Громкий лай собаки, устремившейся вслед за котом, был последним, что он услышал.

В тот день, когда он погиб, утром, они повздорили из-за сливочного масла. Потом Дафния тысячу раз мысленно прокручивала в голове эту пустячную ссору. Кошмар какой-то! Такое ощущение, что кто-то просто забыл выключить кинопроектор в зале для просмотра и плёнка, забытая всеми, всё крутится и крутится в полной тишине. И эта её последняя реплика, дурацкая реплика: «Ну почему ты никогда ничего не помнишь?» Сейчас эти слова жгут её, словно калёное железо. Господи! Подумать только! Она ругалась с ним в тот самый день, когда он погиб.

Дафния наливает себе чай из жёлтого чайника и добавляет немного молока. Потом размешивает ложечкой и, поднеся чашку ко рту, делает глоток. Ещё нет восьми. Она вскочила до того, как зазвонил будильник. Вдруг почувствовала, как мерзнут ступни, хотя на ногах толстые шерстяные носки тёмно-синего цвета. Но она по жизни мерзлячка, страшно боится холода. Скоро в доме потеплеет. Пару минут тому назад она уже включила в подсобке бойлер и сейчас вслушивается в то, как он тарахтит.

«Ах, если бы это проклятое масло хоть что-то значило! Ну, забыл вечером достать масло из морозильника и забыл себе. Из-за чего было заводиться?» Именно пустячный повод для самой ссоры и угнетает её больше всего. Она ведь даже не поцеловала его в то утро, уходя на работу. Как обычно. Подойдёт, бывало, на цыпочках к нему, легко коснётся губами его губ, а потом обхватит его лицо руками и так замрёт на несколько мгновений. «Но это масло, будь оно неладно!» Из-за него она ушла в тот день без прощального поцелуя, только из-за него.

А потом оказалось, что в то утро, последнее утро их супружеской жизни, она в последний раз видела перед собой лицо мужа, живого. И у нее не нашлось даже тёплого слова для него или желания проявить какую-то нежность по отношению к мужу. Куда там! Она просто схватила со стола свою красивую кожаную сумочку (настоящая винтажная вещь!), которую Финн подарил ей на Рождество, и молча вышла из кухни. Сказала ли она ему хоть «до свидания» на прощание? Не помнит! И он тоже не сделал ни малейшей попытки последовать за ней, остановить, что-то объяснить…

Она даже не помнит, когда они целовались с ним в последний раз. «Эти провалы в памяти убивают. Просто убивают!»

Мо проявила полнейшее безучастие к её горю. Ну, мать Финна – это отдельный разговор. Она вообще скупа на проявление каких бы то ни было человеческих чувств. Разве что когда происходит нечто такое, что не укладывается ни в какие рамки. Конечно, она тоже горевала, но уж как-то слишком формально, что ли… Могла бы найти и более тёплые слова утешения. «Прекрати немедленно хныкать! – приказывает ей свекровь строгим тоном всякий раз, когда Дафния начинает плакать, снова и снова укоряя себя за ту глупую ссору. – Ну, повздорили и повздорили! С кем не бывает? В любой семье такие ссоры случаются что ни день. Думаешь, я никогда не ругалась с Лео? Включи, наконец, мозги. Посмотри на всё случившееся трезвым взглядом! Откуда тебе было знать, что всё так обернётся? Что случится такое?»

И голос свекрови в этот момент звучит беспристрастно и холодно. Ни капли теплоты или нежности. Но какой ей прок от того, что «в любой семье случаются такие ссоры» или «откуда ей было знать»? Однако… Хоть и с трудом, хоть и ценой титанических усилий, Дафния пытается как-то держать себя в руках, чтобы окончательно не погрузиться в пучину отчаяния.

Щёлкнул тостер, выдавая порцию поджаренных хлебцев, и от этого щелчка что-то ёкнуло в груди. Она не хочет завтракать. Она вообще утратила всякий интерес к еде. И тем не менее каждое утро она зажаривает себе тост, а потом съедает его. Потому что по утрам все люди завтракают. Значит, и она должна! После ухода мужа из жизни всё её нынешнее существование превратилось в сплошную цепь неких действий и поступков, которые она совершает по большей части бессознательно, словно во сне. Она берет тост, перекладывает его на тарелку, достает масло.

