Прошлепав в комнату и усевшись на диван, мы с Юлей напряженно друг на друга посмотрели. Она чувствовала, что я из-за чего-то переживаю, а я не знала, как начать разговор. Наконец, Грелля не выдержала воцарившейся гробовой тишины и вопросила тоном заправского психиатра:
— Итак, больной, на что жалуетесь?
— На жизнь, — тяжко вздохнула я, возводя глаза к потолку, игравшему роль небес. — На жизнь я жалуюсь. Несправедливую.
Я погрозила потолку кулаком и пригорюнилась.
— Небеса-то в чем провинились? — хмыкнула Юля. — В том, что тебя на свет «появили»? Так все претензии к родителям…
— Да я не небу, — отмахнулась я лениво и положила подбородок на ладони, поставив локти на колени. Еще немного, и позу Роденовского мыслителя приму, право слово… — Я грозила шинигами из Энма-чо! Этим вредным личностям, испоганившим мою и твою жизни.
— Ну, я не очень-то жалуюсь, учитывая последние события, — усмехнулась Юля, и я нахмурилась, мгновенно собираясь в кучку из состояния «я пластилиновая ворона» и концентрируясь на неприятной теме. Мой аловолосый жнец сразу заметил перемену и вопросил:
— Что не так?
— Юль… — я замялась, но потом решила не тянуть кота за хвост — все равно ничего хорошего не вытяну… — Понимаешь, они не смогут остаться. Никто. Шинигами сказала это Майлу.
Грелля замерла. С секунду она пустым взглядом смотрела в стену, а затем рассмеялась. Своим смехом, обычным — совсем не похожим на истерику недо-Ками грешного мира из воображения мангак.
— Да и ладно, — наконец сказала она, как-то вдруг сгорбившись и глядя на потолок полным презрения взглядом. — Все нормально. Я знала, что все — тлен, а сказки о прекрасных принцах — для дурочек, верящих в чудеса. Я в них не верю. Принца все равно укокошит колдунья или расчленит маньяк, а тебя потом бросят в дурку с желтым билетом, и будешь ты вечно пускать слюни на фото Бибера, ибо на электростимуляции ее тебе под нос совать будут.
— Что за ужас? — поморщилась я.
— Пытка, дитя мое! Пытка жизнью, — горько усмехнулась Юля и встала. — Ладно, пойду я прогуляюсь, свежим воздухом подышу. Скажи… Скажи ему, чтобы не ходил пока за мной, ладно?
Моя подруга была сама собранность, и только по пустым и одиноким глазам я понимала, что она сейчас в ужасном состоянии.
— Ты вообще не хочешь его видеть, или только сейчас? — осторожно спросила я, вставая следом за Греллей.
— Только сейчас, — ответила она, направляясь к двери. — Я его не собираюсь бросать. Он необычный человек — он умеет слушать и слышать. Короче, давай вместе погрозим Энма-чо, и я пойду.
Мы синхронно погрозили кулаками потолку, Юля грустно улыбнулась и ушла, оставив меня наедине с тяжкими мыслями. На душе скребли кошки, а настроение упало ниже плинтуса. За подругу я переживала точно так же, как за саму себя, так что теперь тяжесть от решения Энма-чо давила вдвойне… Я вернулась на кухню, где обнаружился одинокий Бёздей, вяло потягивавший патоку из чашки с вампирообразной летучей мышью.
— Бейонд, Юля пошла погулять, просила тебя не ходить за ней, — с порога выдала я. Маньяк вскинул на меня алые гляделки и нахмурился, а я поспешила пояснить: — Я рассказала ей, что дитя Энма-чо сообщила Майлу. Вы не сможете остаться, она должна была об этом знать.
Бёздей нахмурился еще больше и встал:
— Ты бы не лезла не в свое дело, — процедил он, подходя ко мне. Странно, но почему-то я не испугалась: я вообще когда кого-то защищаю, становлюсь на удивление храброй — прямо Дон Кихот Ломанческий в атаке на мельницы…
— Я и не лезу, — ответила я. — Но ты не мог скрывать это от нее.
— Я не планировал скрывать — я только что узнал. Ниар рассказал, — усмехнулся Бейонд. — Но что-то мне не нравится это положение. Шинигами сказали, что мы не вернемся, не выполнив задание, а теперь говорят, что мы обязаны вернуться — они противоречат сами себе.
— Она сказала, что если хоть один из вас не вернется, остальные не смогут попасть в «мир вечного счастья», — растерялась я.
