— Несомненно, — кивнул Фран, а я лишь тяжело вздохнула, понимая, что он прав. — Но я тебя прощаю.
— Прощаешь? — опешила я и обернулась к парню.
— Ты ведь расстроилась из-за того, что кто-то из нас может быть предателем, — глядя в черный экран моего компа, протянул Фран. — Так что я понимаю. Ты очень ранимая, хоть и взрывная.
— Ну… Спасибо, — пробормотала я и тоже уставилась на монитор. — Фран, я должна была остаться с вами, но почему-то побежала к Дуняше. Я просто привыкла, что со всеми своими проблемами бегу к ней — она ведь была мне как старшая сестра и всегда помогала…
— Не оправдывайся, это не в твоем стиле, — перебил меня лишившийся Лягушки иллюзионист Варии. — Я понимаю, почему ты пошла к ней. Она тебе ближе, чем я, необъезженный Конек-горбунок, Динамитный цундере или даже твои сестры, потому что со всеми нами ты вынуждена быть старшей сестрой и заботиться о нас, даже о Взрывоопасном балбесе, который всё время доставляет тебе неприятности, и ты вынуждена успокаивать его после ссор с работниками. Бьякуран же казался тебе надежным, но в результате ты его же и начала подозревать. А та женщина всегда о тебе заботилась, потому ты и пошла к ней. Ты ведь можешь с ней не делать вид, что ты сильная и можешь обо всем позаботиться, можешь побыть слабой и показать, что у тебя на душе. Только знаешь… И твои сестры, и я точно примем твою слабую сторону. Насчет остальных ничего не знаю, и мне всё равно. Но я точно знаю, что и я, и твои сестры не сочтем тебя слабой, если ты иногда будешь позволять себе немного побыть женщиной, а не воином в матроске. Ты можешь быть иногда слабой — это не позорно и не вызовет отторжения… В общем, это всё, что я хотел сказать, пока.
— Куда?! — возмутилась я, поймав рыпнувшегося было к двери иллюзиониста за рукав. — Не пущу!
— А смысл? — закосплеив соционического Бальзака, ни к месту вякнул Фран.
— Смысл в том, что я приняла твои слова к сведению, — улыбнулась я и, похлопав по койке рядом с собой, отползла к изголовью и закончила мысль: — и теперь ты должен взять на себя ответственность за мои душевные терзания и посидеть со мной.
— Ты перечитала сёдзё-мангу, — выдал Фран. — Что за фразочки такие двусмысленные? Или ты уже выстроила логическую цепочку: «посидеть-полежать-ЗАГС»? Я на такое не подписывался. Мне рано, и кандидатура неподходящая — научусь у нее плохому еще, а потом от мигрени страдать буду. Если нет, прекращай читать такие вещи.
— И не надейся, — фыркнула я. — Я подсела! А цепочку я выстроила не такую. «Посидеть-посмотреть на фокусы-показать фокусы-успокоиться и вернуться к своему обычному настроению». Садись и не выпендривайся.
— Лааадно, — сдался Фран и, всё же плюхнувшись на мою койку, подполз ко мне. Нацепив на средний палец правой руки перстень, парень обнял колени руками и продолжил ехидничать: — Но сёдзё — это не та манга, откуда стоит брать фразочки. Это всё глупое чтиво, глупое чтиво. Ты совсем отупеешь на нем, хотя куда уж дальше?
— И впрямь, куда? — хмыкнула я и, опершись на спинку, проканючила: — Фран, а можно я тебя всего один раз попрошу о большой иллюзии?
— Ну, допустим, — неопределенно ответил фокусник. — И что за иллюзия?
— Я недавно, видимо, предчувствуя твой совет, — печально усмехнулась я, — прочла очешуенную мангу, не имеющую ничего общего с сёдзё. Фран, ты читал «Хэллсинг»? Если да, можешь создать Алукарда?
— Зачем? — уточнил парень, безразлично глядя на монитор компа.
— Потому что я подумала тогда, что хочу быть такой же — беспощадной к врагам, — грустно ответила я, тоже воззрившись на черный квадрат далеко не Малевича. — Я хочу понять, какой я должна быть, когда мы найдем ту тварь, что решила нас предать. Меня, моих сестер, тебя, Хаято, Саваду-сана, Каваллоне… Я хочу понять, как мне сказать ему, что он достоин быть лишь кормом для могильных червей. Я хочу понять, как смеяться, глядя в глаза предателя, Фран.
