Но, чёрт возьми, как бы мне действительно этого хотелось.

У нас с женой не было детей. Я поздно женился, гарнизонная жизнь не сильно помогает обзавестись второй половиной. Жена попалась красивая, но стервозная. Детей она на дух не переносила, а я сильно не настаивал. Рассуждал так — зачем тратить время на пелёнки, мучиться от недосыпаний.

А сейчас. У каждого бывает несбыточная мечта — выиграть миллион баксов, полететь к Марсу или вернуться к реальной жизни, заполучив всё из нереальной, виртуальной — здоровье, любовь прекрасной женщины.

Мечты. Несбыточные.

— Всё готово, майор! — рядом нарисовался Грегор, вытянулся театрально и рявкнул так, что я вздрогнул.

— Отлично.

Я высвободился из объятий Маруны и помог ей забраться в салон. Туда, где уже сидели парни в доспехах. Я заскочил следом, проследил, чтобы её было удобно сидеть. В кабине ждала Глэдис. Лицо сосредоточенное, серьёзное. Обернулась, когда я протиснулся в кабину.

— Я все проверила, — деловито сообщила она. — Что-то не так?

— Дамир ещё не явился.

Я не выдержал, вскочил с кресла и вышел в салон. Какое-то странное тревожное чувство поселилось в душе, не давало покоя. Не мог понять, с чем это было связано.

От мрачных дум отвлёк шум. Ну, наконец-то, в люке показалась статная фигура командора Дамира. Самолёт загромыхал под его ногами, словно это шла ожившая статуя Командора. Парни вскочили, приветствуя его, и транспортник перетряхнуло сверху донизу, как от взрыва. Даже промелькнула мысль, что он развалится под тяжёлыми шагами полководца. Но он прошёл в конец салона, сел в приготовленное кресло, закреплённое к борту. Поднял на меня глаза, но я ничего не увидел в них — ни страха, ни тревоги.

— Пристегнитесь, — сказал я. — Вылетаем.

Вернулся в кабину и устроился в кресле, пристегнув ремни.

— Поехали.

Сгустились багровые сумерки, высыпали звезды, манящие и пугающие своей по-настоящему неземной красотой. Спираль незнакомой галактики закрутилась передо мной, когда мы взлетели, и на миг зашлось в странном волнении сердце — захотелось ринуться в самый центр сверкающей звёздной купели. Но я лишь начал набор высоты туда, где за айсбергами облаков прятался летающий город.

— Приготовься, Глэдис, — начал я. — Как только появится объект, берёшь управление на себя. Понятно?

Она молча кивнула и лишь сильнее сжала штурвал.

Стоило нам пронзить сизо-багровые облака, как я заметил угрозу — массивное тело дирижабля. Сверху установлена турель, в гондоле — несколько пушек. Транспортник не бомбардировщик и тем более не истребитель — лёгкий, изящный, мгновенно повинующийся движениям лётчика. И хотя за несколько месяцев, проведённых здесь, я прилично освоил управление, не смог смириться до конца с той медлительностью, с какой С-46 реагировал на мои команды.

— Долетим на триста футов, — сказал я. — И начнём набор высоты.

Как только сблизились, я закрутил ручку пушки Гатлинга. Оглушил низкий утробный треск выстрелов. Из всех шести стволов потянулась цепочка светлячков. Прошила насквозь гондолу, и как нож вонзилась в массивное тело. Потянулся дымный след, я ожидал взрыва, как тогда с дирижаблями-невидимками, которые напали на Долину. Но вместо этого оболочка начала стремительно сдуваться, словно мяч, проткнутый гвоздём. Покосился на бок и рухнул вниз.

Глэдис послушно повела самолёт вверх, но это оказалось излишним. Враг сдался легко.

И тут я заметил, как угрожающе надвигаются сразу три аппарата. Два похожих на тот, который только что мы сбили, а один больше смахивающий на авианосец, поднявшийся в небо, благодаря непонятной силе. И перед глазами пронеслись картинки висящих в небе зданий, площади, под которой виднелась ажурная металлическая конструкция.

«Авианосец» двигался значительно быстрее дирижаблей. Я прикинул на глаз — километров сто — словно биплан начала века. Наш С-46 мог летать раза в три. Но это было единственным нашим преимуществом, вооружением похвастаться мы не могли. Так что приходилось выкручиваться.

