— Имеет, — отозвалась я. — Всё, что происходит, влияет на людей и на их будущее, неважно, большое это событие или маленькое. Ты испытал унижение и разочарование, предательство и ненависть. Ты столкнулся с людской злобой и жестокостью. Вряд ли можно сказать, что это не имеет никакого значения, раз остальные участники тех событий о них позабыли. Если свеча догорела, это не значит, что пламени не было. Ты сильнее, чем думаешь, раз смог адаптироваться к этому и начать жить для себя. Твоя история объясняет твое желание, чтобы все забыли о твоей внешности, и оно перестает быть таким уж необычным. Не думаю, что стоило волноваться о том, что над таким будут смеяться. «Дети — это монстры, которых черти выгнали из ада, потому что не смогли больше их выносить», — писал Рэй Брэдбери. Он абсолютно прав: дети гораздо более жестоки, чем взрослые. Они не думают о том, что то же самое может произойти и с ними, или что им отомстят. Они делают только то, что хотят, а потому ни один взрослый не сравнится с ребенком в жестокости. Ты столкнулся с этим, и тебя это ранило. Ранение оказалось не смертельным, но шрам остался, и он болит. Не важно, забыли те люди о случившимся или нет: каждый раз, когда ты их видишь, вспоминаешь произошедшее и пугаешься, что тебя снова высмеют, снова унизят, снова предадут. Ты не знаешь наверняка, но ты предполагаешь, что тот, кто примет тебя таким, какой ты есть, не причинит тебе такой боли, поэтому ты так яростно ищешь его. Я верю, что ты найдешь такого человека, попробуй поверить в это и ты, — я улыбнулась Тиму, а он улыбнулся в ответ.

Мороз крепчал — у меня уже зуб на зуб не попадал, а руки онемели. Я зябко поежилась и начала растирать ладони. Тим удивленно на меня посмотрел, потом укоризненно покачал головой, протянул руку и сказал:

— Что ж ты даже о такой малости попросить не можешь, а?

— Не поняла, — ответила я, глядя на протянутую руку. — Ты чего?

— Чего-чего! Руки давай — греть буду, вот чего!

Я покраснела, как помидор, но послушалась. Сопротивляться сейчас значило бы нарваться на огромный скандал, и потому я, скрепя сердце, подчинилась. Руки Тима были теплые и мягкие, он умело растирал мои ладони, периодически поднося их к самому лицу и выдыхая. Его дыхание обжигало, а умелые движения расслабляли. Я и не заметила, как отогрелась.

— Спасибо, — сказала я, когда он отпустил меня.

— Да не за что, давай, прячь левую руку между пуговицами пальто, а правую я согрею, — он снова взял меня за руку, а я последовала его совету.

«Как же здорово идти вот так плечом к плечу, держась за руки и никуда не спешить», — подумала я и улыбнулась. Через несколько минут мы подошли к двери, и Тим поспешил ретироваться: он не хотел видеться с Лили, зная, что это приведет лишь к очередному скандалу.

— Знаешь, я раньше не мог так спокойно рассказывать об этом, всегда думал, что меня высмеют или сочтут идиотом. Да, в принципе, так оно и было. Эта история всегда всех смешила. Ты мне сегодня очень помогла. Я на многие вещи посмотрел под другим углом. Спасибо.

— Если захочешь о чем-то поговорить, не важно о чем, приходи, я всегда тебя выслушаю.

— Круто, приду. Кто же отказывается от помощи профессионального психолога? — хихикнул парень.

— Действительно, кто? — улыбнулась я. — Только не стоит думать, что я помогала тебе как психолог. Я помогала как друг.

Он ослепительно улыбнулся в ответ и зашагал прочь.