— И я должен из-за этого упускать шанс начать жизнь с чистого листа? — вскинул бровь Бёздей, опираясь руками о холодильник за моей спиной и наклоняясь ко мне так, что наши глаза оказались на одном уровне. — И не надейся. Я всегда был один, и мне на всех было наплевать. Сейчас все несколько изменилось: есть человек, которому не плевать на меня, а мне не плевать на него. И ради того, чтобы те, кто мне безразличен, попали в какие-то секунды детства, где были счастливы, я этого человека не оставлю. Дело не столько во мне, сколько в ней. Она поверила в меня, и я не уйду.
— Боюсь, они все равно отправят вас, — пробормотала я неуверенно, но не отводя взгляда от красных глазищ маньяка. Поражаюсь самой себе: где мой страх и моя паника? Из зайчишки-трусишки я превратилась в хомяка-воителя? Что за метаморфозы мутации? — Они бы не стали так просто все это говорить. Думаю, у вас есть определенный срок, а потом вы исчезнете. Вспомни, в твоем разговоре с шинигами эта мадам заявила, что ты можешь остаться здесь на определенный период, но не назвала его.
Бейонд нахмурился пуще прежнего. Ой, мама… Зря я упомянула его разговор с посланницей Энма-чо — я Юльку с потрохами сдала, фактически…
— Бейонд, она мне почти ничего о тебе не рассказывала, — тут же затараторила я, пытаясь исправить ситуацию. Жаль, мне мозги никто исправить не сможет, а то извилины распрямились, кто бы их обратно загнул… — Она говорила только про твое задание, и все! Я не знаю, что ты ей рассказывал и…
— Я ей верю, — выдал маньячелло, перебив меня, и пошел к выходу из кухни. Обернувшись в дверном проеме, он эпично сверкнул глазищами и возвестил: — Но упоминать тот разговор не стоило. Будь я менее лоялен, вряд ли бы поверил, что она ничего обо мне не рассказывала. Подставлять друзей под удар — не лучший вариант.
— Я дура… — пробормотала я, замявшись и опустив глаза, на что Бёздей только хмыкнул и почапал к выходу. Я кинулась за ним и спросила: — Ты ведь не за Юлей?
— Нет, если она хочет побыть одна, это ее право, — пожал плечами Бейонд, обувая свои шикарные черные башмаки. Не золушка он — размерчик не меньше сорок первого, а то и весь сорок второй…
— Тогда куда? Гулять? Или в школу?
— Нездоровый интерес, — безразлично бросил он. — Думаешь, если я встречаюсь с твой подругой, то не причиню тебе вреда?
— Ты не причинишь мне его, потому что ты человек хороший, — фыркнула я и поймала слегка удивленный взгляд маньяка, который аж замер в процессе напяливания обувки. — Говорю, что думаю. И не Юля меня к сей мысли подвела.
— Мне все равно, — выдал Бёздей, обулся и открыл дверь.
— Если пойдешь гулять, не ходи в парк и к Центральной больнице, — крикнула я вслед удалявшейся во мрак подъезда черной спине убивца. — Скорее всего, она пошла в одно из этих двух мест.
Ответа, ясен фиг, не последовало, да я его и не ждала — хлопнув дверью я ломанулась к Рюзаки и, забив на то, что на полу сидел Ниар, рухнула на кровать спиной. Взметнулась небольшая тучка пыли — я хоть и убираюсь каждый день, но матрасу тяжко оставаться не пыльным, согласитесь. Приняв же горизонтальное положение, я возопила:
— А теперь, потомок Сократа, Канта и Шопэнгауэра, давай-ка, выкладывай правду! Что-то я не задумывалась надо всем этим, поверив шинигами, но не мог же и ты, философ наш доморощенный, обо всем этом не думать! Вы обязаны вернуться или нет? Ответ «не скажу» не принимается!
Умостырившись полусидя-полулежа на подушках и завернувшись в одеяло, я воззрилась на свою личную панду и молча сверлила его профиль взглядом. L с пофигистичным видом что-то печатал, забив на меня, а Ниар переводил взгляд с меня на Рюзаки и обратно, словно боролся с желанием что-то сказать. Наконец робот-сан соизволил прекратить пытку тишиной и, допечатав свой очередной труд и удостоив меня взглядом, ответил-таки:
— Я еще не пришел к однозначному выводу.
— А ты вообще на сто процентов ни в чем уверен не бываешь, — хмыкнула я. — Вещай о своих теориях, с вариациями. Просвети меня, моя лучина негасимая.
