– Сегодня у тебя тяжёлый день, – с трудом выдавливает из себя Дафния. – Постарайся продержаться.
Что-то неуловимое – тревога, испуг, сомнение? – проскальзывает на лице Уны.
– Со мной всё будет в порядке! – роняет она коротко и рывком поднимается из-за стола, словно хочет отшвырнуть Дафнию прочь, чтобы та не путалась у неё под ногами.
– Ты же ведь ещё не допила свой кофе!
Чашка полна на три четверти, на тарелке лежит добрая половина тоста.
– Я не голодна.
– Ты забыла подарок.
Уна молча сгребает пакет со стола. «Что ж, хорошо, что хоть взяла».
Слышится быстрый звук шагов по лестнице. На прямом ходу громко стучат школьные форменные туфли без каблука. Дафния тоже встаёт и начинает убирать посуду со стола. На часах – двадцать пять девятого. Пора ехать.
Они никогда не затрагивают эту тему. Никаких комментариев! И так каждое утро. Ибо каждое утро они проезжают мимо того самого места, где оборвалась жизнь Финна. В каких-то пятидесяти ярдах от дома, всего лишь за несколько секунд до встречи с ней. Какая нелепая смерть! Но, как говорится, дальнейшее – молчание. Вот и сегодня ни Дафния, ни Уна не проронили ни слова, минуя роковое место.
И тем не менее каждое утро Дафния сжимается от ужаса, проезжая мимо. Всякий раз, когда они подъезжают к дому Бакли (Да! Вот здесь! Оно, то самое место!), память её снова и снова возвращается в тот страшный день. Образы сменяются в голове с калейдоскопической быстротой, мелькают, словно карты в руках опытного фокусника, демонстрирующего свое искусство перед зачарованным зрителем.
Вот она открывает парадную дверь и видит на пороге Энни и Хью Моулони. У обоих совершенно раздавленный вид. Она ещё в кухонном фартуке, радостно улыбается, но улыбка тотчас же сбегает с её лица, как только Хью начинает говорить…
Искорёженные велосипедные колёса, сломанный руль, вывернутая наружу велосипедная рама какого-то непривычного цвета – лаванды. Весь этот металлолом свален в кучу возле стены дома Бакли. Чуть поодаль валяются помятые крылья…
Прямо на дорожке, ведущей к дому, сидит водитель мусоровоза, низко опустив голову, отчётливо видна его лысая макушка. Он нервно вертит в руках красную чашку с чаем, расплёскивая содержимое в разные стороны…
То там, то здесь вдоль дороги замерли группки соседей. Её замечают, люди начинают толкать друг друга локтями, все головы поворачиваются в её сторону. Кто-то не выдерживает и громко всхлипывает…
Тело Финна закрыто серым одеялом, из-под которого наружу выглядывает его коричневый ботинок. Она рывком сдёргивает одеяло: невидящие глаза полуоткрыты, ярко-алая кровавая дорожка стелется по земле от того места, откуда его поднимали на носилки…
Почерневшее от горя лицо Мо в морге. Финн лежит на холодном каменном столе. А они беззвучно застыли с двух сторон. У Мо дёргается нижняя губа и чуть слышно стучит челюсть. Но больше никаких проявлений отчаяния. Работник морга молча снимает простыню с тела, чтобы она могла взглянуть на мёртвое лицо сына…
– Спасибо за подарок.
– Что? – Дафния непонимающе смотрит на Уну, всё ещё погружённая в свои мысли.
– Мне понравился топик. Очень миленький.
– Правда? Я там на всякий случай оставила чек. Вдруг ты захочешь…
– Нет, он мне нравится! Я точно оставлю его себе.
– А по размеру? Я не вполне была уверена…
– Всё отлично, размер мой!
– Тогда хорошо! Я очень рада, что он тебе понравился.
Она включает сигнал поворота. «Хватит! – приказывает она себе. – Больше никаких невесёлых мыслей!» Она уже устала от собственных горестей. Когда же в её жизни забрезжит хоть какой-то лучик света? Может, уже пора гнать прочь собственную грусть?
Они поворачивают за угол, объезжая магазин, в котором продаются любимые шоколадные батончики Мо с ореховой начинкой.
– Я говорила тебе, что пригласила сегодня Мо на ужин? Она ведь ни за что не захочет пропустить твой день рождения.
– Да, ты говорила!
