Погода стояла шикарная. Жара немного спала после вчерашнего ливня, и потому мы наконец могли вздохнуть свободно, а не как рабы на плантации сахарного тростника. Теплый ветерок приятно освежал, по синему небу плыли пушистые кучевые облака. Короче говоря, идеальная для прогулки погода! На все мои вопросы парни таинственно отмалчивались, и мне оставалось лишь гадать, куда же они меня тащат. Мы приехали в старую часть города, и мне в голову закралось подозрение, что мы направляемся в Музей Пастилы, но его нещадно изничтожили, потащив меня совсем в другом направлении. В результате я готова была от любопытства просто выть и достала Кэля вопросом: «Что вы вообще удумали?» Майла достать не получилось: ему всегда все пофиг. Интересно, этот Мистер Апатия к Внешнему Миру отреагирует, если его приставку спустить в «белого друга» или сделать мишенью и попросить Кэля научить меня стрелять по PSP?..

Попетляв по закоулкам между одноэтажными частными домиками, деревянными, с резными ставнями, которые вгоняли меня в состояние дичайшего восторга, мы вырулили к старинному зданию середины девятнадцатого века: одноэтажному, кирпичному, но отлично отреставрированному. На входе висела вывеска, повергшая меня в состояние «слюни, сопли — все смешалось». «Музей Калача» — гласила она. Он открылся буквально на днях, и я отчаянно мечтала туда попасть, но времени Рюзаки мне не выделил, бяка такая.

— Парниии!!! — завопила я и повисла на шее Кэля, а потом, позабросив Шоколадку, на шее его друга. — Вы чудо!!!

— А я думал, ты это только Вате говоришь, — фыркнул Мэлло, впрочем, не скрывая довольную улыбку. Вот откуда эта пакость узнала, что я частенько это Ниару говорю? Ладно, замнем для ясности…

— Я это ему говорю, когда он меня умиляет, — усмехнулась я. — А вы меня умилять не можете — вы не кавайные, вы мафиозные. Ну не няши, что поделать? Слишком для няш брутальные.

— Ты себе противоречишь,- фыркнул Дживас. — Ты только что сказала, что мы чудо.

— А это потому, что вы именно чудо! — наставительно сказала я, подняв указательный палец к небу, облакам и золотому блюду, оно же в народе — «Солнце обыкновенное, единственная звезда Солнечной системы». — Вы меня не умилили сейчас, а поразили. Потому вы чудо, но не такое, как Найт, а совсем другое. И вообще, Дживас! Тебе ли жаловаться? Тебе напомнить, что ты у нас «единственный настоящий мужик», а?

Мы рассмеялись, причем даже Кэль — его это нисколько не задело. Ни в тот раз, когда я ляпнула сию фразочку случайно, ни сейчас. Молодец, что сказать. Хвалю: растет на глазах у изумленной публики!

— Ладно, подлиза, — хмыкнул Майл, — идем уже. А то ты тут зачахнешь с голоду.

— Ой, да, у меня уже желудок слипся и к позвоночнику прилип! — усмехнулась я, и мы прошествовали к красивой деревянной двери.

Внутри калачной оказалось просторно и уютно. В красиво оформленной в старинном русском стиле зале стояли небольшие столики, а в углу наблюдалась огромная русская печь. Мой желудок тут же напомнил о своем плачевном состоянии, и мы с Дживасом уселись за один из столиков, а Мэлло (вы прикиньте!) утек выкупать наши билеты, заказанные им еще за несколько дней. Вернулся он с калачами и чаем, и я отметила, что какие-то они странные — белые. А точнее, посыпаны чем-то белым.

— Сахарная пудра, что ли? — озадачилась я, разглядывая кулек, в котором Михаэль припер сие богатство.

— Не-а. Мука, — ответил он.

— Как так? — опешила я. Создавалось впечатление, что их обсыпали уже после того, как из печи выудили, и это вогнало меня в ступор.

