Двадцать три года назад

Ламир не узнал её. Далла не понимала, что в этом настолько радостного, но проклятый брат не сумел разобрать черты её двадцатилетней в маске сорокапятилетней женщины. Самодовольство полыхнуло волной; она тогда была бы прекрасной королевой, молодой и красивой, а сейчас всё пошло наперекосяк, и она поправляла яркую когда-то, а сейчас посеревшую уже прядь волос, всматриваясь в зеркало. Далла гордо вскинула голову и попыталась вспомнить чётко очерченную линию подбородка в сегодняшней расплывчатой. Пройдёт ещё двадцать с чем-то лет, и она превратится в какую-то стандартную бабушку, но сегодня повторится день её триумфа.

Её дочь никогда не нарушит материнское слово. Далла надеялась на это, когда выходила встречать короля Ламира Эрроканского — это чудовище, столкнувшее сестру с трона двадцать пять лет назад, опозорившее её на весь мир, сейчас казалось таким самодовольным. Он давно потерял все остатки родительской красоты, которые только у него были, и эти бабские черты тоже потолстели, лоснились от горы кремов, которыми он призывал к себе молодость, но всё равно хватило смелости явиться сюда, принять решение повенчаться с красивой девицей, которую он увидел где-то на охоте; которую он посчитал чем-то вроде очередного оленя, которого следует подстрелить.

Далла усмехнулась. Её дочь не была оленем, её дочь была ведьмой — или станет ею. И Королевой тоже станет.

Эррокой с самого её основания правили женщины. Мужчины не способны владеть магией: даже если у них есть какие-то задатки, то они всё равно не смогут ничего с ними сделать, они не воспринимают волшебство. Королевы Эрроки правили страной так, что она только разрасталась от Эррийских гор и тянулась почти до другого конца континента. И проклятая Дарна не могла ей мешать, и воссозданная из пепла Элвьента тоже не могла: она осыпалась в руины, сколько б ни воевали короли.

И это продолжалось до той поры, пока Последняя Королева не умерла родами, произведя на свет трёх сыновей. А ведь в Эрроке нельзя прерывать королевскую династию, ведь они — дети самой Богини Эрри.

Далла позволила улыбке немного смягчиться. Она уже чёрт знает сколько времени не была здесь, в королевских палатах. Когда двадцать шесть лет назад она взошла на трон, первая Королева за последние века, первая дочь за столько лет, сумевшая получить престол, она была готова окатить весь этот мир магией и оживить его. Эррока столько лет мучилась под давлением проклятых мужчин, а теперь на целый год сбросила их кандалы… И вновь оказалась в них.

Ламир был таким же, как и тогда, таким же подлым и наглым. Он всё так же с лёгкостью всех обманывал, подписал ей приговор, заявив, что королевская дочь умерла и был совершён подлог, а самое главное, с такой же лёгкостью приказал её казнить. Она бежала со всех ног из своей же столицы, вынужденная пропасть где-то в Вархве и выйти замуж за человека, которого она почти не уважала, но была благодарна ему за то, что он был слеп и не знал, на ком женится. Но он был болен, буквально умирал, когда она стала его женой, и сколько своей магии она вливала в него, чтобы он всё-таки сумел прожить ещё несколько лет. У него были старшие дети, которые так не ценили его, и ему исполнилось уже сорок пять, когда она стала его женой. Он почитал те века, когда миром правили Королевы, и поэтому, узнав, что она — ведьма, почти боготворил её. А после она родила ему дочь — восемь лет попыток, и их Лиара, прекрасная, любимая дочь появилась на этот свет.

Он умер через три года после её рождения, с улыбкой на губах, даже не зная — его кровь, кровь человека глупого, но всё же отчасти благородного, потекла в жилах будущей Королевы.

Теперь, когда Ламир в свои пятьдесят решил поискать девушку для продолжения рода, свою молодую жену, он по мановению руки пришёл именно сюда. Он не узнал сестру, не узнал её яркое отражение в юной красавице, потому что давно уже был уверен в том, что Далла умерла. Но умерла только Далла Первая — во имя своей же дочери, которая тоже встанет на трон.

