Его мать умирает, и ему страшно… И он совершенно не представляет, что ему теперь делать.
Он чувствует себя растерянным и подавленным. Он беспрекословно выполняет всё, что говорит ему Нэнни, старается понимать то, что говорит врач — о, каким облегчением было бы, если бы здесь была Лори, вот она-то точно знала бы что делать. Он помогает менять повязки, как только те становятся сухими, он помогает кормить её с ложечки и старается, чтобы руки у него не дрожали слишком явно. Драхомир изо всех сил старается выглядеть достаточно беспечным и уверенным в том, что болезнь его матери отступит. Но кажется, леди Мария и сама прекрасно понимает, что её дни сочтены.
Ни у кого нельзя попросить совета — Нэнни и остальные материнские служанки напуганы ещё больше него, а отец всё не появляется. О, как хорошо было бы попросить совета у отца! Он всегда знал на всё ответ. Он всегда держал всё под контролем — и свою собственную жизнь, и всю свою судьбу, и целый Интариоф! Киндеирн на любой вопрос — даже самый сложный — мог найти ответ. Почему же он не приходил?.. Ведь его жене с каждым часом становилось всё хуже…
При ней нет привычного молитвенника — Нэнни и доктор категорически запрещают ей читать, чтобы не обострить мучения, — но леди Мария постоянно шепчет молитвы. Драхомир помнит как часто она всегда молилась. Нет ничего удивительного в том, что она смогла запомнить их наизусть, но Мира это всё равно восхищает.
Когда её болезнь только начиналась, леди Мария часто просила сына читать ей стихи… И Драхомир читал. И старался надеяться на то, что болезнь — лишь одна из многих. Леди Мария часто болела, почти постоянно, если быть точным, но никогда ещё так серьёзно. Драхомир никогда не видел её настолько близкой к смерти, как сейчас. Возможно потому, что она раньше никогда и не была в таком состоянии.
Леди Мария кажется ужасно слабой сейчас. Уставшей больше, чем когда-либо раньше. Её щёки кажутся впалыми, а глаза ей слишком тяжело постоянно держать открытыми. Нэнни приносит Драхомиру ещё одну повязку взамен предыдущей, которая уже нагрелась и вряд ли может облегчить страдания больной. И ему хочется услышать хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить то, что леди Марии хоть немного легче от его усилий…
Драхомир уже хочет встать с её постели и пересесть в кресло рядом, где сидеть намного удобнее, когда слабые пальцы хватают его за руку. У неё нет сил удерживать его сейчас рядом с собой. У неё нет сил бороться за свою жизнь. У неё нет сил на что-либо… И в то же время, она держится… Должно быть, ей тоже страшно. Драхомиру бы было страшно, если бы он понимал, что его смерть неотвратима.
Но леди Мария кажется спокойной. Пугающе спокойной. Она словно ждёт своей участи с готовностью, какую нельзя объяснить словами. Она словно не боится того, что может умереть в любую минуту. Она всегда была смелой и сильной, сколько Фольмар себя помнил. Никогда ничего и никого не боялась. И всегда старалась сохранять самообладание. Пусть это и не всегда, пожалуй, получалось…
— Позови отца, Мир, — шепчет она устало. — Позови его, хорошо? Я чувствую, что уже скоро всё завершится…
И Драхомир совершенно не представляет, как сказать ей, что отец не придёт. Не знает, как сказать ей, что пишет отцу каждый день по несколько раз, а в ответ получает лишь коротенькие записки, написанные небрежным почерком. И вечная фраза: «Не сегодня». Мир практически привык к этим словам. Когда отец хотел от чего-то отделаться, он всегда говорил — «не сегодня», и продолжал жить, как будто ничего не произошло. Словно ничего и не случалось. Словно все проблемы являлись надуманными…
Проблема была в том, что Киндеирну было всё равно, что станет с его первой женой… Умрёт она, выживет — совершенно безразлично. А зачем в таком случае нужно было приходить, причиняя себе какие-то неудобства? Киндеирну было всё равно… Из всех своих жён он любил только последнюю — эту забавную девчушку Иоанну. Если бы заболела она — отец тут же примчался бы к ней, не отходил бы от её постели ни на минуту. Если бы заболела леди Салинор — отец отложил бы свои дела и пришёл бы навестить её, пусть и пробыл бы у её постели не слишком долго. Если бы заболела царевна Варвара — отец бы написал ей письмо… А на леди Марию ему было попросту наплевать!..
