— Дина, он тебя донесёт. Без возражений. Иначе ты просто не дойдёшь.
Чего?.. Это он что, свою власть так решил проверить?! Динка, откажись! Прошу тебя, откажись! Но Дина меня не услышала — она озадаченно посмотрела на жнеца и кивнула. О как. И даже попытки бунта не было или желания прояснить, на фига он это сказал, если к «урокам самоконтроля» ситуация не относилась. Почему он ею распоряжается?!
— Лёш, прости, — пробормотала подруга и посмотрела на меня такими глазами… В них читалось раскаяние за то, что она на меня чуть не кинулась, острое чувство вины, а ещё страх. Панический ужас от того, что я должен её тащить…
— Да ладно, все свои, — отмахнулся я и тихо сказал: — Но если не хочешь, чтобы я тебя нёс, я не понесу. Посижу тут немного с тобой, ты оклемаешься и…
— Не сможешь — тебе скоро на работу, — влез всезнающий Величайший, и я поморщился. Блин, за всеми этими событиями я о работе-то и забыл!
— Прости, Дин, — пробормотал я.
— Ничего, — улыбнулась моя подруга своей обычной, доброй, ласковой улыбкой, и я осторожно поднял её хилую, доходяжную тушку.
Динка старалась не шевелиться и причинять как можно меньше неудобств, а ещё отказалась держать меня за шею, чтобы совсем уж «беспомощной» не выглядеть. Против этого Гробовщик не протестовал, и мы отнюдь не дружной гурьбой потопали назад, домой. По дороге Нокс вещал что-то о том, что только зря с нами прошлялся, а похмелье — не то, на что можно махнуть рукой и не обращать внимание, тем более, если такие вот нервные потрясения случаются. Я-то было подумал, что он о картине, которую мы в парке застали, а оказалось, что он это про возможную Динкину влюблённость в Гробовщика говорил. Динка же совершенно не смущалась в ответ на подобные инсинуации, а просто сказала: «Это не любовь. Просто я восхищаюсь теми, кто умеет стоять на своём». На этом она сочла вопрос исчерпанным, а вот Гробовщик захихикал и протянул моей подруге печенье в форме косточки, причём она его приняла, но куснуть не решилась. Правильно, об эту каменюку зубы запросто сломать можно, судя по тому, сколько Гробовщик усилий прилагает, чтобы их разгрызть!
Я же думал о словах Величайшего, а точнее о том, что в следующих путешествиях судьба (вернее, кто-то из аномалий, у нас поселившихся) не будет мстить за невинных жертв. И это было крайне фигово… А ещё я понял, что надо придумать какую-то концепцию, чтобы прошлая ситуация не повторилась. Да, мы не сможем помочь всем и вся, но хоть кому-то, возможно, сумеем. Вот только, если действовать как тогда, наобум, ничего не получится, да и не факт, что нам самим повезёт, и мы выживем. Ведь велика вероятность того, что оставшиеся аномалии будут куда менее лояльны, чем Грелль, и позволят нас с Динкой по крайней мере ранить. Если честно, я не хотел брать её в следующее путешествие, но точно знал, что она меня не послушает — помощь друзьям для Дины всегда была на первом месте… Вот только меня беспокоили ещё одни слова Гробовщика — она вынуждена была помогать нам вместо того, чтобы защищать тех, кого ей подсказывали защитить её принципы. Но разве Дина не защищала их, отвлекая солдат на себя? Конечно защищала! Тогда зачем он это сказал? Провоцировал её или?..
— Дин, — когда мы выходили из парка, я решил внести некоторую ясность, — знаешь, мы ведь тогда защитили тех детей и женщин. Как смогли, конечно, но их не догнали.
— Правда? — в глазах Дины вдруг вспыхнула надежда, и она вцепилась в мою футболку, как утопающий в соседа. Она что, не знала?.. Хотя откуда? Ведь Грелль пояснил мне всё, когда она уже ушла! Теперь понятно: она, возможно, и впрямь думала о том, что сказал Гробовщик, потому как была не в курсе рассказа Сатклиффа.
— Правда, — кивнул я и улыбнулся. Динка просияла, а я пересказал ей всё, что узнал от красноволосого жнеца. Серых явно обрадовалась и даже сказала, что зря она сразу ушла, надо было сначала Грелля выслушать. Я же добавил, что нам стоит обсудить дальнейшее поведение, причём вместе с Инной, и разработать качественную стратегию на все случаи жизни. Дина за эту идею ухватилась и ответила, что как только окажется дома, подумает, какие могут возникнуть ситуации и что в них можно будет предпринять. Я же обещал поразмыслить над этим в клубе, и было решено устроить общий мозговой штурм, как только пересечёмся с Инной.