…Она ещё раз пристальным взглядом осмотрела себя в зеркале. Да, воистину, мать королевы всё ещё красивая, в отличие от расплывшегося, растолстевшего на лице братца, высокая, натянутая, как самая настоящая струна, хотя чего-то в ней уже, естественно, не хватало, ведь вечных людей не бывает. И даже платье радостно-голубого цвета, что ей было совсем не к лицу, но полагалось, по мнению Ламира, сидело хорошо, пусть и немного смешно.

Далла ещё раз провела ладонью по волосам — они были убраны в странную причёску с миллионом заколок, каждая из которых может быть отравлена, если вдруг Ламир вернётся к своим привычным деяниям.

…Он так грубо хватал её дочь под руку, когда вёл её к венцу, что матери хотелось рвануться вперёд и спасти несчастную, вот только она удержалась и шла сзади, чтобы присутствовать при этом проклятом акте кровосмешения, о котором не знал Ламир, но прекрасно знала Лиара.

Но в покои её дочери он поднимется только после того, как примет вызов. Только вызов сначала надо бросить. Но есть ещё люди, которые верны ей, и они найдут кого-то подходящего на эту роль.

…Дверь открылась с невероятным грохотом. Брат её мужа, уставший, грузный седой мужчина, который тоже уже был на последнем издыхании, поклонился своей королеве — он знал, в отличие от того, кого она то ли использовала, то ли действительно любила.

— Привели, — едва слышно прошептал он. У Вьена — какое странное имя, как она вновь и вновь думала, ловила себя на глупой мысли, — был очень тихий голос, словно мужчина пытался скрыть какие-то сведенья от всего мира. Он кланялся очень низко, так, что седые волосы служили практически заслонкой между ним и реальным миром. Впрочем, с каждым годом поклон казался всё более жалким, и ему приходилось прикладывать руку к животу не потому, что так требовалось по уставу, а потому, что он должен был поддерживать своё непомерное брюхо.

Но Вьен был очень добрым — по крайней мере, настолько, насколько могут быть добрыми люди в этом подобии настоящего мира. Он никогда не пытался переступить определённые границы, и Далла знала, что такой, как он, никогда не предаст; она смогла утаить с его помощью свою личность от Ламира, и сейчас, когда ей потребовался парень, который погибнет за её дочь, Вьен тоже с радостью отправился исполнять эту маленькую прихоть. Ему от этого ничего не будет, естественно, да и не может быть, но зачем просто так перечёркивать всё то, что можно назвать хорошими, нормальными отношениями? Он не стал бы предавать других людей просто так, но отыскать мальчишку-жертву ради любимой племянницы, которая станет королевой, должен.

— Вьен, ты же знаешь, что я этого никогда не забуду, — прошептала совсем тихо Далла, остановившись рядом с ним и прикоснувшись кончиками пальцев к лицу. Он как всегда слишком сильно вспотел, и кожа тоже была влажной и липкой, но она проигнорировала короткий приступ отвращения, напоминая себе, что он не просто полезен.

— Мне нужна только ваша память, Ваше Величество, — верно пропыхтел он. Его брат был таким же бесхарактерным, но хотя бы периодами умудрялся думать головой, а вот Вьен — нет, он считал это просто лишним трудом. Но он прожил долгую и не слишком счастливую жизнь, а самое главное, он никогда не пытался перебежать с одной стороны на другую. Далла была в этом уверена, к тому же такими, как Вьен, слишком просто манипулировать, чтобы она отказалась от столь дивного шанса заполучить такого верного соратника.

— Введите! — уже громче приказала она, взмахом руки предлагая Вьену посторониться. Богиня, как не хотелось сейчас идти на какие-то глупые жертвы, но кровь одного человека ей нужна. Ей нужен дух, который покидает тело, чтобы её могущество передалось дочери до её смерти и без её смерти. Королева должна быть с Даром Королевы, а значит, Далла должна была усадить на трон полноправную правительницу. Дочь будет её слушать, вот только силы ей нужны собственные, те, которые будут течь в её жилах, а не в жилах её матери.