Она снова пытается вырваться, броситься в Авер-Кайи — добраться до него будет уже труднее. Они прошли около двух миль¹ за это утро. Ржавый шпиль ратуши и белая городская стена — всё, что можно увидеть. Ни домов, ни церквей, ни собора, ни рынка, ни площади, ни дворца… Словно бы этого всего никогда и не было.
Ойариг страшно, и в своём страхе она готова забыть обо всём на свете. Она даже забыла их — своих родных, всех тех, кого любила, когда Грахем схватил её за руку и сказал, что нужно уходить из Авер-Кайи. Она забыла обо всём, думая только о том, что солнце умирает, что никому из них не выжить, что стоит просто смириться и обо всём забыть, что нужно просто молиться о том, чтобы это всё поскорее закончилось… И теперь она расплачивается стыдом за свою трусость. Стыдом, болью и ужасом — что те, кого она любит, могут умереть…
Тётушка Марта… Перед глазами Ойариг проносится её лицо, и девушке безумно хочется снова оказаться дома, прижаться к ней и зареветь. Ей хочется, чтобы мама обняла её, прижала к себе… Ей хочется помириться с сёстрами, которые явно не понимали её поступка — не понимали, почему она вышла замуж за контрабандиста, пусть и бывшего. Ей хочется оказаться рядом с ними.
Ойариг ужасно хочется вернуться, хочется оказаться рядом с родными ей людьми. Но вид чернеющей теперь горы останавливает её, завораживая, притягивая к себе взгляд. И девушке страшно от мысли, что её родной город может оказаться погребён под тоннами пепла. А гора, на подножии которой расположен Авер-Кайи, словно дымится, как будто огнедышащий дракон из сказок…
Ойариг ужасно хочется проснуться и понять, что всё это происходит не с ней. С кем-то другим. В другое время. Ей хочется открыть глаза и узнать, что всё это — и смерть солнца, и побег из Авер-Кайи, и ревущая гора — ей просто приснилось. Хочется забыть это, как забывают страшные сны. Или рассказать мужу, чтобы вместе посмеяться над этим. Как смеются над глупыми снами. Снами, которые никогда не могли бы случиться в реальной жизни.
Только вот Ойариг понимает, что происходящее — вовсе не сон.
— Мы не сможем их спасти, — возражает ей Грахем. — Они не пойдут за нами, Риг. Они не пойдут за мной…
Он обнимает её за плечи и просит идти дальше. Муж говорит Риг, что ей стоит успокоиться, что стоит просто идти дальше — что судьба тех, кто остался в Авер-Кайи уже решена. Он говорит, что никогда не был героем, что хочет только одного — чтобы они вдвоём спаслись, потому что когда гаснет солнце, когда рушится небесный свод не до морали, не до правды. Потому что остаётся лишь одна цель — спастись. Любой ценой. Потому что земля может разверзнуться в любой момент, потому что гора может расколоться и начать пылать, уничтожая всё, что находится рядом с ней.
Потому что прекрасным крылатым богам плевать на людей, когда у них самих идёт война. Они могут уничтожить их мир просто потому, что их собственный горит войной, просто потому, что им негде развернуться. Они могут открыть вход для адских созданий, могут заставить все горы мира извергать смертоносный огонь или наслать болезнь в результате которой погибнет всё живое. Они могут сотворить всё, что придёт им в голову, и ни один человек не сумеет им помешать. Ойариг не может поверить в то, что боги могут быть так жестоки.
Гора снова грохочет, и девушка смотрит только на неё, боясь отвести свой взор даже на секунду. Ей кажется, что если гора начнёт извергать пламя, она, Ойариг, умрёт в тот же самый миг. Потому что, возможно, ей не следовало оставлять их там — в городе, который вот-вот утонет в огне. Потому что ей стоило вспомнить о них раньше, не тогда, когда стало уже поздно возвращаться. Не тогда, когда чёрная туча накрывает гору, не тогда, когда они шли уже почти половину дня…
— Уже поздно возвращаться за ними, Риг, — тяжело произносит Грахем, словно читая её мысли. — Мы уже ничем не сможем им помочь. Мы почти пришли в деревню — я её уже вижу.
Ойариг чувствует себя такой уставшей и подавленной, что просто не может сопротивляться. Она чувствует себя такой уставшей, такой слабой, такой бесполезной. Она едва может передвигать ноги — башмаки слишком жмут, а корсет сдавливает грудь так сильно, что едва возможно дышать. Ойариг чувствует себя ужасно виноватой за то, что забыла обо всём от страха. Ойариг чувствует себя просто отвратительным человеком, совершенно недостойным жизни.
Она чувствует себя ужасным человеком, потому что у неё остаются силы лишь кивнуть и продолжить плестись за Грахемом, цепляясь за рукав его серо-коричневой куртки — уже новой, той, которую она сшила ему два года назад. Она чувствует себя безвольной тряпичной куклой.
А ещё идти так долго… Биориг, говорят, находится так далеко… И девушка совершенно не представляет, как выдержит столь долгую дорогу. Совершенно не представляет, как она сумеет выйти вновь на улицу после того, как на некоторое время остановится в деревне. Должно быть, Грахему придётся тащить её за собой силой. Она вряд ли сможет собраться с силами сама.
Уже в деревне, в покосившемся старом домике, где они останавливаются ненадолго, девушка осторожно прижимается к мужу, и, положив голову ему на плечо, проваливается в беспокойный сон.
Ей снятся чёрные облака. И огонь. Огонь повсюду. Всепоглощающий и яркий-яркий. Как само солнце. Ей снится кровавый дождь, капли которого больно жгут. Ей снится, как рушится гора над Авер-Кайи, как, кажется, обрушилась вся её жизнь вместе со смертью солнца.
