– Согласен! – выдохнул я.
Товарищ Сергей посмотрел на меня с недоверием – видимо, ожидал, что я откажусь, и заранее приготовил убедительные доводы. Похоже, он сам растерялся, поскольку произнес в замешательстве:
– Вы понимаете, что эта работа ОЧЕНЬ ОПАСНА, и…
– Я прекрасно осознаю степень риска. Какие мои дальнейшие действия?
В моей душе заиграл оркестр, наполнив ее радостью. Наконец мне удастся вырваться из этого чертова круга, по которому я так долго ходил. И я тут же мысленно распределил, куда потрачу деньги, оставшиеся после операции с паспортом для товарища Сергея. Теперь нет необходимости экономить их ввиду неизвестности будущего.
«Приоденусь, а остальные отдам Клавке, сняв с души тяжкий камень, и больше не буду на иждивении у проститутки!»
Вернувшись в каморку под крышей, я почувствовал желание срочно сесть за продолжение романа.
«Магистрат, расположенный в Нижнем городе, предпринял робкие попытки задержать распространяющуюся ужасную болезнь: были заколочены досками дома купца Горобца и его соседей, а всех заболевших отправили в изолятор при городской богадельне, но демон смерти уже вырвался на волю и цепко держал в своих руках судьбы многих тысяч людей.
На рынках отравленного города продолжалась бойкая торговля, массы народа привлекали товары из Крыма, Речи Посполитой, России… Вскоре количество заболевших перевалило за сотню, а умерших было уже несколько десятков. Изолятор при Кирилловском мужском монастыре не мог вместить всех захворавших, хотя они там долго не задерживались, вскоре отправляясь за купцом Горобцом на погост. Больных стали отправлять в Крепость, в военный лазарет, разместившийся в каменном трехэтажном доме, но и он мгновенно переполнился. Многие больные оставались у себя дома, надеясь на помощь знахарок из ближайших сел, но результат всегда был один – Смерть. Ночами со стороны монастырского изолятора шли подводы, груженные трупами, эта процессия сопровождалась звоном колокольчиков. Умерших хоронили не на кладбище, а в разных уединенных местах, за пределами защитных валов.
Генерал-губернатор принял по-военному жесткие и решительные меры. Весь Нижний город, Подол, с его двумя тысячами дворов, магистратом, монастырями, торговыми рядами, кварталами ремесленников, был окружен воинским гарнизоном и взят под строгий караул. Солдатам приказали стрелять в любого, кто попытается бежать оттуда. Город в городе со своим многочисленным населением, оказавшись на карантине, был обречен на вымирание. Ночами на фоне тревожного колокольного набата слышались ружейные выстрелы, сообщавшие жителям об очередной попытке бегства от Смерти. Но им было невдомек, что на самом деле это сама Смерть направляла курьеров-беглецов за границы карантина, стремясь расширить свои владения.
По указанию архимандрита Никона, считавшего, что вибрации церковных колоколов несут благодать и способны противостоять всякой нечисти, звонари трудились круглосуточно не покладая рук, выбиваясь из сил, вместе с приставленными им в подмогу монахами. Днем звон колоколов многочисленных монастырей и церквей раздавался по всему городу и на околицах, сообщая об опасности.
Оказавшийся в городе пленный турецкий офицер заявил, что знает, как спасти горожан от эпидемии, а взамен попросил для себя свободу. Власти поверили чужеземцу, тем более что денег из городской казны практически не требовалось. Его отвели в карантинную зону и расконвоировали. Он написал несколько записок на турецком языке одинакового содержания: „Великий Мухаммед! На этот раз помилуй христиан и спаси их от моровой язвы, ради нашего освобождения из плена!“ Записки были прикреплены к шестам и выставлены на колокольнях в Нижнем городе, но это не помогло – мор продолжал свирепствовать. Турок был изловлен и помещен в крепостную гауптвахту, где пытался оправдаться тем, что болезнь не отступила, так как он не получил настоящую свободу, но был бит плетями. Вскоре он сам заболел и умер, принеся в пределы крепости мор, к счастью, вовремя остановленный.