Собственно, на следующее утро мы свой план претворили в жизнь: растолкали Инну, которая, кажется, решила побить собственный рекорд по самому позднему времени подъёма, и начали обсуждение. Вылилось всё в глобальную такую стратегию на все случаи жизни, причём каждому из нас была отведена своя роль. Но самое интересное и, я бы сказал, странное, заключалось в следующем. Инна предложила каждому из нас высказаться на тему «что я могу сделать», то есть озвучить свою «черту», за которую мы не перейдём. Причём она призвала нас с Динкой быть предельно честными, чтобы потом не получилось так, что из-за дрожи в руках мы не сможем завершить какое-либо дело. Я сказал, что беру на себя драки и, если понадобится, смогу устроить факел из аэрозольного баллончика, но вот убить не сумею. Ну а что? Она просила быть честным — я был. Сама Инка сказала, что, если не напрямую, а, скажем, поджечь фитиль от бомбы, она сумеет это сделать. Даже если врагов возле этой самой бомбы будет очень много. Я уточнил, сможет ли она, скажем, кинуть гранату в толпу народа, но Инна поморщилась и сбивчиво ответила: «Вряд ли. Это ведь… В общем, на это не рассчитывай». Да я и не рассчитывал, скорее, просто пытался в деталях разобраться, а вот Динка нахмурилась и сказала, что это сделает она, если понадобится. Мы с Инной были не просто в шоке, а в глобальном таком афиге, но Дина как-то странно улыбнулась, словно стеснялась собственных слов, и заявила, что, если придётся выбирать, кому умирать — нам или нашим врагам, она сделает такой выбор. А затем добавила: «Потому что они заслужили». А вот я подумал, что же она будет делать, если нападающие не будут заслуживать смерти… но промолчал. Наверное, просто боялся узнать ответ.
Благодаря такому вот откровенному разговору, мы узнали, кому какие роли подходят, и стратегия была разработана, основываясь на наших возможностях. А затем Инка уничтожила остатки моего мозга (ей бы в древнем Египте мумификатором работать, право слово!), причём без хирургического вмешательства — она долго и упорно вещала, что нам «всех не спасти» и нельзя действовать необдуманно и не по плану. Я огрызнулся, припомнив ей её собственное позорное бегство из индейской деревушки, на что Инна флегматично заявила: «Жители прошлого всё равно уже мертвы. Похоже, среди вас только я это понимаю. Они все умерли много столетий назад, и наше вмешательство не изменит ход истории. И если они всё равно исчезнут, как только эти три часа истекут, даже если мы их спасем, то почему я должна рисковать вашими жизнями и вашим будущим ради продления на пару часов жизней тех, кто давным-давно в могиле?» Такого я не ожидал, если честно. Похоже, у Инны и впрямь навеянная бабушкой позиция «это всё нереально» правила бал, потому как мне показалось, что она и впрямь не воспринимала людей из прошлого как реальность — для неё они были лишь миражами. Ну я и спросил, почему же тогда она не может нажать на спусковой крючок, если «они все и так мертвы». Ну злился я, что с того? А вот Инка как-то вдруг побледнела, поджала губы и ответила, что даже тех, кто давно мёртв, она вряд ли сможет убить, потому что таким образом отберёт у них эти самые три часа, а на это у неё права нет, потому что она — всего лишь человек, который подчиняется тем же законам, что и все. Мне, если честно, стало стыдно, а ещё я испугался, что Дина впадёт в депрессию, но она лишь печально улыбнулась и тихо так сказала: «Выживает сильнейший — это закон природы. И эти три часа — естественный отбор. Если сомневаться, то умрёшь, потому что сомнение — самая большая слабость человека». Не знаю, почему она так спокойно обо всём этом говорила, словно цитировала высказывание древнего философа, но именно тогда я понял, что Гробовщик был прав, и Динку куда больше терзал тот факт, что она якобы не смогла помочь индейским детям, чем то, что она убила человека. И я в который раз подумал, что, давая ей «звание» Всадника Апокалипсиса по имени Смерть, я не просто угадал — попал в центр мишени. И почему-то от этого становилось больно.
