- Драккар принадлежал Вишене, а у него не осталось наследников, кто бы мог это решить согласно обычаям и правилам, - ответил Рагдай, опускаясь на корточки перед своими снадобьями, и глядя на них рассеянно и печально, - он так любил этот свой корабль, что не думаю, чтобы он захотел его уничтожить в огне, будь его воля.

- Не уничтожить, а взять с собой в Вальгаллу, - сказал Эйнар, пожимая плечами и обводя присутствующих взглядом, словно ища поддержки, - зачем тогда воевать за богатства, если оставлять их здесь, на земле, тем, кто их не заслужил?

- Древесина и верёвки драккара сгорят, а гвозди останутся, Эйнар, - сказал на это Креп, - зачем викингу на небе корабль без гвоздей? Он же рассыпется! Не сможет плыть.

- Огонь так-же забирает и душу железа, разве ты не знаешь? - неуверенно ответил вопросом на вопрос викинг, - душа оружия сгоревшего на погребальном костре тоже отправляется к Одину вмечте со своим владельцем а остаётся в углях только ржавое ничто, правда ведь?

- Не знаю, мне не кажется, что у железа есть душа, - сказал Рагдай, продолжая перебирать снадобья, - я знаю, что Вишену нельзя класть на костёр потому, что что тело не опало как у других мёртвых, и волосы с ногтями растут быстрее, чем у других мертвецов, и кровь до сих пор сочится. Я не думаю, то он стал вервольфом, или чем-нибудь подобным... Он, конечно, убит, но, клянусь звёзжами, я не понимаю, что это, и где та рана, что убила его.

- Он не умер, не умер... - сквозь слёзы сказала Ясельда, - не знаю почему, но скорее всего из-за вмешательства богов, я вижу его глаза даже когда мои глаза закрыты, слышу его голос в полной тишине, а когда листья и ветки задевают меня, кажется, что это он прикасается ко мне. Я внутри себя вижу прекрасную страну, где мы с ним идём по лугу, полному разных благоухающих цветов. Вокруг поют птицы и ослепительное солнце переливается в потоках хрустальных ручьёв.

Богиня Рожаница смеётся и дарит нам бескрайние поля спелой пшеницы, а Русалия бросает нам под ноги дорогу из белоснежных тканей. Мои мать и отец стоят на высоком холме в окружении дружины, волхвов, купцов и челяди, и машут нам букетами цветом и шёлковыми лентами в знак того, что сватовство принимается...

Сказав это, Ясельда зарыдала в голос и повалилась на руки сестры. В палатку заглянула одна из служанок.

- Мы согрели воды для умывания госпожам, - сказала она, странно глядя на Эйнара, словно у них был сговор, - и мыльной золы натёрли.

Пока Рагдай осматривал раненых, лежащих кто как среди кораблей, лодок и палаток, на берегу Одера разыгралось действие похорон погибших воинов. Стовов Богрянородец как князь и жрец кривичей от Нерли до Москвы, взялся за роль волхователя и для полукочевых бурундеев из эрзянской земли, дикой голяди из Москвы и полтесков с берегов Волги. Ярило кривичей, Тенгри полтесков, бог Неба бурундеев и Мать Змея стреблян, получили умилостивление лошадью. Животное было убито самим князем ударом топора перед жертвенным костром. Куски туши положили рядом с телами воинов, между брёвен и сучьев.

- Мы все пришли сюда с востока, преодолев множество ледяных рек, морей и племён, мы сразились с хищным чужеродным врагом и победили! Пусть здесь знают о Нерли, Москве и Волге! - крикнул воинам князь, принимая из рук Семика смоляной факел, - эти храбрые воины умерли в бою, а не в немощи стариками в собственных испражнениях на завшивленных циновках в земляной норе-землянке и будут приняты своими богами с почетом и любовью! Пусть же всех нас ждёт счастливая судьба в жизни и после смерти!

Вольга от полтесков, Оря от голяди стреблянской, Мечек от бурундеев по очереди произнесли короткие речи, восхваляющие богов, принимающих храбрых воинов в свои цветущие сады вечности, хрустальные дворцы небес. Многие воины клали на костёр от себя вещицы, ленты, горсти и куски еды, подарки из нехитрого походного скарба - пуговицы, иголки, гребни, наконечники стрел. Многие, не стесняясь, плакали, утирая рукавами рубах бородатые лица.

Стребляне запели:

Мать Змея, клубись кольцом, болот живых огни зажги,

Небо огня и влагу земли соединив плодородную ниву!

