Возле одного из кратеров стояла женщина. Черные волосы, струившиеся по плечам шелковым водопадом, почти касались пепла. Почти. Ведь его лучше было всё же не трогать — ни единой клеткой организма. Тонкие длинные белые пальцы венчали черные когти. Острые. Опасные. Похожие на бритвы. Черное платье, подолом скользившее по пеплу, облегало стройную фигуру — тонкую, хрупкую, изящную. Полные алые губы искривляла надменная, жестокая, беспощадная усмешка. Эти губы не умели улыбаться. Они портили ледяной ухмылкой идеальное лицо с мраморно-белой кожей и чуть заостренными чертами. Глаза, цвета крови, огромные, манящие, сжигающие дотла, внимательно смотрели в центр кратера. На того, кто наслаждался купанием в лаве.
— Закуро, знаешь, — прошелестели алые губы, не стараясь скрыть интерес в голосе, и магия адского существа заставила звук пробиться к ушам пленника. Она просто хотела с ним поболтать. Ведь она знала: он не будет стонать, не достигнет его голос ушей других грешников, как и ее собственный — тихий, вкрадчивый, — ты всё же очень любопытный экземпляр. Мне такие еще не попадались. Миллионы лет я пытаю грешников, и все они ломались — рано или поздно, но абсолютно неизбежно. А ты не ломаешься. Почему?
— Потому, глупая девица! — усмехнулся аловолосый небритый мужчина с грубыми чертами лица, чье тело нежно ласкала лава. Пламенно. Больно. Жестоко. Но абсолютно бесполезно…
— А конкретнее? — усмехнулась демонесса. — Ты ведь чувствуешь боль, я знаю. Вижу. Но ты умеешь ее терпеть. Да, болевой порог безумно завышен, но почему ты не сдаешься ни от каких пыток? Здесь, в моем мире, не действуют законы вашего. У тебя нет ни Пламени Предсмертной Воли, ни толстокожести, ни регенерации вашего мира — ничего. Ты дух, которому дали временное тело. И ты как все. Но ты терпишь. Почему?
— Ха-ха! Ты точно тупая! — рассмеялся мужчина и облокотился спиной о раскаленные камни.
«Ш-ш-ш», — сказала обуглившаяся кожа. Разнесся над долиной едкий мерзкий запах. Запах жженой плоти.
— Ах, право слово, так даже интереснее, — плавно взмахнув рукой, задумчиво сказала женщина. Тонкие пальцы коснулись белой кожи ее щеки.
Царап. По бледной скуле побежала багровая капля. Еще одна нотка упоительного металлического запаха в гамму остальных. Но кровь эта — демоническая. И она изначально была мертва. Не то, что у почти живых временных тел грешников.
— Хо, ты еще и мазохистка? — рассмеялся Закуро. — Любишь боль?
— А ты? — и хитрый прищур алых глаз.
— Не твое собачье дело, дрянь, — хмыкнул мужчина и зевнул. Зевнул, сидя в лаве, с постоянно обугливающейся на спине кожей и тут же заживающей, чтобы обуглиться вновь. Ведь в аду новые тела грешников непрерывно регенерируют, чтобы пытки были вечны.
— Ах, как грубо, — рассмеялась демонесса глубоким грудным смехом. — Мне это нравится. Я люблю порок, Закуро.
— Может, ты и меня любишь? — усмехнулся мужчина, сверля брюнетку пренебрежительным, но заинтересованным взглядом не менее алых, чем у нее самой, глаз.
— О нет. Любовь — это слишком светлое чувство, — покачала головой она и провела пальцем по царапине на своей щеке. Кровь на белой коже — как зернышко граната на снегу… — Для этого мира оно абсолютно не нужно. Никчемно. Бесполезно. Здесь есть место лишь боли. И, возможно, страсти, но ты не демон — ты грешник. А потому я не могу даже возжелать тебя, ведь ты жалок.
— Ой ли? — ухмыльнулся мужчина и положил локти на красный от температуры край кратера.
«Тшшш». Дивный аромат. Мерзкий. Тошнотворный. Но ей нравился. Как и ему. Это ведь иной мир с иными ценностями. Мир, где нет места любви, но есть место страсти. Мир, где ни к чему улыбки, но ценятся ухмылки. Мир, где не нужна доброта, но в почете жестокость. А еще — сила. Но достаточно ли силен грешник, чтобы стать подобием демона?.. Впрочем, даже если и достаточно, «подобие» — это лишь жалкая копия. Ведь так?