Я прикинул размер палубы летающего корабля — должно получиться. Делать точные расчёты не стал, пусть мозг сам справится с задачей. Взял управление на себя и начал сбрасывать скорость. Да, опасно. Если С-46 свалится в штопор, вывести из него я не смогу — это не военный самолёт.

И вот всё ближе и ближе махина летающего корабля. Вижу длинную палубу с рубкой и пулемётом на крыше, ощерившиеся пушками борта.

Пространство вокруг нас заполняют яркие вспышки. Самолёт трясёт от взрывной волны, но я лишь сжимаю челюсти и не меняю курс.

И вот уже под нами проносится палуба «авианосца», а я отжал рычаг сброса бомб. Сердце уже колотится на уровне горла, рубашка прилипла к спине и задница вся мокрая от пота. Только бы не промахнуться — цель так мала, проще попасть в коробок спичек из оптической винтовки с расстояния в километр.

Мгновения кажутся вечностью.

Взрыв, ещё один. Я поднимаю транспортник выше, с лёгким креном ложусь на вираж и вижу, как под нами огромная махина раскалывается пополам, объятая ярко-оранжевым пламенем сваливается куда-то вниз в густой кисель облаков.

Два оставшихся дирижабля приближаются, поливая нас огнём из пушек. Будто сухой горох барабанит по обшивке, но даже пушки нипочём нашему мастодонту из Второй мировой. Нет на нем брони, но сделан он на совесть. Недаром С-46 служили так долго и особенно в Арктике, где даже лютые морозы и штормовые ветра не помеха этому трудяге.

— Слишком близко! — отчаянный голос Глэдис вырывает меня от размышлений, и я вижу, как угрожающе нарастает серебристое тело.

Кажется, вот-вот столкнёмся. Но знаю — это обман зрения. На самом деле запас есть, пусть и небольшой. Ощущаю это своим звериным чутьём — не могу иначе это назвать.

Я вновь закручиваю ручку пулемёта, она скользит в моей ладони, отдача швыряет на спинку спинке кресла, вжимает. Пули злыми осами впиваются в дирижабль, лопаются баллоны внутри оболочки. Аппарат, потерявший все свою королевскую грацию и изящество, смахивает теперь на дыню, изъеденную гнилью. Но не сдаётся — отфыркивается кусачими пулями, они бьют по обшивке транспортника, срывая краску.

Я решительно отдаю штурвал влево — медленно и неохотно С-46 начинает отворачивать. Скрежет раздирает душу страхом на куски. Задели, задели крылом!

Но это добивает врага, лопается последний баллон и ставший беззащитным дирижабль камнем падает вниз.

Нахлынула усталость, но тут, словно лёгкий бриз пробежал по кабине, окутал удивительно приятной негой. Руки и ноги окрепли, в них будто влилась новая сила. Я обернулся и увидел в проёме двери Маруну. Она застыла как статуя, высеченная из мрамора. Выпрямилась, скрестив руки на груди. Прикрыла глаза. От неё исходила невероятная энергия, заставляла ощутить себя таким бодрым, как никогда.

Разум обретает ясность, глаза не слезятся, а руки делают привычное дело — крутят ручку пулемёта. Захожу на цель. Вот он передо мной — чудо инженерной мысли начала двадцатого века. Вижу жёсткий «корсет» переборок, блики света на станине пулемёта, плавные изгибы гондолы, где в квадратных окнах торчат жерла пушек. Они огрызаются, плюются огнём, но неточно, слабо, не достигая самолёта. Сильный порыв ветра сносит дирижабль, и он пытается развернуться за мной, но беспомощно вязнет в облаках, как муха в липкой бумаге.

Я вновь приникаю к прицелу пушки, хотя зачем? Промахнуться в этого мастодонта невозможно, надо лишь провернуть латунную ручку.

И тут транспортник встряхивает, он сваливается на крыло.

— Правый двигатель заглох! — хриплый от тревоги голос Глэдис заставляет меня вздрогнуть.

И тут к своей досаде я отчётливо вспомнил: правый движок нашего С-46 жрал больше бензина, чем левый, а я, балбес эдакий, совершенно забыл об этом. Но благодаря магии Маруны у нас должно быть бесконечное количество бензина, а стрелка топливомера дрожит у крайней левой черты — красная лампочка напоминает об этом. Да и в баках левого мотора топливо стало уменьшаться.