— Даже не знаю, Жень, быстро это или нет. Я не хочу больше думать о деталях: тороплюсь я или опаздываю. Не имеет значения. Я сделаю так, как подскажет сердце. Пока оно сомневается.
— А как же разговоры мамы и тети, соседки по подъездку и просто бабки с рынка о том, что тебе тридцать, а ты не замужем и без детей? — рассмеялась Женя, и ее смех искорками пощекотал ухо Элины.
Как же ей повезло с подругой. Никогда и ни с кем она не была на одной волне настолько, чтобы каждое их движение в этих водах жизни было синхронным.
— Старая дева, — отшутилась Элина. — А вообще я с такими людьми не хочу иметь дела. Вопросы о замужестве, детях и возрасте задают недалекие люди, которые настолько не далеко ушли в своем воспитании, что можно сказать, и ходить-то толком не умеют. Только совать свой бесконечно длинный нос в чужую кухню и советовать, что и как правильно готовить.
— Я уже привыкла к этому клейму. У меня же еще кошка. Значит, вообще болотным мхом покрылась в свои тридцать два.
— Женечка, мне уже пора. Я внизу топчусь, возношу молитвы кондиционеру, но через пять минут мое время.
— Красивых ноготков, Эля. Звони.
Девушки расцеловались, и Элина поднялась наверх. Она всегда экономила на себе, что являлось самым очевидным показателем «любви» к себе. Почти никогда не делала маникюр и педикюр в салоне, экономя деньги. Сама кое-как подпиливала и красила ногти, не считая это важным.
Какая разница с какими ногтями скрести больницу на предмет пачки шприцов или открывать лекарства, мыть и тереть что-нибудь? Да и Мишу не хотелось утруждать просьбами дать ей денег… ведь ногти — это такая ерунда. А потом дома мыть посуду, полы, окна, зеркала, готовить. И этот круг никогда не кончается. У нее даже увлажняющего крема для рук не было…
— Здравствуйте. Я к Валентине.
— Проходите, — позвала ее темноволосая женщина, выглядевшая сногсшибательно.
Кажется, теперь она поняла: женщина, которая экономит на себе, обречена быть на задворках жизни любого мужчины. Стрелки на колготках легко ликвидировать лаком? Тушь закончилась, но ничего, никто не отменял плевки в нее? Белье покупала пять лет назад, но разве это срок для дешевой синтетики? Если ответы на эти и многие другие вопросы «да», вопрос о причине развода и не клеящейся личной жизни отпадает сам собой.
— Какой дизайн хотите? — в телешоу ее как никогда мудрых мыслей забрел голос мастера.
— Я бы хотела «кошачий глаз». Бордовый, если есть, — улыбнулась Элина, получая удовольствие от профессиональной обработки ногтей.
— Конечно, у меня все есть.
А с другой стороны — Элина удобнее устроилась в кресле, словно ища свое место в жизни и в нем тоже — они жили небогато. Из каких потайных чуланов она должна была вынимать золотые монетки на ногти каждые две недели, на стрижку и покраску, на косметолога? А уж дорогое белье и помада дороже четырехсот рублей ей и не снились. Мужу-то все равно, его и так удивят всем этим в другом доме.
— Форму оставляем?
— Нет, пожалуйста, квадратную.
Валентина кивнула, а Элина нырнула в черную дыру размышлений, которая все сильнее засасывала ее прежнюю. Вот же она глупая… Дело не в его любви! Дело в любви к себе. Женщина должна быть блистательной, умопомрачительной, кружащей голову для себя. Маникюр и прическа, дорогое белье, люксовая алая помада — лишь для себя любимой. Жадно, эгоистично, попахивает нарциссизмом, но иначе пиши пропало. Женщина, которая лезет из кожи вон, чтобы быть красивой для очередного мужчины, обречена на провал. Сегодня мужик есть, завтра — нет, а ты любимая собой и самая лучшая всегда у себя под боком. Всегда есть, кого радовать и баловать.
А она, чувствуя его незаинтересованность в ее персоне, выкопала аккуратную ямку, разложила там кости некогда прекрасной женщины и поставила сверху крест. Она хотела покорять его, но он сдался слишком быстро; она хотела удивлять его, но он перегорел, так и не загоревшись желанием к ней; она хотела любить его, но он разлюбил ее, даже не успев полюбить…
— Выбирайте цвет, — отвлекла ее Валентина, и Элина обратилась к палетке цветов.
