— А Майлу что, ничего «эдакого» не приготовила?

— Не-а. И не потому, что я скотина такая, — покачала головой я, — просто тупо не представляю, с чем он любит пирожки.

— А если предположить? — ехидно вопросил босс мафии.

Я призадумалась. А правда, с чем? Что может любить Майл? Ну…

— Так… Вы все — ну, кроме Ниара — сладкоежки до безобразия. Так что с вами все понятно. Тонкая душевная организация, любовь к глобальным размышлениям о смысле бытия под хруст шоколада и чашку патоки… Вы у нас народ неземной, возвышенный. А Майл — парень поприземленнее. У него приоритеты попроще. Да и вообще, если уж смотреть здраво: он единственный настоящий Мужик с большой буквы в этой толпе замороченных на глобальных вещах гениев. Так что, думаю, он бы выбрал мясо.

Повисла тишина, а я подумала, что мой язык мне не враг — он просто шпион, которого непонятно зачем вживили в мой организм, и он ведет меня к эшафоту, плахе, виселице — нужное подчеркнуть… Но вдруг раздался дикий ржач. Все ошалело воззрились на хохочущего Дживаса, а я так и вовсе неэстетично уронила челюсть, хоть она у меня и не вставная. Похоже, один Кэль в нашей компашке слышал подобное из уст молчаливого пофигистичного лемура…

— Чего ты ржешь? — шокировано спросила я, и сама начиная смеяться. Да, глупый смех заразен, даже если смеется гений.

— Самое странное, — давясь ржачем, изрек Майл, — что я и правда предпочитаю пироги с мясом.

Чего?! М-да… А вот тут и меня накрыло. Я упала на стул рядом с Майлом и заржала еще громче, чем он.

— Ну, значит ты точно Мужииик! — выдавила я сквозь хохот.

— С большой буквы! — поддакнул Дживас и вновь разразился хохотом.

— Идиоты, — бросил Ниар, но в глазах его едва различимо читалось веселье. L молчал и просто разглядывал пироги на столе, словно его наша беседа никоим боком не касалась, а Кэль, усмехаясь, заявил:

— Рассмешить Майла — это надо постараться. Хотя, если честно, мне самому смешно, хоть ты только что нас всех, фактически, унизила.

Я подавилась смехом и возмущенно вопросила:

— Это когда же?!

— Когда сказала, что Мэтт — единственный «мужик» среди нас, — флегматично пояснил панда-кун, который, оказывается, все же звуки из реальности воспринимал, хоть и не подавал виду.

— Ой, — я смутилась. Не, ну я не это имела в виду. Они все парни… ясен фиг. Но вот так, чтобы именно приземленно, по-нашенски, типа: «Я только с пальмы слез», — это скорее к Майлу, чем к остальным. Только как им это объяснить, да так, чтобы еще и Дживас не обиделся? — Ну, вы не совсем правильно поняли…

— Да плюнь, — фыркнул Мэтт, — мне приятно, Мэлло понял — это я точно знаю, иначе бы он не смеялся, а орал, а на остальных мне наплевать и ничего больше я слышать не хочу.

— Лады, — хмыкнула я. Нет, я что, из-за этих вредителей единственного адеквата, который меня с самого начала принял, должна обижать? Не дождутся. Я, может, и наглая, как танк, но на добро плачу добром. — А что, вот эта кривая ухмылка на моське биг-босса — это его смех?

— А то! — фыркнул Дживас. — Это у него одно из наивысших проявлений веселья!

Мэлло фыркнул и запустил в Майла фантик от конфеты, ухомяченной… кем? Правильно, Рюзаки. Геймер увернулся, а я возмутилась:

— Ты у меня завтрака лишишься, если будешь за столом дурью маяться! Нефиг едой играться!

— Это фантик — конфету давно съели, — пожал плечами Мэлло.

— Да пофиг!

— Набралась ты слов от Майла…

— Сама всю жизнь так говорю.

— Прямо-таки всю?

— Нет, лет с четырнадцати.

— Значит, всего ничего.

