- Я не проучила его. Я просто… я не хотела умирать и не хотела, чтобы он умер. Ведь он помог мне понять, что даже я могу бороться. Нет, что каждый может бороться! Когда кажется, что сил больше нет и руки опускаются, нужно просто вспомнить, кто ты. Вспомнить, каким ты был в детстве. Тогда никто из нас не боялся оступиться, и мы верили в себя, так почему бы не поверить в себя снова? Почему бы не вернуться туда, где мы не боялись совершить ошибку и раскаиваться всю свою жизнь, туда, где мы точно знали, что впереди не только темнота? Тогда мы видели надежду, а потом потеряли ее. Я не хочу больше ее терять. Изая помог мне понять это – неплохо иногда быть ребенком.

Сердце парня замерло. «Не может быть… не может быть, чтобы она поняла меня! Она же самоубийца… Нет. Вот когда она собиралась прыгать с высотки, она была ей и не могла понять меня. А сейчас – она такая же, как я. Она нашла свое собственное «Я», нашла силу, дающую волю к жизни. Она не умрет. И я тоже. Она не сдастся. И я не сделаю этого. Она не свернет с пути, выбранного однажды. Как и я. И она понимает меня, потому что мы похожи. Нет, в чем-то мы вообще одинаковые», – подумал он. Селти озадаченно посмотрела на Юмэ и быстро напечатала: «Он тебе это сказал?»

- Нет, я просто так чувствую, – покачала головой девушка и прочла следующую надпись: «Ты в курсе, что Изая – ребенок? Его уровень эмоционального развития не превышает возраста пятнадцати лет. Он замер и не может повзрослеть».

- Это не правда, – покачала головой девушка. – Может, он и остановил его, но сделал это сам. По доброй воле. Иногда он бывает взрослым, и это не притворство. Не великолепная актерская игра. Когда мы летели, я видела его глаза. Он умеет быть взрослым, но тщательно давит это в себе. Он… он не такой, как обычные люди. Он сам контролирует свою жизнь. И делает то, что поможет ему не сбиться с пути. Потому что он борец.

Парень не хотел, чтобы все его тайны, особенно эту, раскрывали валькирии. Для него это было опасно. Он быстро поднялся на ноги, и, отряхиваясь, сказал:

- Ну что, суицидница ты моя, понравилось летать? Можешь повторить. Одна. И без Селти в группе поддержки. А я пошел. У меня еще очередь висит на сайте самоубийц. И все ведь жаждут перерезать вены, наесться таблеток или прыгнуть под поезд… Всё. Привет, Селти. Да, кстати – у меня к тебе разговор. Отойдем?

Валькирия покатила байк к выходу из темного грязного переулка, и Изая вприпрыжку побежал следом. «Мне нравятся твои крылья, но я не могу остаться. Я должен уходить. Я всегда должен уходить. Я не могу быть рядом с кем-то. Я всегда всем приношу боль. Вот такой вот я противоречивый – спасаю людей и делаю им больно. Иронично, не правда ли? Она увидела меня настоящего. Того, который всегда спит, и лишь в особые для меня мгновения просыпается... Не хочу, чтобы об этом кто-то узнал. Это может быть опасно. Как для меня, так и для нее. Селти не проболтается. Только Шинре, но у того хоть язык и без костей, но он умеет хранить секреты, особенно если знает, что это касается мира в Икэбукуро. Без меня баланс нарушится. Как и без него. Как и без Шизуо. Шизуо. А не сходить ли мне к нему, поразвлечься? У меня же отличное настроение и... Нет, не сегодня. Мне ведь хорошо, так почему в груди болит? Сходить к Шинре, что ли? Ага, и он пропишет успокаивающие капли, решив, что у меня от падения с высотки расшатались нервы. Нет уж. Обойдусь». Изая хорошо понимал людей. Его дедуктивный метод, которому он научился из многочисленных детективов, поражал. Да и в человеческих душах он отлично разбирался. Только вот одного человека он не мог понять. Самого себя. Если это касалось работы или его маленького увлечения, он прекрасно понимал себя, но когда дело касалось чувств, которые посещали его крайне редко – таких, как счастье, умиротворение, восхищение – он не мог их опознать. В других он это видел. В себе – никогда. Просто он не привык к таким чувствам. Они были для него нонсенсом.