— Закуро, ты такой забавный, — протянула женщина и медленно двинулась в обход кратера, неся перед собой на вытянутой руке багровую каплю, стертую со щеки. — И такой наивный. Мне это нравится в тебе. Хотя не должно. Ты сочетаешь жестокость, порочность, грубость, всё, что так важно и ценно, с удивительной наивностью. И потому она не становится отталкивающей. Но знаешь… я должна ее выжечь из тебя вместе с грехами, потому что иначе моя работа не будет выполнена.
Шорох юбки по пеплу и последний шаг. Демонесса опустилась на корточки слева от мужчины, и губы ее изогнулись в хищном оскале. Она палач. Он жертва. Их роли неизменны. До того самого мига, когда колесо Сансары повернется, и душа его искупит грехи, до того самого момента, как грешнику даруют право реинкарнации и отправят на перерождение в мир живых — она будет рядом. Будет ласкать его… болью.
Багровая капля, так похожая на рубин, задрожала в предвкушении. Тонкие пальцы потянулись к лицу мужчины. Лава застыла, обратившись в раскаленный камень, не давая ему пошевелиться, не давая отстраниться от Госпожи. От той, кто сильнее него. Но сильнее ли или просто обладающей большей властью?..
Закуро усмехнулся. По смуглой щеке скатилась капля пота. В Аду ведь всегда холодно, но в кратерах вулканов — неизменно жарко. «Пшш», — сказала соленая капля, упав на лаву и мгновенно испарившись. «Тщщщ», — сказала алая капля, коснувшись смуглой кожи. Она впитывалась в поры, проникая в плоть, в кровь, в само естество, ломая его, мучая, низвергая в пучину нестерпимой боли. Но аловолосый мужчина лишь стиснул зубы и ухмыльнулся. Ведь здесь это ценится.
— Закуро, ты и правда Нечто, — протянула она, и подушечка белого пальца заскользила вверх по загорелой скуле. — Это мило. Демоническая кровь подчиняет временное тело грешных душ, руководит им, как ей нравится, мучает. Я впервые использую эту пытку на тебе, ты не привык к ней, но ты молчишь. Тебе так больно, так нестерпимо больно, но ты даришь мне усмешку. Мне пожалеть тебя?
— И не надейся, дура, — процедил Раб.
Хрусть. Кости выворачивало из суставов. Прямо там, в теле, иначе неинтересно. Тррр. Рвалась кожа, даря холодному воздуху новый металлический солоноватый аромат. Багровые капли бесшумно падали на застывшую лаву и с шипением испарялись, превращая соленый запах в жженый. Бах. Взрывались органы в сосуде под названием «мешок с костями». Никому не нужный. Греховный. Бесполезный. Но всё еще сильный.
— Милый Закуро, почему бы тебе не сдаться? — шептали багровые губы, а тонкие пальцы зарывались в алые волосы. — Может, ты дашь мне услышать свой голос? Стоны — это дивная музыка. Спой мне, мой грешник…
— Да пошла ты, дрянь… — голос хриплый. Дрожащий. Но не сломленный.
— Ты и впрямь Чудо. Мы вместе уже год, а ты всё так же меня поражаешь. Но у нас впереди вечность. Вечность из мук.
— Обойдешься. Реинкарнация…
— Нет-нет, — перебила мужчину демонесса, — неверно. Реинкарнация не отнимет тебя у меня, если ты не искупишь свои грехи. Не раскаешься в них. Ты ведь знаешь. А значит, эта пытка продлится до тех пор, пока ты не сдашься. Понимаешь?
Тишина. Пылавшие ненавистью, уверенностью и сарказмом алые глаза впивались в столь же прекрасного оттенка холодные, жестокие, в которых сквозило удивление и азарт. По смуглой коже градом бежали соленые прозрачные капли и исчезали в небытии, падая на раскаленную окаменевшую магму. Влажные алые пряди липли ко лбу, к шее, к вискам, и, подчиняясь притворно-ласковым, сладостным прикосновениям бледной ладони, следовали ее приказам. Тонкие пальцы перебирали послушные волосы Раба, а губы Госпожи искривляла довольная усмешка.
«Он мой», — стучало набатом в ее висках. Да, он ее Раб, ее грешник, тот, кого она будет пытать вечно. Потому что он никогда не сдастся. Она прежде не встречала таких смертных: только демоны могли вынести ее дикий нрав. Только они могли усмехнуться, когда она прикусывала их губы во время поцелуя до крови. Прокусывала насквозь. И наслаждалась их болью. Но этот смертный — он так похож на демона… Почему? Она не знала. Но хотела узнать, хотела понять. Ведь она хотела быть уверена, что он не уйдет…
