять дрожь.

Взгляд сам собой упал на зеркало. Чёрные глаза смеялись. Зло, холодно. Отражение, будь его воля, разразилось бы издевательским смехом над застывшим напротив человеком, который по какой-то дурацкой случайности был его хозяином.

Такой слабый и хрупкий – пни и разлетится на осколки.

Саске фыркнул, сжимая кулаки. Он ненавидел того, кто прятался за тонкой лишь на первый взгляд зеркальной гладью.

– Тебя бросили, – одними губами прошептало отражение.

– Заткнись.

– Наруто убежал побыстрее, чтобы не видеть такую жалкую картину…

– Заткнись.

– И он оставил тебя. Нарушил обещание…

Учиха зажмурился, прикладывая руку ко лбу. Он знал, что это всего лишь плод его больного разума, но от этого чужие слова не становились тише, нереальнее. Они всё так же осколками врезались в сердце и в уши:

– Ты никому не нужен.

Зажав уши руками, Саске опустился на кровать, упираясь локтями в согнутые колени.

– Никому. Все обманут. Уйдут. Бросят.

Учиха тяжело выдохнул. В голове вновь звенело, мозг нагревался и, кажется, был готов вот-вот лопнуть.

– А ты думал, что я так просто отступлю? Что всё будет так просто?

Женский голос рядом… Саске резко открыл глаза, вскакивая с кровати и озираясь по сторонам, в поисках уже привычного силуэта.

– Пошла вон! – выпалил парень.

– Я внутри тебя. Я не смогу уйти…

Комната вокруг слилась, став серыми декорациями. Плоскими, холодными, шершавыми и безжизненными. Постепенно пропало всё: кровать, стол, окна… – осталось лишь зеркало, отражающее его, потерянного, тяжело дышащего.

Руки обхватили плечи, сжимая до боли. Учиха надеялся, что боль вернёт его в реальность, хотя её сейчас было достаточно…

– Только я останусь с тобой в итоге…

– Заткнись.

– Только я, и никто больше.

– Саске?

Голос, не принадлежащий этому серому миру, внезапно ворвался в плотный кокон из чужих призрачных шепотков и холодных лезвий, что касались кожи, оставляя невидимые раны.

Орочимару ухватил застывшего посреди комнаты Учиху, разворачивая к себе лицом. Мужчина часто видел то, как больные начинают сходить с ума. Их глаза отрешённые, смотрящие куда-то в пространство, взволнованное лицо и пальцы, цепляющиеся за одежду врачей…

Но здесь было что-то другое. Взгляд его пациента был наполнен злостью и горечью, руки безвольно висели вдоль тела, а он сам казался просто задумавшимся человеком, а не раздираемым болью больным.

– Пойдём, – тихо сказал доктор, пытаясь усадить Саске на кровать. – Я принесу обезболивающее.

– Нет, – слишком резко для находящегося в таком состоянии заявил Учиха, хватая руки Орочимару, что сжимали его плечи. – Не надо.

– Саске, – устало вздохнул мужчина, вглядываясь в непроницаемые чёрные глаза, – твой мозг не выдержит нагрузок. Тебе нужно сбить боль…

– Нет, – ещё твёрже отказался тот. – Я сам…

– Почему ты противишься лечению?!

Что-то внутри Орочимару начало ломаться. Нет, ему не было жаль этого парня, ему не было дело до того, как долго прослужит тому его мозг, насколько хватит сил, чтобы не покончить с собой из-за постоянных приступов. Ему не было дела до всего этого. Он просто поступал так, как было предначертано действовать врачам: советовал, уговаривал, пытался воззвать к здравому смыслу. Алгоритм, заученный за многие годы практики, сейчас, казалось, начинал осыпаться осколками, разбиваясь о стену отказа, отчуждения и упрямства.

– Ты никому лучше этим не сделаешь, – внятно проговорил доктор, глядя в глаза парня. – Ты сойдёшь с ума раньше весны…

– Я не сойду с ума, – упрямо и вполне трезво заявил Учиха, вглядываясь в лицо мужчины. – Ни ты, ни она не сможете меня заставить…

– Она? – нахмурился Орочимару. – Саске… мы здесь вдвоём.

Кажется, части головоломки начали становиться на свои места. Картина заполнялась, и теперь мужчина осторожно отпустил руки Учихи, заинтересованно вглядываясь в его лицо. Что это? Что за явление перед ним? Понятно было лишь одно – Саске уже столкнулся с галлюцинациями зрительными, слуховыми…

– Оставьте меня в покое, – устало попросил Учиха, сам опускаясь на кровать и закрывая уши руками. Он зажмурился, опустив голову. – Просто уйдите.

Орочимару покачал головой, внимательно оглядывая сгорбившееся тело.

Время было безжалостным ко всем… и сейчас то, что казалось так надёжно спрятанным, проступало наружу. Слишком тонкие запястья, слишком выступающий позвоночник, заострившиеся скулы и отстранённый взгляд. Саске будто уже не было здесь: только дряхлая и хрупкая оболочка, кокон, который остался после своего хозяина и вот-вот рассыплется трухой, стоит к нему прикоснуться.

Эту стадию доктор знал, но не думал, что она наступит так быстро.

Где же попытка договориться, где же то, что обычно врачи называют периодом «сделки», когда больные на всё готовы, свято веря, что переход на овощи, ежедневные молитвы и жизнь праведника вернут им здоровье, продлят срок…

Да. Здесь он бессилен.

– Отдыхай, – тихо сказал Орочимару, впервые за много лет, кажется, пребывая в странном рассеянном состоянии, когда мозг пытается ухватиться за предоставленные отголоски информации, но те водой утекают меж пальцев.

Сказав это, мужчина осторожно прикрыл за собой дверь, направляясь в свой кабинет. Зайдя в небольшую комнатку, пахнущую книгами, тот достал из кармана сигареты и задумчиво взглянул на никотиновую палочку.

– Так быстро, – одними лишь губами проговорил он, усаживаясь за стол и открывая чёрную папку.

Болезнь имеет лицо. Каждая. Она имеет характер… личность…

У кого-то она вяло течёт, медленно играя со своей жертвой, словно кошка с поймавшейся мышкой. Наслаждается процессом, упивается чужой болью и растёт, крепнет от чужих страданий.

У кого-то болезнь проходит незаметно. Слишком быстро, чтобы больной мог что-либо осознать. Как правило, в таких случаях диагноз подтверждают лишь после смерти пациента.

А у кого-то…

Орочимару втянул в себя горьковатый дымок, прищурился, глядя на сизые разводы в воздухе.

Для кого-то она становится вторым «я». Субличностью, делящей разум на две воинствующие части, для кого-то врагом или другом. Выбор был невелик: все заканчивали одинаково. Болезнь съедала их слишком быстро, подкреплённая голосами из недр повреждённого разума.