Повисла тишина. Я хмурилась, вспоминая сцену предательства из «Хэллсинга», и думала, каким же сильным нужно быть, чтобы смеяться, глядя в лицо того, кто подставил тебя под удар, кому ты верил, но кто обманул твое доверие, и говорить ему: «Это смысл борьбы. „Если не победишь своего противника, не сможешь стать собой”. Ради этого ставят всё с ног на голову, разрушают и предают. Да, именно так и я пятьсот лет назад. И сейчас ты!» «Я не играю с тобой. Это ты играешь. И я — всего лишь твое развлечение, детская забава. Взрослей! Поиграем же…» Что значит отомстить, что значит насмешливо улыбнуться врагу, что значит сказать ему: «Сердишься? Сердись, сердись! И этот глупый танец с тобой сегодня тоже закончится!»…
И вдруг воздух в комнате начал сгущаться, окно распахнулось, а в комнату влетела стая огромных черных летучих мышей. Свет начал меркнуть, и в полутьме мыши сложились в высокую фигуру в алом плаще. Длинные черные волосы, широкополая шляпа цвета крови и круглые очки с желтыми стеклами. Белые перчатки с печатью, безумная усмешка и полный пренебрежения ледяной взгляд. Это точно был он, вампир Алукард, граф Дракула, ставший трехмерным, настоящим и почти живым…
— Что ж, — тихим низким голосом произнесла иллюзия, — ты, человек, хотела видеть, как я смеюсь, глядя в лицо предателя? Как говорю врагу, что его время истекло? Смотри же, человек! Потому что в эту ночь он оживет. Чтобы снова быть уничтоженным.
Тени сгустились справа от Алукарда и сложились в фигуру его врага, в фигуру предателя, затеявшего игру со смертью. Граф, ухмыльнувшись, снял очки, убрал их во внутренний карман плаща, неспешно достал оттуда два огромных пистолета, обернулся к темной фигуре и с усмешкой, ледяным тоном процедил:
— Всё кончено. И дурацкий танец тоже кончается. Я вернулся из глубин Ада, как и ты. Страшно, когда тебя забывают, так? Ну так позволь мне снова отправить тебя в небытие, чтобы тебя вновь забыли! Ты всего лишь предатель, «всего лишь». Но я не прощал ни одного такого. Ты думаешь, я буду демонстрировать хорошие манеры, сражаясь с предателем, ставшим им таким путем, один на один, как прежде? Мне даже не придется делать грязную работу. Ты и так умрешь. Но я не откажу себе в удовольствии всадить в тебя пару пуль. Потому что уничтожить предавшего — справедливая кара. Не находишь?
Алукард вдруг зашелся в безумном, леденящем душу, отнюдь не веселом хохоте, подняв голову к потолку, а затем вдруг его смех резко оборвался, а пистолеты вмиг были направлены на врага, и раздался грохот выстрелов. Я вздрогнула, но предатель успел увернуться и выскочил в окно.
— Это дивная ночь для охоты… — тихо, но отчетливо протянул вампир голосом, от которого мурашки бежали по коже. Он безразлично и немного устало смотрел в окно, словно больше в комнате никого и не было, но в глубине холодных пронзительных глаз читалось презрение и желание с усмешкой всадить пулю в лоб предателя — не из мести, а просто потому, что так должно быть. — Никто не уйдет этой ночью от охотника, потому что тот собирается вымести грязь. Ты всего лишь мусор под ногами тех, кто играет честно. Давай же завершим наш танец. Потому что танцевать с падалью — равнять себя с нею. Завершим же нашу игру последним па! — вдруг воскликнул он, направляясь окну. — А солнце и Ад заберут себе то, что осталось от твоей падшей души, предатель!
Вампир рассмеялся ледяным кровожадным смехом и распался на сотню черных летучих мышей, цариц ночи, вылетевших в окно, которое тут же со звоном захлопнулось, и мрак начал развеиваться, возвращая комнате ее привычные очертания.
Я в ужасе смотрела на то место, где только что стояла иллюзия вампира, и думала о том, что не смогу быть настолько хладнокровна, когда мы найдем того, кто нас подставил, и не сумею так смотреть на него — презрительно, с насмешкой, словно он уже мертв… нет, словно он и не жил вовсе, а всегда был падалью, ни на секунду не занимавшей в моей жизни хоть сколь-нибудь значимую роль…
— Поняла, да? — разбил тишину на сотню звенящих осколков тихий голос Франа, почему-то не растягивавшего слова, и я вздрогнула от неожиданности. — Предатели для него мертвы изначально. Он не видит в них не то, что противника — вообще сколь-нибудь живое существо. Они лишь мусор, который он должен убрать. Мы найдем предателя, Маша. А когда найдем, не злись на него, не ненавидь, лишь презирай. Отнесись к нему, как к отбросу, который никогда не был частью твоей жизни, и выброси из своего сердца, кем бы он ни был. Убей его в своей душе в миг, когда узнаешь его имя, и больше не переживай из-за него. Потому что такие люди — и не люди вовсе. Они лишь корм для могильных червей, лишь мусор, который надо выбросить и забыть. Они мертвы. Они убили себя, укусив руку, кормившую их, дававшую тепло и дружбу. Просто убей в своих мыслях того, кто предал, и выброси его. Забудь о нем. Потому что он не стоит ни переживаний, ни слез, ни нервов, ни даже мести. Он вообще ничего не заслуживает, а накажет его сама судьба. Солнце и Ад заберут его, просто для этого должно будет пройти какое-то время. Но какая нам разница, сколько времени пройдет, если мы не будем даже вспоминать об этом отбросе?..
