Дошла очередь и до Таисии. К ней подошла миловидная женщина примерно её возраста в платье без рукавов и с приколотой на левой груди подушечкой с множеством иголок. После обмера, цифры которого закройщица вписала в маленький блокнот, Таисия в изумлении уставилась на Симакову.
–Ч-ч-что вы сказали?
–Я говорю, что у вас полный сорок восьмой размер,—подняла аккуратно выщипанные бровки закройщица.—А что, вы поправились?
Таисия отрицательно помотала головой. А Симакова выжидательно смотрела на странную клиентку, пытаясь добиться от неё, какой фасон она выберет.
–Я не знаю,—залилась краской Таисия.—Посоветуйте.
–Ну-у-у,—вильнула в сторону глазами Симакова,—мне трудно угадать, что именно вам понравится. А потом один фасон требует меньше времени и усилий, другой…
–А вы мне без экономии сделайте,—вспомнила Таисия наказ соседки.—Вам виднее, что мне пойдет.
Симакова внимательно глянула на клиентку, что-то черкнула в блокнот и на всякий случай спросила:
–А как же расценки?
Таисия сделала этакий жест рукой, который однозначно говорил, что денежный вопрос её мало интересует. Закройщица заговорщески подмигнула ей, поправила на шее сантиметровую ленту.
–На примерку приходите через неделю, не раньше.
Таисия летела из ателье на крыльях. Во-первых, она никак не могла поверить, что у неё сорок восьмой размер! И это с пятьдесят восьмого!!! Хоть какая-то польза от Славки. Это его стараниями она приобрела вполне стройную фигуру.
Во-вторых, у неё появится шикарное (она была уверена в этом) платье, в котором она и предстанет перед Давидом Михеевичем. А когда у неё будут новые зубы, можно подумать и о личной жизни. Она еще не старая, чтобы ставить на себе крест. Может, и ей жизнь улыбнется.
Недели в ожидании нового платья пролетели незаметно. Правда, перед первой примеркой ей пришлось попотеть, отыскивая приличное белье. Не могла же она, в самом деле, предстать перед закройщицей в вискозной сорочке и лифчике на трех пуговицах?
Спасибо Ленке Доскиной, что свела её со спекулянткой, которая за белую с кружевом комбинацию, бюстгальтер на косточках и плавки без резинки потребовала целую, считай, зарплату. Зато на примерке Таисия чувствовала себя, по крайней мере, одной из тех женщин, которые являются постоянными клиентками ателье.
За пошив платья ушла еще одна зарплата поварихи, но Таисия и секунды не пожалела денег, когда примерила готовое изделие. В огромном зеркале она увидела стройную женщину с пунцовым от смущения и радости лицом. Темно-голубое платье с блестящей атласной отделкой на груди и рукавах удачно сочеталось с темно-русыми волосами и румяным лицом Таисии. Глядя на свое отображение в зеркале, она могла честно сказать о себе: «Красавица».
Зинаида Симакова и та загляделась на клиентку, которая как замерла, засмотревшись на себя, и так простояла четверть часа.
–Вы довольны?—спросила она, хотя и без слов было ясно, что клиентка без ума от работы закройщицы.
Женщина повернулась одним боком, потом другим—придраться не к чему. Если бы Таисия была бы посмелее, она бы непременно расцеловала Зинаиду Симакову, но вместо этого приложила ладонь к груди и прикрыла глаза в восторге. Закройщица еще минуту потопталась возле Таисии, а потом поспешила к другим клиенткам, которые терпеливо ожидали своей очереди.
Прижимая к груди аккуратный пакет с упакованным платьем, Таисии ног не чуяла перед собой. Несмотря на усиливающийся к вечеру мороз, она медленно брела по заледеневшему тротуару, улыбалась своим мыслям и ощущала себя, наверное, так же, как Золушка перед балом. Теперь можно звонить Давиду Михеевичу.
Их встреча состоялась в крошечном кабинете поликлиники, можно сказать, в закутке, где едва размещался стол, заваленный ящичками с разными смесями и множеством форм челюстей, два деревянных стула с высокими спинками, обтянутыми дерматином, и хлипкая кушетка, которая представляла собой смесь обеденного и письменного стола.