Вполне возможно, Мо с радостью постаралась бы забыть о дне рождения Уны и не стала бы возражать, если бы её и обошли приглашением. Но ничего! Они обе наклеят себе на лица весёлые улыбки – всё ради именинницы! – и будут стараться изо всех сил, чтобы этот ужасный день стал менее ужасным. Даже если девочке не хочется ничего отмечать, а ей наверняка не хочется, всё равно! Есть весомый повод для торжества: семнадцать лет. Такую дату надо отметить, по-любому!
– Что делаешь после уроков? Какие планы?
– Да ещё сама не знаю…
– Пожалуйста, постарайся не задерживаться, ладно? Я пригласила Мо к восьми.
– О’кей!
Мысли Дафнии перескакивают на шоколадный торт: она заказала его в новой кондитерской, которая открылась всего лишь несколько месяцев тому назад. Всякий раз, проезжая мимо, Дафния отмечала, что внутри полно народу. Хороший знак! Значит, с качеством выпечки у них всё в порядке. Она позвонила в кондитерскую в понедельник и заказала большущий шоколадный торт с надписью (золотистые буковки на фоне разноцветной сахарной глазури): «С днём рождения, Уна!»
Год тому назад она как раз занималась приготовлением шоколадного торта ко дню рождения Уны, когда в дверь позвонили и на пороге возникли Энни и Хью. Она хорошо помнит, что, когда они наконец уже ближе к полуночи вернулись домой от Мо, на кухонном столе всё еще стояла миска с недоделанным тестом. Рядом валялись скорлупки от яиц, крошки шоколада, разорванный пакет из-под масла, а пол и всё вокруг было покрыто тонким слоем муки и порошка какао.
Помнится, она тогда просто плюхнулась на стул среди этого хаоса и застыла в полнейшем оцепенении, всё ещё не в силах осознать масштаб произошедшего. А отец и Джордж принялись наводить порядок, как умели. Они даже о чём-то переговаривались друг с другом, но вот только о чём? Слов их она не помнила. Но они говорили, это точно! Роняли слова, словно пытались с их помощью безуспешно достучаться до неё и до Уны и хоть как-то облегчить их горе. Впрочем, Уна почти сразу же пошла наверх и заперлась у себя.
Цена за торт, которую ей озвучили в новой кондитерской, была просто астрономической, но она заплатила, не торгуясь, благодарная им уже хотя бы за то, что они в этом году сделают за неё ту работу, которую сама она никак не смогла бы осилить. Торт она заберёт на обратном пути домой.
Они подъехали к школе. Дафния поворачивается к Уне и извлекает из кармана бумажку в десять евро.
– Вот. Это тебе. На случай, если вы решите после школы заглянуть куда-нибудь.
Уна молча смотрит на деньги.
– Бери же! – упорствует Дафния, почти силой вталкивая банкноту в руку Уны. – Потрать на что-нибудь вкусненькое… мороженое и всё такое.
«Мороженое, – раздражается она про себя. – И без мороженого в этот день нам обеим холодно. И потом, девочке всё же не семь лет, а семнадцать».
Уна наконец берёт деньги и, стараясь не встречаться глазами с Дафнией, прячет их в своём кармане.
– Спасибо! – роняет она, выбираясь из машины и водружая себе на плечо ранец. – До вечера! – Она громко хлопает дверцей и тут же растворяется в толпе школьников, торопящихся к большим железным воротам.
Какое-то время Дафния смотрит ей вслед. Бедная девочка! Осталась совсем одна на всём белом свете. Себя Дафния в расчёт не принимает. Какой с неё прок? Она сама о себе не может толком позаботиться, не говоря уже о других. И вот вам, пожалуйста! Из всех близких людей у Уны только мачеха. Правда, есть ещё бабушка с дедушкой по линии покойной матери, но те не проявляют никакого интереса к своей внучке, словно её и не существует вовсе. А что же до второй бабушки, той, которая Мо, то она тоже не сильна по части всяческих нежностей и прочих родственных чувств.
Когда головка в ореоле золотистых кудрей окончательно исчезает из виду, Дафния трогается с места и вливается в поток транспорта, торопясь успеть к началу рабочего дня. Проезжая часть вся запружена машинами – впрочем, как всегда по пятницам. На следующей неделе станет посвободнее: школы закроются на пасхальные каникулы, а дети в это время будут ещё спать.