— Извините меня, Ваше Величество, — произносит герцог. — Лео, оставь нас на минутку! Иди к матери, она вся извелась, ожидая тебя.
Леонард виновато смотрит на короля, но отцу не перечит — откланивается и мигом выбегает из галереи. Альфонсу вдруг снова вспоминаются его собственные отношения с отцом… Когда это он беспрекословно слушался его? Всегда что-то отстаивал, требовал, не подчинялся, сбегал, а Джошуа Браун ничего не мог поделать, лишь просил Марию приглядывать за его сыном… Семейные отношения Кошендблатов так не похожи на его собственные, что Альфонс просто теряется.
— Вы хотели о чём-то со мной поговорить, Ваша Светлость? — спрашивает Ал. — Говорите же! Я слушаю.
Герцог кивает и делает несколько больших шагов вперёд прежде, чем король жестом останавливает его. Бронзовое лицо мужчины кажется несколько побледневшим, а губы плотно сжаты. Он неприятен молодому монарху, но тот ничего не делает для того, чтобы как-то помешать этому человеку…
Даже Теодор Траонт теперь кажется Алу более хорошим отцом, чем Томас Кошендблат. Тот, по крайней мере, делал всё руководствуясь только тем, что и сам был, в общем-то, ещё избалованным и капризным ребёнком. Джулия Траонт, которая, как оказалось, воспитывала брата, позволяла Седрику порой вести себя ещё хуже. Да и… Алу ли не видеть, как пытается Теодор наладить отношения с дочерью? И Алу ли не знать, что Мария никогда на это не пойдёт…
У неё уже есть отец. Его отец — Джошуа Браун. И она никогда не променяет его ни на кого. Уж Алу ли не знать? Ему — видевшему, как его названная сестра всем сердцем любила его отца? Пожалуй, Джошуа можно было назвать единственным человеком, к которому Мария на самом деле была привязана…
— Ваше Величество, — тихо начинает говорить Томас Кошендблат, — Лео — совсем ребёнок, он постоянно ленится, а это совершенно не допустимо, и мне бы не слишком хотелось, чтобы он распускался ещё больше здесь, в королевском дворце.
Альфонс почему-то чувствует себя оскорблённым этими словами. Уязвлённым. Хочется разораться, ударить, как-то выместить свой гнев, но Браун прекрасно знает, что не станет этого делать. За время правления он уже понял, что спорить с герцогами — которые его богаче и влиятельнее сейчас — не имеет смысла. Тем более, не имеет смысла вымещать на них гнев.
— Вы не любите его! — зачем-то, всё же, говорит король. — Вы постоянно думаете, что он слабее, чем он есть! Вы… Вы постоянно говорите то, что вы считаете самым важным в его жизни, а не то, что он считает сам!
Томас Кошендблат грустно усмехается, и Ал почему-то чувствует себя виноватым. Он не должен чувствовать себя виноватым — он просто хочет понять, почему к Леонарду так относится родной отец. Его родители никогда себе подобного не позволяли. Точнее, Джошуа, может и думал иначе, чем Альфонс, пытался что-то советовать, но уже давно оставил эту затею… Он много чего советовал Марии, помогал ей, но с сыном отношения уже давно перестали ладиться…
— Все отцы думают так, если они, конечно, хорошие отцы! — возражает герцог. — А Леонарда я люблю, пожалуй, в десять раз больше, чем люблю его братьев или сестру, но поймите меня тоже! Он и похож то больше на свою мать — на добрую, но наивную женщину. Моя жена именно такая! Она — не Джулия Траонт, за которую и бояться-то глупо, хотя, знаете, её отец ведь тоже за неё боялся… Так вот… Поймите, Леонард — совершенный ребёнок. Он слишком наивен. Он говорит то, что думает, делает, что ему хочется… Я не беспокоюсь так за остальных своих детей — ни за Грегори (он мой старший), ни за Хельгу, ни за Дика, ни за остальных. Я вижу, что они похожи на меня, а не на жену…
И Ал чувствует, что никак не может возразить герцогу — он тоже так считает. И в который раз чувствует укол совести — если у Марии, казалось, совести не было вовсе, то Альфонс периодически ощущал на себе её воздействие и каждый раз жалел, что он не его взбалмошная подруга.