Это вот сейчас о чем вообще разговор, а? Смех наш давно уплыл в небытие, но вот три улыбки до ушей, хоть завязочки пришей, кухню освещали, так что когда к нам ворвалась темная сторона, атмосфера царила дружественная и непринужденная: мы с Майлом балагурили, Мэлло поддерживал, представьте себе, Ниар с пофигистичной моськой и заинтересованным взглядом за этим наблюдал, похоже, он и правда никогда в таких посиделках не участвовал, а тут ему стало не просто интересно, но еще и понравилось все это, а L просто не обращал на нас внимания и поглощал патоку. Сколько ж в него влезает?.. Появление Киры испортило настроение сразу всем: и мне, которая его на дух не переносила, и Кэлю, который столько лет мечтал о его смерти, и Мэтту, который погиб ради мечты друга о поимке этого человека, и L, которого убили из-за него и его амбиций, и даже Ниару, который его победил, но все же тихо ненавидел — когда он понял, что L не проигрывал Кире, он вновь воспылал к недо-Ками прежними чувствами и понял, что хоть тот и гений, достойный определенной толики восхищения, по большей части он попросту использовал других, да еще и «ловил удачу» вместо того, чтобы что-то предпринимать самому.

— Утречка вам, народ! — возвестила Миса-Миса, то есть Грелля, то есть Юля. На ней было платьишко готик-Лолиты, делавшее сходство с возлюбленной Лайта просто зверским. Разве что парик она надевать не стала, и это несколько спасало ситуацию. Кстати, платье это подарила ей я, как косплей Вокалоидов, чему Грелля два года назад была безумно рада — она и сама пыталась писать песни голосом одной из этих замечательных программ, правда, получилось не очень, и она это гиблое дело забросила.

— И тебе не хворать, Грелль-сама, — заявила я с поклоном заправского дворецкого.

— Спасибо, Себастьянчик, — просияла Юля, — а что остальные как не родные? Здороваемся, мальчики?

— Ой, тебе оно надо? — закатив глаза, спросила я.

— Ну, не ото всех, — честно призналась Юля. — Но вот с Майлом мы вчера неплохо поболтали, и я жду продолжения банкета, да и L я уважаю — он же такой…

— «Он душка!» — апатичным тоном воспроизвел человек с абсолютной памятью слова Грелли с нашей первой с ним встречи. — «Он же детектив! Величайший детектив мира! Он же чудо что такое!»

— Как ты мог? — поморщилась Юля, и я поняла, что L ее обидел. Ой как обидел. Ляпнул такое при Лайте… Она его теперь явно возненавидит и права будет. Я тоже в возмущении! Где его чувство такта и вежливость?!

— Я лишь озвучил твои слова.

Пофигист ты долбанный! Чтоб тебя только в яойных фиках рейтинга НЦ-21 как укё прописывали!

— Не ожидала от тебя, L, — холодно бросила я и обратилась к Кире: — Она это на эмоциях тогда сказала.

— Да мне все равно, — флегматично ответил Лайт, усаживаясь за стол. — Я знаю, что она не восхищается Рюзаки, и не собираюсь расстраиваться из-за этих слов.

— Хоть кто-то понимает, что ничего обидного в этих словах не было, — пожал плечами Лоулиетт.

— Да пошел ты… по грибы по ягоды, — бросила я и потащила Юлю в спальню, бросив остальным: — А вы ешьте, не стесняйтесь! Может, даже поясните гражданину «я не знаю слово „такт” и знать не хочу», какой он балбес!

Когда дверь спальни захлопнулась, я первым делом спросила:

— Меняемся обратно?

Юля призадумалась, а потом покачала головой:

— Нет. Знаешь, я человек не очень мстительный. И потом, так я смогу его под контролем относительным держать. Он же вчера собирался на моего Лайтика наехать со словами: «Все должны вернуться, и ты тоже», — но Лайт его послал. Вежливо так. Сказал, что он никому ничего не должен и сам решит, как и что ему делать. А еще сказал, что он не дурак, и с законами мироздания знаком.

— О как, — хмыкнула я. — А хотя и правда: его же должны были шинигами сделать за то, что он творил. Ты не в курсе: сделали?

— Ну, он переживал смерти всех тех, кого записал в тетрадь, — нахмурилась Юля, — постоянно умирая. И должен был после последней смерти стать шинигами. Но его «дернуло» и принесло в наш мир на предпоследней смерти.

— Ого, — опешила я. — А как же память? Он бы стал шинигами и устроил техасскую резню авторучкой!

— Да нет, — отмахнулась Юля, прислонившись спиной к шкафу. — Ему должны были память стереть. Шинигами, ставшие таковыми после смерти в человеческом обличье, не помнят прошлого и не в курсе, кем они были раньше. К тому же, характер их меняется в сторону глобального пофигизма.