— И вообще, — хмыкнул Череп и, развалившись на стуле, закинул ногу на ногу в районе щиколоток, — мы с тобой работаем над этим сериалом уже полгода, а у тебя прогресса — кот наплакал! А я говорил: надо больше тренироваться! Почему ты никогда меня не слушала?
«Я слушала тебя всегда, сэмпай, — вздохнула девушка, прислушиваясь к голосу, пронзавшему ее черный мир сполохами красок жизни. — Просто не могла повторить многие из заданий, которые ты мне давал. Нет, ну правда, совершить затяжной прыжок с парашютом, при том, что я в самолете ни разу в жизни не летала, или побороться с гигантским осьминогом под водой, для достижения пластики в морских съемках и ловкости — это же нереально. Во-первых, где я возьму осьминога? А во-вторых, кто меня допустит к затяжным прыжкам без подготовки? Нет, все задания, которые попроще были, я выполняла, но эти-то и им подобные как я выполню? Хотя, может, если бы я следовала твоим советам, не висела бы сейчас в каком-то бредовом сумрачном эфире, существуя от одного сеанса связи с тобой до другого?..»
— Ты всегда по-своему поступала! Не слушалась великого меня! — парень обиженно фыркнул и поморщился вновь. Его взгляд упал на безжизненные, удивительно тонкие пальцы девушки, и бывший аркобалено поджал губы. Почему-то ему захотелось взять свою ученицу за руку, но… он не мог. Ведь он ее сэмпай, а она всего лишь нерадивая ученица! Да, верная, да, преданная, да, единственная в мире, кто ни разу в жизни не смеялся над ним… Но вот возьми он сейчас ее за руку, и она бы точно рассмеялась, ведь так? Потому что она — красивая, утонченная, очень женственная девушка, а он — безбашенный каскадер со странным пирсингом и непонятным стилем. Нет, конечно, Череп любил свой образ и считал, что выделяться — значит, быть крутым, не таким как все, вот только почему-то, когда эту странную девушку, наследницу многомиллионного состояния, по непонятной причине пришедшую в мир кинематографических катастроф, забирал со съемок личный водитель на черном Мерседесе, каскадер вдруг отчетливо понимал, что они слишком разные. И потому всякий раз, как она предлагала его подвезти, Череп отказывался, говоря, что его мотоцикл круче какого-то старого гроба на четырех колесах. Ведь признать, что, находясь рядом с этой девушкой, каскадер хотел измениться, было выше его сил, а сказать, что он сам никогда не сумеет так естественно, непринужденно и очень аристократично опуститься на сидение из кожи в темном салоне, парень не мог. Это бы вызвало насмешку, а он не хотел, чтобы Анджела над ним смеялась. Только не она…
— И вообще, ты всегда говорила, что хочешь стать лучшей женщиной-каскадером! Так почему не выполняла все мои задания? — обида в голосе сменилась непониманием и возмущением. — Ну нет у тебя осьминога — у меня есть! Я бы одолжил, мне не жалко… Ну, если бы ты очень-очень сильно попросила, в смысле! И прыгнул бы я с тобой из своего дирижабля — не проблема! Да вообще, в горы почему отказалась ехать? Я ж звал! Это всё твоя лень и некомпетентность: я тратил свое время, учил тебя, а ты… Даже в горы со мной не поехала, чтобы научиться альпинизму! Зачем ты вообще в каскадеры подалась? Никогда не понимал…
«Потому что я не говорила, — поморщилась девушка, а точнее, ее сознание, и она расстроено вздохнула. — Ну не могла же я сказать, что решила стать каскадером, увидев тебя в одном из фильмов, правда? Ты тогда такое творил, что я поняла: я хочу быть такой же бесстрашной, с такой же усмешкой смотреть в лицо смерти! Я захотела стать решительной и смелой. Потому я продолжала учиться на экономическом и параллельно занялась освоением твоей профессии. Не могла же я бросить дела отца — я единственная наследница, я не хотела его огорчать, но и от мечты не хотела отказываться. Ведь лиц каскадеров в кино не замечают, а потому я могла спокойно этим заниматься, не беспокоясь об имидже компании отца… А в горы не поехала, потому что у меня сессия была тогда. Но ты же говорил, что нашей профессии надо отдавать всего себя без остатка, потому я не могла рассказать тебе об институте. Ты бы расстроился. А я не люблю, когда ты грустишь, сэмпай».