========== В пустом доме страхи оживают ==========

В доме было тихо и пустынно: дядя с утра уехал по делам в Сиэтл, Лили его сопровождала. Они должны были вернуться не раньше следующего утра, а мне было решительно нечем заняться: материалы, которые я просила подобрать отдел кадров, так и не подготовили, а встреча с рекламщиками была перенесена в последний момент. Оставалось всего три недели до Рождества, и я отчаянно не хотела уезжать из Олд-Гемпшира, из этой тихой и спокойной жизни, где у меня столько друзей, и где мне не нужно фальшиво улыбаться всем подряд. В этом городке живут открытые и жизнерадостные люди, по крайней мере, такими были Тим, Джейсон и Лили, и я начинала чувствовать себя такой же. Мне даже начинало казаться, что было бы здорово здесь остаться, закончить учебу в местном университете… «Хватит мечтать! Давай, займись делом!» — приказала я сама себе и прошлепала на кухню в надежде найти хоть один полуфабрикат для сегодняшнего ужина. Размечталась. Лили ненавидела их почти так же, как французских экономистов, а потому я, естественно, не обнаружила в холодильнике ничего полезного. «Придется идти в магазин, а так не хочется, сегодня такой ветер, что добрый хозяин собаку на улицу не выгонит». Я немного помаялась и всё же из двух зол выбрала меньшее: решила обойтись яичницей и салатом. Было обеденное время, но я решила пропустить сей прием пищи, так как трех яиц мне могло хватить лишь на один раз, а ложиться спать на пустой желудок я не любила.

Умяв румяное яблочко, я направилась в гостиную, и тут меня что-то насторожило. В глубине дома что-то шебуршало. Затем я ясно услышала осторожные шаги по коридору, которые затихли в дальней от меня комнате. Паника накатила лавиной, черная пелена закрыла глаза, а в горле стоял тугой комок. Из последних сил я сообразила, что он не пойдет в каморку для швабр, тихонько, стараясь даже не дышать, прокралась в нее, прислонила к двери швабру и застыла. Не знаю, сколько времени прошло, мимо моего убежища проходили несколько раз, и каждый раз я сжимала в руке непонятно откуда взявшийся карандаш. Перед глазами было черным-черно, и лишь алые волны иногда накатывали, а в ушах звучал предсмертный хрип. Шаги давно стихли, в доме царила тишина, но я этого даже не заметила. Сейчас меня там не было, я была в черном холодном подвале крошечного лесного домика, металл наручников сжимал мои запястья, а влажная земля под босыми ногами хлюпала и разъезжалась, не давая возможности двигаться.

Сон или явь? Не важно. Потому что это реальность. Моя венчная, вечная, вечная реальность!..

— Ау! Аууу! Кто-нибудь дома? Это Джейсон, Мери, где ты? Черт, ее пальто здесь, куда же она сама-то подевалась? Мери! Это Джейсон!

Он открывал все двери одну за другой и наконец остановился перед той, за которой скрывалась я. «Ты меня не одурачишь. Не в этот раз», — билась в голове единственная мысль. Я не слышала голос Джейсона, я слышала голос из далекого прошлого и готовилась к нападению. Как только дверь откроется, я ударю. Не впервой…

Дверь действительно распахнулась, швабра с грохотом упала, а я кинулась вперед, целясь карандашом в шею противника. Джейсону повезло. Когда он открывал дверь, почувствовал, как что-то падает, и решил это «что-то» подхватить, потому, когда дверь открылась, он уже нагнулся за шваброй, и карандаш рассек воздух. В моем состоянии о координации и речи быть не могло — я чуть не упала, вложив в этот удар всю свою силу, но всё же удержалась на ногах и с безумным взглядом начала размахивать карандашом. Я забыла, что это не нож. На этот раз — не нож.

Джейсон был в панике, он уклонялся и отступал, пытаясь достучаться до моего сознания. Это было бесполезно. Я перешла черту между явью и кошмаром. Добравшись до входной двери, Джейсон понял, что так он ничего не добьется, и прошептал: «Извини…» — а после резко кинулся на меня. Он сбил меня с ног, и мы покатились по полу. Карандаш я, к счастью, выронила при падении, но всеми силами пыталась добраться до горла парня. Разорвать глотку — глупая идея, но мысль о том, чтобы выдавить ему глаза, мне, к счастью, в голову не пришла. Джейсон оказался довольно сильным: скрутить больного с шизоидным расстройством и пост-травматическим расстройством во время припадка — дело крайне сложное. Обычно в одиночку человек не справляется — в специальных клиниках с такими пациентами санитары работают парно. Вот только стресс сделал свое дело — заставил мирного паренька драться изо всех сил.

Когда он прижал меня лицом к полу, завел руки за спину, а сам сел на мои ноги, таким образом полностью меня обездвижив, я начала биться головой об пол. «Только не снова, только не снова, лучше умереть…» — бились в виски бессвязные мысли. Но Джейсон и тут не растерялся — он передвинулся ниже и резко дернул меня за руки. Моя голова приподнялась над полом, и, как ни стремилась, я не могла до него достать. В глазах окончательно помутнело, и сознание оставило меня.