В белом халате и шапочке, в больших роговых очках Давид Михеевич показался Таисии профессором медицины. Она стояла перед ним в новом платье (пальто сдала в гардероб) и растоптанных зимних сапожках и про себя ужасалась, что посмела прийти к такому человеку, имея в мыслях не только новые зубы, но и… Что? Неужели она пришла на свидание? Один раз в автобусе увидела и сразу прибежала? Хотя, конечно, не сразу, месяц почти прошел, но это не имеет никакого значения.
А Давид Канцлер смотрел на молодую женщину и не мог поверить, что вот эта красавица в элегантном платье смотрит на него такими глазами, какими на него никто и никогда не смотрел. За такой взгляд можно многим пожертвовать. Хотя что он, обремененный годами и большим семейством мужчина, может предложить ей? Чертова жизнь! Чертова жизнь!
Много, много лет назад Давид Канцлер мечтал о такой встрече, о таких глазах, которые обещают все мыслимые земные радости. Но на голодного еврейского паренька девушки обращали внимания меньше, чем на дворового пса. Кому нужен тощий, с рыжими неухоженными волосами, длинным носом и тонкой гусиной шеей ухажер без копейки денег в кармане?
Его счастье, что ему удалось попасть на курсы зубных техников, но работа в районной поликлинике не давала особых доходов, а ловчить, как другие, он не умел. Это на работе он выглядел более или менее прилично: белые штаны, белый халат и шапочка, легкие мокасины. Вне работы Давид носил брюки и костюмы, которые ему перешивала его тетка из оставшегося после её мужа барахла. Но чтобы пригласить девушку в кино или кафе в такой одежде, и думать было нечего. Канцлер пытался ухаживать за молоденькими медсестрами, но те хорошо знали материальное положение каждого работника поликлиники и ограничивались смешками на робкие предложения зубного техника.
Женился Давид тоже благодаря тетке, у которой были обширные знакомства среди еврейских семейств. Мара была перезрелой девушкой, меланхоличной и ленивой. За год после женитьбы их двухкомнатная кооперативная квартира, подаренная её отцом, приобрела такой запущенный вид, что Давид постеснялся кого бы то ни было пригласить в гости. Хотя и приглашать ему было некого: друзьями он не обзавелся, родственники со стороны жены редко звонили, не то что заходили, а его единственная родственница—тетка по матери, придя однажды навестить молодых, только руками всплескивала да головой качала. За два часа она кое-как сумела навести порядок на кухне, а, прощаясь с племянником, посоветовала взять все в свои руки.
К тому времени Давиду надоела грязь в комнатах, гора грязной посуды в раковине и полчища рыжих непуганых тараканов. Смирившись со своей долей, отныне Давид следил за порядком в доме, ходил по магазинам и относил белье в прачечную. Когда у молодых пошли дети, хлопот прибавилось: с утра за молоком, вечером пеленки-распашонки, в выходные дни прогулки с коляской на свежем воздухе.
Мара предпочитала часами валяться на диване или курить у окна на кухне. Она раз пятнадцать на дню варила кофе, вела бесконечные телефонные разговоры с матерью или сестрами, жаловалась им на скуку семейной жизни и нехватку денег. Сама она работать не стремилась и возмущенно сопела, когда Давид намекал на залежавшийся в столе диплом художника-декоратора.
За первые восемь лет брака у Канцлеров родилось четверо детей. Жило семейство все в той же двухкомнатной квартире, где буквально дышать было нечем от тесноты, а также от привычки Мары закрывать все форточки, чтобы дети, не дай Бог, не простыли.
Чтобы не сойти с ума, Давид старался как можно больше времени проводить на работе. Ему удалось заполучить маленький кабинетик под центральной лестницей, хотя остальные работники стоматологического отделения ютились в двух небольших кабинетах и мастерской.
В своей комнатушке Давид и работал, и отдыхал до того часа, как поликлиника закрывалась, на списанной кушетке, отданной ему завхозом за литровую бутыль спирта. Еще немного и он бы совсем переселился в кабинет, но на его счастье, коллективу поликлиники выделили участки под дачи. Так Давид Канцлер стал обладателем шести соток земли, на которых он построил нечто среднее между собачьей будкой и складским помещением. Но для него это был рай, где царили тишина и покой. На участке Давид был полным хозяином, а Мара и дети за все последующие годы ни разу здесь не появились.
