Наконец Инна могла вздохнуть свободно — для этого мира она была мертва. Её раны зажили, и Граф передал через Спирса, что пора готовиться к отбытию. Гробовщик заменил Дине последний фрагмент Плёнки, но в моей подруге ничего не изменилось — только её жизнь стала, похоже, вечной. А вот Инна, вздыхая, говорила, что Дина умерла, ведь её Плёнка стала фальшивкой, а значит, и её жизнь превратилась в иллюзию, созданную искусственно. Но ведь имплантанты, вставные зубы и протезы — это тоже фальшивка, а они жить помогают. Так почему фальшивая Плёнка не может дать реальной жизни? Ведь я сам слышал, как Дина общалась с Гробовщиком наедине — просто мимо них в парке как-то проходил. Она не зомби, это точно, и своё мнение, свои желания она высказывает свободно. Так что жнец её не убил — наоборот, он подарил ей вечность. И, похоже, счастье, ведь теперь она начала улыбаться… как никогда прежде.

А вот я всё больше грустил, и единственным, кто мог меня вытащить из депрессии, как ни странно, был Грелль. После первого нашего похода на кладбище он всё меньше видел во мне объект страсти и всё больше задумывался над моими словами о дружбе. Мы стали Друзьями с большой буквы, и не потому что я был готом, а Сатклифф любил говорить о смерти — просто он поддерживал меня, а как только домогательства превратились просто в дружескую шутку, я решил, что всеми силами буду поддерживать его, и совпадавшие интересы стали фоном для того, чего нам обоим не хватало — для взаимопомощи и доверия. А ведь дружба куда сложнее любви, потому что не сердце ведёт человека, а разум и собственные принципы. И несмотря на все различия между нами, всё же общие принципы у нас были, и именно они заставили нас стать друзьями из игрока и игрушки, из палача и жертвы, из объекта ненависти и того, кто готов был выть от одного вида красного плаща. Наверное, просто судьба — штука изменчивая, и она нас меняет. Я это понял.

И вот, пятого числа мы всей толпой устроили прощальный семейный ужин на трёх человек и трёх паранормальных существ. И плевать, что Инна с Диной уже были не совсем людьми… Мы с девчатами смеялись, хотя хотелось плакать, и желали друг другу счастья, хотя расставаться было больно. А на закате Дина обняла меня, поцеловала в щёку и шепнула:

— Будь счастлив, Лёша. Помни, что в мире есть место чуду, и что человек не попадёт в Ничто, если сам не захочет.

— Буду бороться, — кивнул я, и Гробовщик, обнявший мою подругу со спины, протянул:

— В любом случае, о ней я позабочусь. А ты позаботься о себе. Не стоит волноваться за мою немёртвую умершую, она — мой вечный эксперимент…

Я хотел было возмутиться, но Дина счастливо улыбнулась и, пожав мне руку, снова пожелала счастья. А затем исчезла в белом мареве вместе с Легендарным, словно её и не было. Словно всё это мне приснилось.

Как только вспышка, поглотившая мою подругу, развеялась, меня обняла Инна. Она долго что-то шептала, давая советы на будущее, призывая меня не запускать ни квартиру, ни себя, говоря, что я должен окончить институт и стать лучшим юристом на свете, потому что, если уж чем-то заниматься — так выкладываться на полную, а если ставить цель — то непременно добиваться её. А ещё она посоветовала найти друзей и, как ни странно, держаться ближе к Сатклиффу, если он сдержит слово и будет меня навещать. Грелль было возмутился, заявив, что не собирается бросать меня в одиночестве, как она, но Инна просто сказала ему «спасибо», и жнец замолчал. А сестра вновь крепко обняла меня и прошептала:

— Просто верь в себя. Ты сильный. И ты сумеешь воплотить мечты в реальность. Я поняла, что надо просто жить — не гонясь за чем-то несбыточным. Надо наслаждаться каждой секундой. И надеюсь, ты тоже когда-нибудь это поймёшь. Люблю тебя, братишка… И кстати, красные волосы тебе таки идут. Ты, Лёша, всегда будешь моим братцем-вишенкой.

— Береги себя, Инн, — пробормотал я, но горло перехватило, и я замолчал.

— Её буду беречь я, — вмешался Михаэлис, собственнически так приобняв мою сестру за талию. — Полагаю, это куда надежнее, чем её собственные попытки не влипать в не неприятности — она находит их даже на пустом месте.

— Ладно уж, «зятёк», береги, — поморщился я и протянул демону руку.