Юмэ стояла на автобусной остановке, сложив руки на груди, и смотрела в вечернее небо. Она решила прокатиться до Икэбукуро на автобусе, а не на метро, потому что не хотела приехать туда очень быстро – метро домчит тебя за минуты, а в автобусе ты проторчишь в пробке около получаса. К тому же, в метро ты лишь будешь толкаться в темном подземелье, а автобус – это возможность смотреть на небо всю дорогу. Все эти полчаса.

Автобус подошел и распахнул двери. Девушка поспешила к ним, но в эту секунду увидела до боли знакомую фигуру в черной куртке с белой опушкой, лаской нырнувшую внутрь. Она встряхнулась и вошла следом за парнем. В Токио наземный транспорт, за исключением монорельсов и поездов, пользуется очень небольшим спросом. Трамвай там и вовсе сохранился лишь в одном месте. Но в часы пик, когда работники офисов возвращаются с работы, и там бывает трудно найти свободное сидение. Девушка направилась к единственному свободному месту – двойному сидению, но Изая занял его первым. Он как всегда решил обвести салон взглядом и увидел прямо за собой ее. Девушка побледнела. Она не хотела потерять те драгоценные воспоминания, которые жили в ее сердце – его глубокие черные глаза, полные муки и боли, с восхищением смотревшие на нее и лучившиеся счастьем. Она боялась, что если они пересекутся вновь, он наговорит ей гадостей, которые все время вертелись у него на кончике языка, и которые он просто не мог не говорить – Изая привык нападать первым. Потому что боялся, что нападут на него. А уходить в оборону он не любил и пользовался золотым правилом: «лучшая защита – это нападение». Он всегда причинял другим боль. Но не потому, что был жесток, как думали остальные, а потому, что просто не мог иначе. Он боялся, что боль причинят ему, и закрылся. Остановил свои внутренние часы. А ведь подростки, как известно, всегда нападают первыми, потому что боятся боли...

Орихара с удивлением посмотрел на Юмэ и фыркнул.

- Ну, садись, чего стоишь? Или я такой страшный, что ты даже сидеть рядом боишься? – хмыкнул он и отвернулся к окну. Юмэ, секунду поколебавшись, села рядом с ним и тоже посмотрела в окно.

- На что любуешься? – подколол ее парень. – Неужто, на мое прекрасное личико?

- Которое просит кирпичика, – парировала девушка, и Изая удивленно посмотрел на нее. Мало кто мог позволить себе так ответить самому опасному человеку Икэбукуро и остаться безнаказанным, но еще меньше делали это без страха перед последствиями. «Но она же не знает, кто я… – вдруг подумал он. – Она и представить себе не может, что я – информатор. Да еще и на мафию работаю». Почему-то от этой мысли ему стало больно. «Нет, надо с этим заканчивать. Узнает, кто я – больше не подойдет ко мне. И так будет лучше. Я люблю людей, но вот чтобы кто-то один стал для меня важен… Это невозможно!»

- Ага, конечно. Только вот кирпичиком ты в меня не попадешь, – хмыкнул он. – Я все-таки неплохо владею вот этим.

Он быстро достал из кармана флик-лезвие и крутанул его в пальцах, а затем спрятал обратно в карман.

- Да мне как-то все равно, – пожала плечами Юмэ.

- А тебе не все равно, что за одни твои слова я мог бы сделать твою жизнь… Ой, прости, последнюю неделю твоей жизни сущим адом? – парень расплылся в язвительной улыбке.

- Почему последнюю? Я что, умру сразу, как в тюрьму попаду, что ли? Я собираюсь отсидеть срок и выйти на свободу «с чистой совестью». Из двух зол выбирают меньшее – я не собираюсь жить рядом с подонком, который не умеет сражаться, а может лишь мелко пакостить. Он думал, он уничтожит меня тюрьмой... Ну, собственно, он был прав – я бы не выжила. Но ты меня спас, за что я тебе безумно благодарна. Вот только знаешь… Теперь я живу, по-настоящему живу, и не собираюсь опускать руки. Я не буду ему мстить. Я просто дождусь выхода на свободу и заживу нормальной жизнью. Я не буду зависеть от отца. Нет. Не так. Я вообще ни от кого не буду зависеть.

- Ага. Кроме самой себя.

- Нет. Зависеть от собственных желаний – это слабость. Приняв решение нужно идти до конца, даже если тяжело, даже если больно, и даже если очень хочется свернуть.