У отца десять жён и полно любовниц. Драхомир хоть сейчас может по памяти перечислить всех. Это не так трудно — леди Мария, царевна Варвара, Лизка Фольмар, графиня Катрина Шайлефен, Мария Норборн, Маргарита ди’Найртчжон, Наидия Зервас, леди Салинор, Кэт Сатор и Иоанна Ламин. А из любовниц — София, Неллина, Минша, Ваноцца, Патрисия, Маргарет… Их было так много, они так быстро сменялись, что многих из них Драхомир старался даже не запоминать.
У отца десять жён и полно любовниц… Что ему до того, что одна из множества числа любивших его женщин, вдруг умрёт? Подумаешь! Невелика потеря! Тем более, леди Мария так и не смогла родить Киндеирну ребёнка. Это Елизавета Фольмар подарила ему первого законнорожденного сына! Это с Варварой Феодорокис у отца был полностью династический брак! Это леди Иоанна делала его счастливым! Конечно, у леди Марии был не самый простой характер, но отец мог быть хоть чуточку ей благодарным… Она старалась — изо всех сил — стать Киндеирну хорошей женой.
Драхомир пишет отцу каждый день. Просит, чтобы тот навестил леди Марию. Просит, чтобы написал хотя бы что-то ещё, что Мир мог бы зачитать ей вслух — подделывать письма отца у него никогда не получалось… Причина сего невезения оставалась для него загадкой — просто всегда, когда он пытался написать Карателю письмо от имени своего отца, тот никогда не мог понять, чей это почерк, Мира или Киндеирна, но, прочтя всего пару фраз, уже знал, кто именно писал письмо. Драхомир пытался писать и более грубым языком, и более спокойным — но всё равно Каратель каким-то образом всё понимал. А умственные способности леди Марии — пусть и находящейся при смерти — Фольмар чтил куда больше, чем умственные способности Гарольда.
И именно потому её слова «позови отца» кажутся Миру сущей мукой.
Потому что он не посмеет солгать или сказать правду. Потому что он совершенно не понимает, что лучше сделать. О, насколько проще ему было бы жить, если бы сейчас он смог выбрать один из этих вариантов! Насколько проще! Но он не может так жестоко обмануть её ожидания. Не может предать её… И не может оставить ни на минуту, чтобы примчаться к Киндеирну и высказать всё, что он думает…
Он ровным счётом ничего не может сейчас. И это ужасно раздражает.
Поэтому Драхомир лишь говорит, что сейчас же напишет отцу. И он может лишь надеяться на то, что в этот раз Киндеирн решит иначе, что в этот раз отец не ограничится коротенькой запиской. Что в этот раз всё будет совсем по-другому… Ведь отказать воле умирающего человека нельзя, не так ли? Быть может, у отца проснётся совесть — как же глупо на это надеяться — и он придёт к ней хотя бы в последние её минуты!
У леди Марии слишком горячие руки сейчас. А её лицо ужасно бледно и покрыто испариной. Она пытается улыбнуться, потому что в глубине души всё прекрасно понимает — Киндеирн не придёт с ней попрощаться. Она всегда была очень умна, и даже в последние дни её жизни — врач говорит, что скоро герцогиня уже не сможет бороться со смертью — разум не покидал её. Она прекрасно всё понимает, но, должно быть, ещё надеется, что муж хоть немного её любит.
Взгляд герцогини такой же осмысленный, как и прежде. И пусть дышит она тяжело, леди Мария изо всех сил старается казаться как можно более спокойной. Старается не бояться всё приближающейся к ней смерти. И ей почти удаётся убедить сына в том, что она совсем не боится умирать. Она старается не отпускать пальцы Мира, а её руки дрожат… И в глазах порой проскальзывает страх, который она так старается запрятать поглубже.
— Будь хорошим мальчиком, Драхомир, — едва слышно шепчет леди Мария. — Поступай по совести и никому не делай зла…
Эти слова слишком похожи на прощание, чтобы Драхомир посмел что-то возразить ей. Да и есть ли смысл возражать? Мир сам очень сильно хотел бы быть таким же сильным, как отец или мать. Но он чувствовал себя куда слабее, чем ему бы хотелось. Он мог скрывать свои чувства, когда это было необходимо, но… Он чувствовал, не разучился абстрагироваться от своих эмоций, как это, должно быть, пристало аристократу. Драхомир Фольмар чувствовал вину. Постоянно. За каждый свой поступок, каким бы он не был. Если не перед матерью, то перед отцом. Если не перед отцом, то перед Гарольдом. Он всегда будет в чём-то виноват. За всю свою жизнь Драхомир не помнит, чтобы три самых важных человека в его жизни хотя бы раз соглашались друг с другом…