В день похорон пришло письмо на его имя. Почтальон просунул конверт в щель для корреспонденции, и он упал на коврик возле входной двери адресом вверх. Даже один вид фамилии мужа вызвал в Дафнии такую бурю чувств, что казалось, ещё немного, и сердце её разорвётся на части и она умрёт тут же, прямо в холле возле дверей. Помнится, она с трудом подняла конверт с пола и, совершенно обессилев, уселась прямо на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Обхватила озябшими руками колени и стала машинально растирать их, не обращая внимания на то, что мнёт своё траурное платье.

Когда приступ слабости немного отступил, она открыла конверт и обнаружила внутри квитанцию, подтверждающую получение оплаты на счёт какой-то туристической фирмы. Дафния принялась разглядывать её, ничего не соображая, увидела их с мужем имена, пункт назначения – Рим, указанный рейс самолёта и время вылета. Но какое это имело теперь значение? Они уже никогда и никуда не полетят вместе.

И тут взгляд её выхватил дату отправления: 29 апреля. И всё моментально сложилось воедино. Он готовил ей сюрприз! Подарок ко дню её рождения, который совпадал с третьей годовщиной их свадьбы. А ведь она никогда не была в Риме. «Я обязательно свожу тебя в Рим», – как-то раз пообещал он ей. И вот он, его прощальный подарок! Он сдержал-таки своё слово и выполнил обещание. Снова учащённо забилось сердце.

Банка с джемом почти пуста. Она поднимается из-за стола, пересекает комнату, подходит к грифельной доске, которая висит на стене рядом с полкой со всяческими кулинарными книгами. На доске уже помечено то, что надо не забыть купить: жидкость для мытья полов, зубная паста, кофе. Мармеладный джем, – дописывает она мелом неразборчивым почерком. Словно курица лапой нацарапала…

Потом снова возвращается к столу. Сверху доносится шум. Слышится негромкое шарканье ног над потолком в кухне, потом раздаётся звук раздвигаемых ночных штор, негромко хлопает дверь. Дафния загружает тостер новой порцией хлеба и нажимает на кнопку включения.

Свекровь переехала к ним с Уной на следующий день после похорон Финна. Она даже не удосужилась поставить их в известность о своём намерении, позвонить, предупредить, сообщить, и всё такое. Просто утром следующего дня возникла на пороге их дома с мокрым то ли от слёз, то ли от дождя лицом. Под мышкой сумочка – явно чья-то, передаренная ей за ненадобностью, у ног видавший виды потёртый чемодан голубого цвета, тоже наверняка позаимствованный у кого-то.

«Я тут подумала и решила, что поживу у вас какое-то время». Голос звучал ровно, несмотря на влажные щёки. Несмотря на то что лишь накануне в землю опустили её единственного сына, её единственного ребёнка. Дафния была слишком раздавлена собственным горем, чтобы отказать свекрови. Да у неё и слов-то не было подходящих, чтобы сказать ей «нет». А потому она молча подняла чемодан и переставила его в холл. Следом вошла свекровь.

Какое-то время они обитали в доме Финна втроём: его дочь, его мать и его жена. И всех их, сошедшихся под одной крышей, объединяло лишь одно: общая утрата, общее горе, та пропасть, которая образовалась в жизни каждой из них после его трагической гибели.

Спустя пять дней Мо уехала так же неожиданно и стремительно, как и появилась в их доме, без всяких объяснений или уведомлений. Однажды вечером вошла в гостиную, волоча за собой свой голубой чемодан.

«Поеду домой, – объявила она с порога. – Я перезвоню вам попозже, узнаю, как вы тут справляетесь без меня».

Помнится, от неожиданности Дафния даже перестала выгребать пепел из камина. Она повернулась к свекрови. В дверях застыла маленькая упрямая фигурка. Плотно замотанный вокруг шеи шарф синего цвета, чёрный стёганый жакет, из-под колёсиков чемодана выглядывали ярко-оранжевые теннисные туфли.