— Вот этот красивый, — показала на глубокий бордовый, тянувший красным полусладким. — Давайте его.
На телефон пришло сообщение. От Жени с просьбой купить куриное филе на ужин. Какой-то внезапный лучик света прочертил себе путь в темном царстве ее ложных убеждений. Элина почти не ела мясо в последнее время, от него стало тошнить.
Курица, свинья, корова… Конечно, их одомашнил человек для утоления своего животного голода, но это не отменяет того факта, что они тем не менее живые. Либо ложь себе, либо горькая до слез в глазах правда. Ассорти из выбора. Похоже, надо или есть мясо, или не есть его совсем. Хватит с нее лжи во благо своей трусливой душе. Душе, которая трясется от страха встретиться с изменениями лицом к лицу.
Миша не любит? Ну и что, живет же с ней, значит, все хорошо. Курицу можно есть, она ведь для этого и появилась. Почему бы и нет? А от другого мяса откажется обязательно! Работа в больнице практически убила в ней хирурга? Да ладно, все равно ведь в сфере медицины работает, тоже неплохо.
Все в этой жизни у нее было надкусанным, недопитым, покалеченным, сломанным… Либо ты признаешь жизнь всех живых существ, либо человечина тоже деликатес. Либо ты любишь себя, либо об твою любовь вытирают ноги все кому не лень. Либо ты стремишься ввысь, либо навсегда падаешь на дно. Другого не дано.
Поблагодарив мастера за изумительную работу хрустящими купюра, Элина встала с кресла. Взгляд метнулся к охавшей от удовольствия девушки с алыми волосами, крутящейся у зеркала.
— Тань, это супер, — не могла насытиться своей новой красотой та, — цвет обалденный. Спасибо тебе!
— Татьяна? — обратилась к женщине с флакончиком чего-то косметического Элина. — Можно к вам записаться на стрижку и покраску?
Ей до зуда в ладонях хотелось стать другой, не такой, какой она прожила всю сознательную, покрывшуюся паутиной жизнь. Пусть это будет бордовый маникюр и — девушка огляделась вокруг, цепляясь глазами за плакаты моделей с чудными прическами — пепельное каре!
— Давайте, можем устроить. Есть предпочтения?
— Да. Каре черно-пепельного цвета, как на той картинке. — Элина показала на смелую девушку с длинными стрелками и помадой-металлик, что подмигивала с плаката.
Парикмахер оценивающе пробежалась взглядом по волосам и лицу Элины, хмыкнула и сделала пару пометок в ежедневнике.
— Сделаем, — ее улыбка дала девушке «пять» и уверенность в себе. — Жду на следующей неделе в среду в двенадцать. Идет?
Элина радостно кивнула и вышла из салона. А теперь к Диме! Без звонка и смс. Сделает ему сюрприз.
***
Я — пьяный, испорченный, гнилой мудак с очень незначительной крошечной известностью.
Чарльз Буковски “Женщины”
Жара за окном настойчиво просила угостить себя прохладительным напитком с долькой лимона на бокале и яркой летней трубочкой, окруженной кубиками льда. Дмитрий смотрел в окно с тоской путника пустыни, которому не светит ни напиток, ни лед. В его бокале остался лишь неприятный осадок неожиданной встречи с человеком, которого он бы предпочел не видеть. И солнце это только больше расхолаживало, не давая собрать мысли воедино.
— Зачем ты здесь? — обратился он к женщине, сидевшей перед ним.
— Как у тебя тут уныло. И сам ты стал какой-то бледной копией себя.
Мужчина успокоительно вздохнул. Последние его эмоции были связаны с прошлой жизнью (злость, гнев, ярость) и с Элиной (робкая романтика, нежный флирт). Однако эта женщина взывала к тем древним чувствам, от которых он уже, кажется, отрекся навсегда. Похоть обладания далеким прошлым, чьи мосты он раздробил, сжег, подорвал ядерным зарядом.
— В отеле, где я остановилась, обстановка получше.
— Ну так и вали туда, где лучше, — огрызнулся он. — Я тебя не звал.