Хотела я было ему ответить, но… комната полыхнула белым, а затем на мир опустилась ночь. Она проникала в каждую клетку тела, просачивалась в самые глубины сознания и поглощала душу, поглощала без остатка…

Небытие. Это не плохо. Это никак. А «никак» куда лучше, чем «на грани отчаяния». Наверное…

Очнувшись, я тут же распахнула глаза. Голова болела куда меньше, чем в прошлый раз — видимо, я начинаю привыкать к этому. Зрение же было в абсолютной норме, чего нельзя сказать о душевном равновесии — меня всегда выматывают эти перемещения, потому как я ненавижу что-то менять в своей жизни и всегда теряюсь. А это неприятно. Но жизнь не спрашивает, мазохист ты или садист — она тебя просто избивает. А потому я неохотно поднялась и отметила, что мы в каком-то мрачном, грязном переулке, причём прямо перед нами — лужа помоев. Их выплеснули из окна? Мы в Лондоне восемнадцатого века? Нет, что-то тут не сходится… Слишком поспешные выводы!

Лёша уже осматривался, рыская по переулку, и я поспешила узнать, как он перенёс перемещение. Оказалось, сознание он потерял, но голова почти не болела. Прогресс! Инна всё ещё лежала в обмороке, хорошо хоть не в луже — рядом, а вот наш сопровождающий был бодр, энергичен и совсем не страдал от похмелья, как вчера. Короче говоря, Рональд Нокс цвёл, как ромашка перед отправлением в венок, и я подумала, что мне не нравится нынешнее путешествие уже одним паранормальным существом, его организовавшим. Ну и ладно, переживу.

Инна начала приходить в себя, я же постаралась осмотреться, как и Лёша, ради чего подошла к выходу из переулка так, чтобы меня не было видно с улицы. Ох… Батюшки… Неужели и правда Лондон? А точнее, Великий лондонский пожар?.. Да нет, вряд ли. Каменные двухэтажные дома с покатыми крышами были объяты пламенем в дальней от нас части города, слева от нашего переулка. По улице бежали женщины и дети, собаки и мужчины, причём всех возрастов и слоёв общества. Нас, видимо, закинуло на одну из центральных улиц города, так как дворяне сверкали пятками рядом с нищими, к тому же, скорее всего, время было вечернее — огонь окрашивал чёрное небо в ярко-красный саван. Судя по тому, что мы явно находились в Европе, а лето говорило само за себя температурой воздуха (пожар не в счёт), можно было предположить, что сейчас около одиннадцати ночи или вообще полночь.

Одежда беглецов, проносившихся мимо меня с криками ужаса, тоже о многом говорила. У женщин среднего класса преобладали платья «в пол» с колоколообразными юбками без плотной основы, рукава были чуть укорочены и открывали запястья. Белые отложные воротники, застёгнутые у самой шеи, контрастировали с доминирующим цветом платьев — в основном, коричневым, хотя были и исключения. Прибавим длинные белые передники и нечто, напоминавшее чепцы, — вот законченный портрет. Хотя были и женщины, которые горло не прятали, а вырез на платье открывал ключицы и линию декольте. А я, кажется, знаю, в каком мы времени. Хе-хе! Правда, знатные дамы, конечно же, были одеты куда шикарнее, их наряды были расшиты, декольте открывали куда больше, чем у женщин среднего класса, ну а юбки были снабжены тем самым каркасом, которого не хватало людям попроще. Так что далеко не все бегуньи выглядели как клоны самих себя. Да и те, кто носил примерно один фасон, всё же умудрялись разнообразить внешний вид деталями: воротниками, поясами, чепцами и прочими маленькими радостями.

Мужчины же высшего сословия поражали воображение широкими штанами, правда, коротковатыми и выставляющими на всеобщее обозрение башмаки (в основном с пряжками): иногда обычные, но чаще — с высоким верхом, больше похожие на полусапожки. Кафтаны и брюки украшали ленты, белые ажурные накрахмаленные воротники ниспадали на плечи, спину и грудь кружевным водопадом, длинные волосы чаще всего были завиты, а макушки прикрывали шляпы — широкополые, с перьями. Шпаги и широкие кожаные пояса довершали образ воинствующих франтов. Средний класс был обделён рюшками и помпезностью, ну а нищие — они в любой эпохе нищие, и рваные серые штаны, рубахи и котомки нам мало о чём сообщат. Итак, судя по модным тенденциям, нас занесло в середину семнадцатого века, причём, скорее всего, в материковую Европу. Прощайте, мысли о Лондоне, а уж тем более — о Великом пожаре… Но что бы здесь ни происходило, нам, пожалуй, задерживаться не стоило — как говорится, крысы с целого корабля не побегут.