Мёртвых детей в коробах лубяных вознеси на Луну воскрешений,

Кровь их пролей из дождей на грибные места красной клюквой...

При полном молчании других дружин, князь зажёг факелом костёр с нескольких сторон, обходя его с запада на восток. Куски свиного жира, служащие для быстрого возгорания, потекли, расправляясь, и быстро разнесли огонь вглубь костра. Подхваченное ветром, пламя загудело, затрещало и поднялось высотой с верхушки деревьев. Гул, шум и треск, скрежет и писк сопровождали это буйство пламени. Казалось, мёртвые начали шевелится, улыбаться на прощание, делать жесты ладонями рук. Запахло горелой человечиной, и удушливый дым чёрной стеной пополз в разные стороны.

Из-за спин кривичей вышел монах Пётр, и глядя в костёр начал читать по-гречески христианскую молитву, о царстве небесном и избавлении от напастей. На этот раз его никто не тронул, не стал останавливать. Даже Стовов никак не отреагировал на это, ни жестом, ни взглядом, полагая, что если ко многим богам, помогающим сейчас взлететь в небо душам, добавится ещё и Иисус Христос, то особого вреда не будет. В конце концов Ярило тоже когда-то был Святовитом и Белобогом, когда дед Стовова благословлял сына идти из Гнезда на восток, в места, богатые пушниной, чёрными землями и рассыпчатой русью.

Викинги, сперва положив всех павших в бою товарищей на общий костёр, потом передумали. С помощью сербов они соорудили себе другую поленницу, чуть ниже по течению. С их точки зрения бог Один был ближе к обычному человеку, и не был создателем мира, как, например Ярило кривичей. Его божественные друзья и враги, его волшебные звери и птицы, были таким родными и узнаваемыми для норманнов, что отправить своих погибших друзей вместе с почитателям всеобъемлющих богов мира, было, по их мнению, чревато ошибками. Погибшие в бою, славные эйнхерии могли вместо Вальхаллы оказаться в других загробных мирах, среди чуждых и по языку и нравам народов. Вместо того, чтобы наслаждаться заслуженными пирами и любовными развлечениями, им пришлось бы захватывать с боем чужие блага, или искать путь к своим. Гелга, посоветовавшись с Ацуром и Эйнаром, всё таки назначил отдельные похороны. Тела викингов вытащили из уже готового общего костра.

- Среди них нет славного конунга Вишены Стреблянина! - сказал Ацур, держа перед собой на вытянутой руке гривну с изображением молотов Тора, - его удача вела нас к великому успеху, и его старый друг Рагдай советует пока не сжигать его тело, подобно тому, как Гулльвейг не хоронила своего мёртвого мужа, ходившего по ночам к ней в дом для зачатия ребёнка, или волк Фенрир не может переварить проглоченное Солнце! Пусть он отправиться в страну мёртвых позже, когда наплачется по нему прекрасная словенка Ясельда из Гардарики, точь в точь похожая на его несостоявшуюся коварную невесту Маргит, дочь вероломного ярла Эймунда!

Зажечь костёр эйнхериев было доверено Гелге, как самому уважаемому и храброму, выложившего немало врагов своим страшным молотом. Его держали под руки двое викингов, потому, что он сам пока не мог ходить. И этот костёр быстро разгорелся, унося души героев на заслуженную высоту.

Стоящие неподалёку от костров сербы, завороженно смотрели на этот обряд, расточительный, по сравнению с захоронениями в земляные могилы. Мало того, что железные топоры были изношены напрасно при рубке дров для костров, так ещё дорогие ткани одежды, бусы,янтарь, драгоценное оружие пропали зазря и безвозвратно. Им казалось, что воины рати Стовова, особенно викинги, были сказочно богатыми, и их семьи и дети имели в сто раз большие богатства, если позволяли себе уходить в такой роскоши. Они не могли себе и представить, что зачастую, то, что было надето на мертвеце, было всё, что он имел. Ещё большее впечатление на этих этих славян произвело бы известие, что многие имели клады, зарытые в местах известных только им. В глиняных кувшинах, запечатанных восковыми пробками лежали арабские дирхемы, византийские солиды, франкские далеры, украшения с рукоятей мечей, самоцветы, подвески, янтарь и жемчуг. Драгоценности, накопленные за десятилетия смертельно опасных походов, с гибелью владельца, пропадали для людей навсегда. Если баснословно богатые гробницы восточных царей и фараонов можно было разграбить и переплавить драгоценности, использовать их вновь, то клады викингов навсегда доставались северной земле, лесам между озёрами, фьордам, болотам, островам...