Дживас закатил глаза и, притырив из кулька калач, пустился в пояснение технологии его приготовления, которую мы вскоре смогли пронаблюдать воочию. Все же печь здесь стояла не для декора: граждане в поварских колпаках начали замешивать тесто прямо на глазах у изумленной публики, стоило лишь прийти всем, кто заказал билеты на представление. Народу, кстати, в Калачную приперлось много — нам вообще повезло, что Кэль озаботился заказом билетов загодя. Правильно говорят, «готовь сани летом, а телегу зимой»… Хороши бы мы были, приперевшись сюда и ткнувшись носом в двери переполненной Калачной, куда «необилеченных заранее» повелели бы «не пущщать»… Сначала я вполуха слушала повествование Дживаса, а затем началось представление, не хуже, чем в Музее Пастилы, и он замолчал. По окончании спектакля, зрителям с интересными и веселыми пояснениями продемонстрировали, как трудятся повара. Мы загрызали вкусняшки, и Михаэль с заумным видом внимал рассказчикам, словно собирался свое производство калачей «по старинным русским рецептам» открывать, прямо как тогда, когда нам объясняли, как яблони опрыскивать. Однако он явно все это знал, а потому не удивлялся тому, что описывали и демонстрировали повара и актеры. А удивиться было чему, нам ведь не только рецепт разъяснили, но и историю сего наивкуснейшего хлебобулочного изделия. Короче говоря, мы натрескались сухомятки и удовлетворили мою жажду знаний, впрочем, выраженную не так ярко, как у арийского мафиозо, после чего, по завершении представления, сытые и довольные пошлепали гулять по старому району города. Здесь было тихо, мирно и красиво — никаких вам гор мусора и толп спешащих на работу горожан, разве что экскурсионные группы иногда мимо маршировали.

Разговор тек ровно и спокойно: я поинтересовалась, с чего такая роскошь, а парни пояснили, что решили отметить месяц со дня своего возвращения в мир живых. Мне стало больно от того, что они должны будут уйти, хотя совсем недавно я только и мечтала пнуть их обратно в мир Мэйфу, но говорить им об этом я не стала. Мало ли о чем опять Михаэль подумает?.. А терять его дружбу мне не хотелось. В результате мы начали болтать о том, как им работается и какие у них планы. Мэтт жаловался на дресс-код, а Кэль говорил, что его все устраивает, и что он даже привык к необходимости одеваться в классику. Когда мы вырулили на Соборную площадь с несколькими памятниками, центр которой украшала огромная клумба, я вдруг посмотрела на небо, на сияющие золотом купола и кресты храма и подумала, что не хочу, чтобы они уходили. Нет, они не были мне так же дороги, как Юля. Нет, они не были моими закадычными друзьями. Но они были моими товарищами, теми, кого я не хотела потерять. И если Ниар мог вернуться к жизни, они бы умерли. Умерли. И попали в «мир счастья». Но что для них счастье? Бёздей туда рвался, а вот Юля не хотела туда попадать. Так как можно сказать однозначно, что им там будет хорошо?

Золото куполов слепило, сердце рвалось от боли, а на глаза навернулись непрошеные слезы. Голос Михаэля звучал где-то очень далеко, и я вдруг неожиданно для себя самой прошептала:

— Не умирайте…

Кэль резко замолчал и удивленно на меня воззрился, а я, поняв, что ляпнула, быстро вытерла кулаком глаза и, бросив: «Я сейчас», — пошла к собору. Хотелось побыть одной, а не выслушивать возмущенные вопросы, но меня нагнал Дживас, остановив на подступах к храму.

— Погоди, — он поймал меня за локоть и развернул к себе.

— Отстань, Дживас! Сорвалась, с кем не бывает? Свали в туман!

— Не в этот раз, — усмехнулся он. — Объясни.

— Да что объяснять? — возмутилась я. — Я просто ляпнула глупость, вот и все…

— Нет, — перебила меня эта вредствующая полосатина. — Михаэль за нами не пошел: я сказал, что сам разберусь. Посмотри сама: он далеко, он нас не услышит.

Я глянула на площадь — Кэль и правда стоял на другой ее стороне, и даже обладай он идеальным слухом, ничего бы не расслышал, так же, как и я не могла разглядеть его лица, хотя он, сложив руки на груди, в упор смотрел на нас. Широка страна моя родная… Пардон, Остапа снова понесло. Я кивнула, и Дживас вопросил:

— Ты не хочешь, чтобы он уходил?

— Ты дурак? — возмутилась я, разозлившись в мгновение ока. Н-да, становлюсь такой же истеричкой, как наш Шоколадный Заяц… Как говорится, с кем поведешься, того и наберешься. — Я не хочу, чтобы вы уходили!

— Он тебе нравится, — ехидно усмехнулся Майл. — Я-то тебе зачем? Ты ведь так и не подпустила меня к себе, не стала моим другом…