Череп фыркнул и сполз по стулу, распластавшись на нем, как медуза по камням. С каждой секундой сохранять бодрость в голосе становилось всё сложнее, с каждым вечером, что он проводил в этом царстве белого цвета, каскадеру всё сложнее было подавить желание взять девушку за руку. Он хотел вырваться из этого порочного круга и вырвать из него ее, но не мог. Просто потому, что себя из-за грани смерти бессмертный аркобалено вытащить мог, а других — нет. И это был его главный проигрыш. Проигрыш самому себе.
— Я, кстати, уже столько времени тебя навещаю! Ты ничего не хочешь сделать? — голос парня вдруг стал на удивление серьезным, а фиалковые глаза скользнули взглядом по безжизненным векам брюнетки. — Слушай, когда тебя на «скорой» увозили, я сюда приехал, помнишь? Не помнишь, ну и ладно, зато я помню. Когда операция закончилась, мне сказали, что ты в коме. И я выкупил у главврача разрешение приходить к тебе каждый вечер. Даже твоих предков не пускают. А меня пустили. Я же не просто каскадер! Я Череп-сама, и меня не могли не пустить! Да… — он на мгновение замолчал, а затем вздохнул, сел нормально, положил локти на колени и, опершись подбородком о ладони, тихо спросил: — Помнишь, я когда первый раз пришел, сказал, что месяц буду тебя каждый вечер навещать? Я дал тебе задание. За этот месяц ты должна поправиться, или я больше не приду. Потому что у нас съемки за границей. Ну и потому, что ты должна слушаться своего учителя, да. Это было обещание. Ты выполнишь задание, Анджела? Сдержишь слово?
«Выполню, — улыбнулась ее душа и с надеждой посмотрела во мглу. — У меня еще один день. Тридцать один день ты дал мне, сэмпай, и я выполню наш договор. Ты каждый день в течение месяца приходишь ко мне, а я в последний твой визит открываю глаза. Ты сам так сформулировал задание. И обещал, что так и будет. Потому я не могу его не выполнить. Когда ты поставил условие, я договорилась с этой пустотой — она отдаст меня тебе ровно через тридцать один день. Именно тебе, слышишь? Не тому не менее пустому миру, который без тебя мне не нужен. Поэтому завтра я уничтожу эту темноту. Она исчезнет. Обещаю».
— Знаешь, я тебя и правда не могу понять… — Череп вдруг закрыл лицо ладонями, а плечи его безвольно поникли. Звон цепочки, заглушаемый надрывным писком реанимационного монитора, говорил, что губы парня дрожат. — Почему ты решила меня спасти, хотя знала, что я не умру? Я бы выжил. Зачем ты рисковала собой? Почему ты такая глупая? Почему поставила на кон свою жизнь? Почему не позволила мне самому со всем разобраться? Я бы выжил. А ты…
«Я скажу тебе, сэмпай. Завтра я выполню твое задание и скажу, глядя тебе в глаза, почему пришла в эту профессию, почему выполняла самые безумные твои задания, почему каждый вечер предлагала подвезти тебя и почему вытолкнула из-под машины. Ты гениальный каскадер, сэмпай. Но ты не вечен. Ты не сверхчеловек, и пусть даже ты говоришь, что не умрешь от столкновения с автомобилем, я не хочу рисковать. Я не хочу, чтобы когда-нибудь твоя удача или феноменальные способности дали сбой, но кто даст гарантию, что именно в тот момент, когда на тебя ехало авто, эти способности не исчезли бы? Я эгоистка, сэмпай. И предпочла сама оказаться в этой темноте, чем смотреть на то, как наши знакомые будут класть цветы на крышку твоего гроба. Сэмпай, я хочу, чтобы ты жил. Вот и всё. Потому что я эгоистка, и потому что я тебя люблю. Потому прости, потерпи еще один день, а завтра я открою глаза и скажу, что мне плевать на то, что мы из разных миров. Ведь это — наше общее обещание. И если мой отец скажет, что я не могу общаться с каскадером по кличке „Череп” из-за его имиджа, я откажусь от наследства. Потому что я эгоистка, и потому что ты для меня важнее всего. Вот такая я идиотка, готовая разругаться с родителями ради твоей дружбы, хоть и знаю, что никогда не стану для тебя кем-то большим, чем просто „неуклюжая ученица”. Я ведь на самом деле не многого хочу, знаешь? Только чтобы ты улыбался искренне — от всей души… Потому живи, ладно? Ты ведь выживешь, что бы с тобой ни случилось, сэмпай?»