Я хотела было сказать о своих наблюдениях друзьям, но тут одна «мадам» в пышной юбке и с замысловатой причёской пробежала мимо нашего переулка, сбив с ног маленького мальчика. Нищего, оборванного, грязного. Да чтоб тебя Асмодей!.. Так, спокойно, Дина. Спокойно. Хотелось выбежать и поставить этой корове несводимые тени под оба глаза, но я вспомнила, что должна держать себя в руках. А потому выбежала из переулка, наплевав на крики Лёшки, и, подхватив паренька, разбившего коленку, затащила его в подворотню. Ему было лет восемь, но он вырывался, как взрослый мужчина — вот оно, влияние бедности и жизни на открытом воздухе, когда полагаться можно только на себя! Хорошо хоть, я относительно сильная, да и боевые захваты мне в помощь… Пока мальчик брыкался, я пыталась утихомирить его, уверяя, что хочу всего лишь помочь, а он верещал, что я должна его отпустить и он не хочет умирать. В подворотне я этого истерика отпустила, и он бросился к выходу, но я крикнула:

— А еда?

Мальчик замер, а я продолжила, наплевав на опешивших друзей:

— Если расскажешь, что тут творится, мы дадим тебе поесть и поможем убежать. Идёт?

— А вы кто? — насупился парнишка. Хоть ему и было не больше восьми, карие глаза горели каким-то особым, присущим лишь познавшим самые глубины несчастья людям, светом. И имя ему было — неверие, боль и отчаяние, замешанное на почти незаметном безразличии. Безразличии к своей судьбе, за которым всё же скрывалась ещё жажда жизни. Наверное, просто неосознанная…

— Мы проездом, первый раз в этом городе, даже не знаем, куда нас занесло, если честно, — я смутилась, но улыбнулась. Не люблю, когда мне провокационные вопросы задают — всегда теряюсь! А на вопрос: «Кто ты?» — всегда так и тянет ответить: «С утра была Homo sapience, но, возможно, уже эволюционировала»…

— А почему так одеты? — это допрос? Нет, и чем ему не нравятся три чёрных спортивных костюма? Глупый вопрос, как они ему могут нравиться, если женщины в семнадцатом веке не носили брюки…

— Путешествуем инкогнито, — вмешалась Инна, которая, видимо, решила выудить из мальчика подробности происходящего, — поэтому нам с моей спутницей пришлось одеть мужскую одежду. А такой фасон — норма там, откуда мы прибыли.

Почти не соврала. Мастер облапошивания мирных туземцев. Эх, мне бы так! А хотя зачем? Обойдусь и так.

— Ладно, давайте еду и побежали, расскажу, что происходит! — сдался парнишка и воззрился на меня голодными глазами. Как хорошо, что я прихватила печенье… Нет, как хорошо, что Инна предложила взять еду на всякий пожарный!

— А как тебя зовут? — решила прощупать собеседника Инна, пока я быстренько выдавала голодающему населению сух-паёк в виде наипростейших крекеров.

— Вито, а вас? — буквально выхватив у меня из рук небольшую пачку печенья, мальчик с жадностью начал набивать рот.

— Лёша, Инна, Дина, Нокс, — представила всех по очереди наш лидер и поспешила к выходу из переулка.

Мальчик кивнул, но одарил нас полным недоумения взглядом, и я подумала, что вряд ли он запомнит наши имена, а если и запомнит, то не все, потому как они ну очень странные для испанца или итальянца. А «Вито» — имя, характерное как раз для Италии и Испании. Вот мы и узнали примерное своё местоположение. Кстати, переводится это имя, если моя память не совершила адюльтер, как «живой», а значит, этого ребёнка мы должны спасти. Я верю в знаки, так что это для меня очень важно. Наверное. Но, в любом случае, благодаря знаку или нет, я должна помочь этому мальчику, потому что он ребёнок, а дети нуждаются в защите. В этом я, вроде бы, уверена, так что ни к чему сомнения. Надо просто попытаться ему помочь.