Он усмехнулся и, не снимая перчатку, пожал предложенную конечность. Что ж, по крайне мере пренебрежение, проскользнувшее в его глазах, ни в какое сравнение не шло с нежностью, с которой он смотрел на Инну. А значит, наверное, я могу её ему доверить?

— Улыбайся, если радуешься, плачь, если грустишь, — тихо сказала Инна. — Не будь фальшивкой. Просто живи, Лёш. И ты найдёшь то, что ищешь.

— Прости, Инн, — пробормотал я, а сестра закатила глаза и рассмеялась. И почему-то я засмеялся вместе с ней. В последний раз.

— Ты у меня прощения просишь за то, что я не осталась тут, зато нашла своё счастье? — саркастически выгнув бровь, наконец, спросила она. Я стушевался, а Инка потрепала меня по волосам, крепко обняла, чмокнула в щёку и шепнула: — Давай будем счастливы. Все мы. Дина, Гробовщик, я, Себастьян, ты и даже Грелль. Мы все это заслужили.

— Почему это «даже» Грелль? — возмутился этот самый Грелль, а я улыбнулся и кивнул:

— Будем, Инн. Обязательно будем.

— Это же наша цель, — шепнула Инна и отстранилась. Тьма окутала комнату, и глаза самого родного для меня человека слились с ней, исчезнув в бездне. Вот только её улыбка осталось со мной — в моей памяти. Как и улыбка Дины.

Было больно. Очень больно. Но я улыбался. Потому что девчата правы — как бы больно ни было, нельзя опускать руки. Надо бороться до конца и верить, что когда-нибудь счастье станет твоей наградой. А если нет, ты хотя бы умрёшь достойно. И это уже немало.

— Ну что, Грелль, пойдём, побродим по городу? — вздохнув, предложил я.

— Грустишь? — печально спросил жнец, поправляя на носу очки в красной оправе.

— Когнитивный диссонанс. Рад за них, и всё равно грустно, — честно ответил я, глядя в пол.

— И это хорошо, — разулыбался красный косарь и с силой шандарахнул меня по спине. — Только мёртвые ничего не чувствуют, и только жнецы испытывают лишь одну эмоцию за раз, а мы в какой-то степени уже мертвы. Так что не заморачивайся, Лёшечка. Время, может, и не лечит, но углы сглаживает точно.

— Верно, — улыбнулся я и посмотрел на жнеца.

— А теперь пойдём-ка на кладбище, дорогой мой! И как только ты развеешься, отправимся в клуб. Послушать тяжёлый рок, который сегодня в программе. Если предаваться меланхолии всё время, так и будешь топтаться на месте всю свою жизнь. А сестрица тебе, кажется, завещала жить полной жизнью. Вот и живи. Как она и ваша подружка. У тебя же впереди так много интересного! Не факт, что хорошего, но и не факт, что только плохого. Не попробуешь — не узнаешь.

Я рассмеялся и хлопнул Грелля по плечу.

— Спасибо, брат, ты всегда знаешь, что сказать.

— И я всегда прав, — хихикнул жнец.

— Ну, с этим я бы поспорил, — хмыкнул я, — но не сейчас. В этой ситуации ты и правда попал в десятку. Короче, в Геену тех, кто говорит, что ты не способен здраво мыслить.

— Ой, не стоило мне про Уилли сейчас напоминать! — всплеснул руками жнец, и мы рассмеялись.

Закат догорал, обещая наступление нового дня — новые беды и заботы, радости и смех. Он обещал нам будущее. Ведь «король умер! Да здравствует король!»

И это правильно.

Я сидел на тёплой, прогретой июльским солнцем земле и смотрел на небо. Здесь оно всегда казалось мне на удивление синим, даже в дни, когда серые тучи превращали его в грязное покрывало. Ветер шевелил сочные листья, тянувшиеся к солнцу, улыбавшемуся им с небес, и мелкие, редкие капли падали мне на щёки. Небо — дыхание вечности, и его слёзы — это наша боль, пришедшая из глубин времён…

Я улыбнулся серым облакам и перевёл взгляд на серый камень. Передо мной стояли рядом две плиты. На одной, чёрной, гладкой, был выгравирован портрет Дины. На второй, серой, шершавой, с кусочками каменной крошки, царапавшими любого, кто пытался протереть плиту, висела фотография, выгравированная на металле, и с неё на меня смотрела Инна. Сестра улыбалась, как и моя подруга, а даты на могильных плитах говорили о том, что с нашей последней встречи прошло семь лет. Забавно. В моей жизни многое изменилось, как и я сам, а вот они, наверное, всё такие же, и всё так же живут ради своих паранормальных существ…