В Нижний город было послано воинское подразделение во главе с лекарем Силой Митрофановым. Под бараки для больных отвели обширные склады покойного купца Горобца, товар из которых был частью уничтожен, а в основном разворован. Помещения, где вповалку лежали множество больных, для дезинфекции окуривали горящей нефтью в глиняных сосудах, от дыма першило в горле, начинался кашель, трудно было дышать. При известии об очередном случае заболевания туда незамедлительно направлялись военные и силой препровождали больного в барак, а проживающих с ним домочадцев – на остров посреди реки, в карантинные бараки. Карантин на острове из-за скверного питания, нахождения под вооруженной охраной не вызвал понимания у горожан, и они любыми путями старались от него уклониться. На улицах вскоре стали находить трупы, подброшенные под чужие дворы, подальше от собственного дома. Таким образом домочадцы пытались избежать горькой участи – оказаться на острове. В городе был не рай, но на острове – точно ад. Каждый надеялся на чудодейственную силу стен родного жилища, но эти дома неизбежно превращались в братские могилы.
Колокольный набат не смолкал ни днем, ни ночью, но чудодейственные звуки не могли пересилить мор, не щадивший и духовенство. В Верхнем городе в одном из монастырей слегло более половины монахов, каждый день пополнялись ряды Смерти.
Военные ежедневно обходили дома, изолируя больных от домочадцев, сортируя, кого в изолятор, а кого – на остров. Многие жители пытались бежать на лодках по реке или через холмы, окружающие город. Кому-то удавалось, а большинство пало от метких выстрелов солдат. Мороз уже начал сковывать реку белым панцирем, что сделало бегство еще более опасным: быстрое течение не давало реке полностью замерзнуть, оставляя множество скрытых полыней-ловушек. Надежды на то, что холода собьют эпидемию, не оправдались. На улице было морозно, а внутри жилищ – уютно и тепло. Единицы прислушивались к рекомендациям лекаря проморозить дом, открыв двери, ставни. По его указу в лазарете к мучениям больных, в основном пребывающих без сознания, добавилось еще одно – пытка холодом.
Лекарь Митрофанов записал в свой дневник: „…я беспрестанно находился в занятиях, старался противиться моровой язве и уничтожать ее. Почти каждый день осматривая зараженных, я никогда не прикасался к ним, не исследовал их пульса, напротив, часто окуривал, проветривал дома свое платье и постель; раза два в день жег нефть, которую я применял и в лазаретах, и, таким образом, остался неприкосновенным. В одном из монастырей умерло около 60 монахов, а из певчих и прислужников более 80. Напротив того, другой монастырь, находящийся невдалеке, остался невредим, потому что эта обитель заперлась и не имела никакого сообщения с городом“.
Но вскоре Сила Митрофанов сам заболел и был обречен.
Как только болезнь добралась до окрестных сел и начала отправлять крестьян в могилы, там стали выставлять воинские караулы – для изоляции от внешнего мира. Боязнь карантина и смерти вынудила деревенских жителей бороться с распространением хвори жестоко и эффективно – они сжигали дома вместе с заболевшими. Считалось, что эта болезнь от дьявола, и больной ничем не отличается от колдуна, наводящего порчу и смерть на людей и животных.
К тому времени, когда эпидемия пошла на спад, население города уменьшилось на треть, а многие окрестные села совсем обезлюдели. Многочисленные захоронения погибших от моровой язвы со временем исчезли под специально высаженными деревьями – так пытались скрыть следы ужасного бедствия, чтобы ничто не могло потревожить демона смерти, затаившегося в их останках и ожидающего своего часа, когда он сможет наказать самоуверенное и беспечное человечество».
Я нервно скомкал исписанный лист, бросил его на пол и затоптал. «Нет здесь страха, и нет слов, чтобы передать его природу. Нельзя написать о нем, не ощутив его по-настоящему».