— Поймите, — продолжает герцог, — я уже говорил это, образование — единственное, что я могу оставить ему в наследство. У меня шестнадцать детей. Я выдам дочь замуж, дав ей хорошее приданное, я оставлю старшему сыну всё, что есть у меня, а второму достанется наследство с материнской стороны, но остальным сыновьям я по закону не смогу оставить ничего… Ничего, кроме образования.
Ал, кажется, понимает… Он слышал о законах наследования времён Средневековья на уроках в школе… Это было не так, как на Земле в современное время, где каждый ребёнок, по идее, получал равную часть имущества родителей. И тут же вспоминается, что он-то, Альфонс Браун, теперь не какой-нибудь обедневший граф или герцог, которому не подвластны законы…
— Но короли имеют право дарить земли и… — начинает молодой монарх.
И замолкает под понимающим взглядом герцога. Тот знает о королевстве и о законах куда больше, чем знает об этом Альфонс. Тот родился здесь, вырос, получил образование… Разумеется, он знает куда больше… От этого иногда бывает весьма обидно, хотя тут же приходит осознание, что о Земле в этом королевстве никто не знает больше, чем об этом знает Ал.
— Прошу меня простить, Ваше Величество, но, знаете… — герцог на секунду замолкает. — Вы — действительно король. И вы ведь имеете полную власть не только дарить, но и отнимать, не только возводить на пьедестал, но и спускать с небес… А Леонард — мальчик глупый и самонадеянный. Кто знает, что он может сотворить? Мне очень не хочется, Ваше Величество, потом видеть своего сына, болтающегося на виселице.
Альфонс молчит. Он понимает, что герцог Кошендблат полностью прав. В голову приходит мысль, что такой человек, как Томас Кошендблат, нужен королевству. Нужен ему, Алу Брауну, мальчишке с Земли, который ничего не знал и не понимал. Неприязнь к герцогу почти полностью проходит, уступая место молчаливому уважению. Нужно обязательно будет предложить ему место в правительстве. Конечно, после того, как Альфонс посоветуется с Теодором.
— Да, я понимаю вас, извините, — говорит король.
Герцог кивает, кланяется и спрашивает, не хочет ли король продолжить прощание с Леонардом, раз уж Томас его так бесцеремонно прервал, желая поговорить с монархом. И Ал соглашается. В конце концов — кто знает, сколько ещё Брауну не удастся увидеть Лео? Может быть, даже несколько лет…
Они с герцогом спускаются в застеклённый сад, потом выходят в парк, проходят ещё чуть-чуть. Там Томаса Кошендблата уже ждёт карета. Леонард стоит рядом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, герцогиня сидит в карете, а Теодор Траонт уселся на парковой скамейке. Как только он видит короля, он мгновенно встаёт и отвешивает Алу вежливый поклон.
Ему теперь все постоянно кланялись…
Герцог тоже отвешивает поклон и идёт к жене, перед этим попросив у Лео не задерживаться слишком надолго, чтобы не отвлекать короля от государственных дел, которые были «важнее какого-то мальчишки».
А Ал не удерживается и сжимает Леонарда в объятьях. Как давно же он никого не обнимал на прощание… С отцом отношения были слишком натянутыми, Роза придерживалась правил этикета, которые ей говорила мать, а Мария не любила обниматься. Говорила, что ей не нужно прятать от кого-то лицо, и что Алу это тоже не нужно… А это было нужно… Он так и не обнял Алесию на прощание, как не обнял когда-то и своего дядю, брата своего отца, погибшего в Афганистане четыре года назад — в две тысячи восьмом году… Не хватало ещё потерять и Леонарда вот так… Наверное, так они стоят довольно долго — пока Леонарда тихо не зовёт Томас…
— Поставь охрану! — тихо, но настойчиво советует младший Кошендблат перед тем, как залезть в карету к родителям. — То существо… Оно не остановится, пока не получит желаемого…
Альфонс молча кивает, подходит вместе с Теодором и Леонардом к самой карете, ждёт, пока Лео, наконец, заберётся и устроится поудобнее… Младший Кошендблат садится слева от отца.
— Спроси Дика об этом! — шепчет Алу на ухо Леонард в самый последний момент. — Я уверен — он точно знает!
Это последние слова, которые Альфонс слышит, перед тем, как карета трогается… И Кошендблаты уезжают. В чёртову Академию. Для чёртовой учёбы… И ближайшие несколько месяцев Ал точно останется совсем один. Или даже больше, чем несколько месяцев — он ещё ни разу не видел свою невесту, кто знает, какой она окажется… Хочется закричать от досады от осознания этих мыслей.
